— А Посвященные — не люди?!
— Не совсем люди. Больше, чем люди. Посвященного много… Он в любом государстве, в любом обществе, в любой профессии — не целиком. У него всегда остаются такие стороны, которые ни общество, ни профессия полностью не охватывают.
Петя в очередной раз чувствовал, что голова у него словно бы пухнет. Надо думать…
— Правильно, Петр Исаакович! Действительно, надо думать. Обо всем и всегда надо думать.
— Это вы мысли прочитали?
— В этом не было необходимости… Эти мысли у вас на лице были написаны. Но у меня предложение: давайте пока прервемся. Я только объясню вам, почему восстания не будет. Как вы себе представляете восстание, если мысли любого повстанца в любой момент можно прочитать? Вот поэтому, даже если Гурджиев найдет еще парочку недовольных, ничего и никогда он не сделает. Бухтит? И габала с ним, пусть бухтит. Ноет? И пусть себе ноет. Намекает, что кругом одни сволочи, он один хороший? Да и пускай, кому хуже от этой ерунды? А вот если Гурджиев затеет совершить уже какую-то реальную гадость… поверьте, это сразу станет очень даже заметно.
— И вы его сразу убьете.
— Не болтайте чепухи, Петр Исаакович! Никому не нужна эта трижды никчемная жизнь. Мы его просто трансгрессируем домой. Пусть катится в Париж, Москву или Тбилиси… Куда хочет.
— По-озвольте… Так ведь он будет знать, где находится Крепость!
— Бубих тоже знал… И что? Ему это очень помогло? Но самое главное — вот Гурджиев оказался… Будем милостивы к Гурджиеву — оказался в Париже. И что дальше?
— Он может обратиться в любую разведку…
— Угу… И рассказать, что лично общался с уже семнадцать лет как покойным Бадмаевым, даже выполнял его приказания. И не с одним только Бадмаевым! Он лично общался с целой толпой покойников, среди них — с приятелем Ломоносова, Георгом Рихманом. «У них там Рихман так и ходит, электрическую систему строит на атомной станции. Так и ходит, в парике и в порванном молнией башмаке!» Как вы думаете, где вскоре окажется Гурджиев?
Петя опять не хотел, а приходилось смеяться.
— Специалисты его проверят и скоро выпустят из сумасшедшего дома.
— Не выпустят, они его лечить начнут… Причем ведь вылечат, что самое интересное! Выпустят — но не раньше, чем Гурджиев честно признается, что никакого Бадмаева и Рихмана не видел, это был такой болезненный бред. В общем, выпустят обломки человека. А дальше что? — спросил Бадмаев и даже голову склонил на плечо.
Петя пожал плечами, уже чувствуя — худо будет Гурджиеву.
— Как психиатры объявят Гурджиева здоровым, — веско бросал слова Бадмаев, — так ему придется отвечать в разведке уже на серьезные вопросы: где он был и что делал несколько лет. Не в Шамбале же он сидел, верно? Не с Рихманом же общался? Улавливаете последствия?
— А если пойти в НКВД?
— Из НКВД он тоже сразу попадет в сумасшедший дом — как только помянет Георга Рихмана. НКВД в Шамбалу не верит, верит только один отдел НКВД. Если Гурджиева загребут в тот достопамятный отдел, с которым вы познакомились, — ему конец, потому что сразу создадут новую группу, Гурджиева высосут, и… разве что карту нарисовать попросят поподробнее. А если не попадет Гурджиев в тот самый отдел?
— Придется рассказывать, что делал и где был несколько лет.
— Пра-авильно… Реалистично мыслите. А ответить ни на один вопрос он не может… Потому что никто не поверит. И получается — если мы трансгрессируем крамольника — придется ему всю оставшуюся жизнь скрываться, прятаться, брать новое имя, профессию и документы… Причем если поймают — получится, что он находился на нелегальном положении. И пусть рассказывает, на кого работает, гад!
— Картинка… Я так понимаю, она относится не к одному Гурджиеву…
— Конечно. К вам она тоже относится. И вообще к кому угодно. Так что будьте как дома, осваивайте жизнь в Крепости, но крушения существующего порядка вещей не опасайтесь, за мою жизнь и здоровье, за жизнь и здоровье других Посвященных не беспокойтесь. К Посвященным относятся очень по-разному, но восстать не посмеет никто.
— И я, получается, тоже Посвященный?
— Точнее сказать: вы можете стать Посвященным, если этого захотите. Но знаете что? У меня есть острое желание пообедать, а за обедом я вас познакомлю с интереснейшим человеком — с вашим спасителем.
— С моим спасителем?! Мой спаситель — это вы…
— Нет-нет! Я ваш лечащий врач. А спас вашу жизнь человек, который очень вовремя пристрелил вашего однополчанина Ивана… Его зовут Вальтер фон Штауфеншутц… Вас необходимо познакомить.
Друг из мира живых
Привычный мир продолжал распадаться. Вот и «враг» оказался спасителем. Причем спас не потому, что хотел. А потому, что убил ползущего врага. «Врага»?! Члена группы Васильева, соратника, «своего». Убил в тот момент, когда «свой» шел убивать «своего». Безумие… Полное безумие.
Обед сервировали прямо здесь — непривычно вкусный, странно-торжественный, со всеми этими переменами блюд, вилками в левой руке, с салфетками размером с полотенце. К удивлению Пети, Федя принимал в обеде самое «человеческое» участие, вел себя очень прилично.
А Вальтер фон Штауфеншутц оказался парнем примерно его, Петиного, возраста, крепко сложенным и гибким. Лицо «простое» — такие черты могут быть у умного мужика… рабочего с квалификацией… Скажем, у водителя трамвая. Но черты лица подвижные, нервные — сразу чувствуется активность, быстрота реакции. Большой, часто улыбающийся рот.
Умные темные глаза… Глаза, в которых словно бы навсегда отразились прочитанные книги, картины, разговоры с умными людьми. Глаза человека, чей ум развивали с детства, с первых улыбок мамы над колыбелью.
— Вот ваш спаситель… — указал Бадмаев на Вальтера.
Тот улыбнулся, подал широкую крепкую руку самой «мужицкой» формы.
— А это ваш убийца, Вальтер, — перешел Бадмаев на немецкий.
Петя не очень знал, что делать, но Вальтер улыбнулся и стиснул его руку посильнее.
— Натеюс, ви еще путете шалеть, хотя люти обично не шалейт, што промахнулись. — Примерно так это звучало: Вальтер старался говорить по-русски. С сильным акцентом, но понятно.
Петя ответил по-немецки, что ему жаль другого — что он вообще стрелял.
— Мы солдаты, — пожал плечами фон Штауфеншутц.
Это было Пете понятнее рассуждений Бадмаева… Все верно: солдаты выполняют свой долг, очень стараются не промахнуться, но если промахиваются друг по другу — иногда оказывается даже лучше.
Петр Александрович усадил Вальтера, мягко расспрашивал его… примерно о том же, что и Петю. Вальтер попал в отряд ищущих Шамбалу почти так же, как Петя: изучал язык и к тому же спортсмен и радист. Но именно что «почти», потому что никто не пытался «шить» ему дело, не провоцировал и не выкручивал рук Вальтеру назначили свидание, долго говорили с ним и наконец предложили поучаствовать.
— Подумайте! — сказали ему. — Риск намного выше, чем в любой работе, которую вы до сих пор выполняли. Правда, и плата много выше, а уж про возможности карьеры вы сами должны понимать.
Действительно, участие в такой германской экспедиции оплачивалось, причем очень хорошо.
Вальтер час курил, прогуливаясь вдоль реки Шпрее, а потом дал согласие. Как и Петя, он сразу же не вернулся домой, а отправился в лагерь в горах, готовиться к выезду.
Как и в СССР? Нет… И тут близкое, понятное, соседствовало с полной фантастикой: родные Вальтера не знали, где он и что делает, но для них он и не был покойником. Домой Вальтеру позвонили и сообщили его близким: ближайший год или два Вальтер будет нести почетную секретную службу, полную патриотического смысла.
Зачем Рейху нужна Шамбала? Ну это же очень просто! Если правда даже далеко не все в рассказах о Шамбале, если правда — это хотя бы десятая часть, то и тогда этой десятой хватит, чтобы сделать Рейх непобедимым. Ведь Рейх окружен врагами, даже внутри Рейха у него много недоброжелателей. Представляете: если тайная полиция начнет читать мысли маловеров и пустых болтунов?! Это же будет полной победой над внутренним врагом! А если войска сладчайшего фюрера смогут внезапно появляться в нужном месте? Тогда и война внешнего врага против Рейха станет совершенно невозможной.
Представляете, вот президент США проводит совещание… Собрал своих генералов и планирует нападение на Рейх. А в это время в Овальный кабинет Белого дома входят доблестные немецкие солдаты. Они наводят винтовки на президента и его генералов! И все! Война не началась, но она уже кончилась…
Или вот английский кабинет министров во главе с Уинстоном Черчиллем собрался планировать с нами войну… кто выступает «за», кто «против», и тут из стены выходят солдаты во главе с Отто Скорцени. Оберштурмбаннфюрер вынимает пистолет и вежливо так указывает стволом, кого из членов кабинета пока оставлять, а кого сразу забираем с собой. Вот и все, война выиграна еще до начала боевых действий.
Или вот английский кабинет министров во главе с Уинстоном Черчиллем собрался планировать с нами войну… кто выступает «за», кто «против», и тут из стены выходят солдаты во главе с Отто Скорцени. Оберштурмбаннфюрер вынимает пистолет и вежливо так указывает стволом, кого из членов кабинета пока оставлять, а кого сразу забираем с собой. Вот и все, война выиграна еще до начала боевых действий.
— А почему вы решили, Вальтер, что в Шамбале вас примут как родных и дадут вам для использования все свои секреты?
— Так это же очевидно! Шамбалу создали древние арийские жрецы… Они унесли в Шамбалу тайны, которыми владели на острове Туле. Ключ к овладению миром — в соединении тайн Шамбалы и современных технологий.
— Хотел бы я в это верить, Вальтер, — качал головой Бадмаев. — Потому что сам являюсь соединением древних тайн Востока с современными технологиями. Но очень боюсь, у вас в голове страшный туман… Еще более страшный, чем в голове вот этого молодого человека (с этими словами Бадмаев указывал на Петю). Боюсь, что в Шамбале не было и нет никаких жрецов с острова Туле, арийцев и нордических типов. Надо же такое выдумать…
— Но вы принимаете нас тут просто замечательно! Принимаете в Крепости, которая была раньше Шамбалой. И где-то, вы рассказывали, есть еще ход в Другой Мир… Может, там и хранятся тайны наших жрецов?
— Может быть, придет время вам это изучить самому, и очень тщательно. Вопрос, когда именно и как… Но вот насчет готовности жрецов Шамбалы сотрудничать с вами: скажем, Петр Исаакович совершенно уверен, что Шамбала будет сотрудничать именно с коммунистами.
— Почему?!
— Потому что коммунисты проводят в жизнь древние идеалы, которыми живет Шамбала. Они на практике осуществляют то, о чем мечтали древние мудрецы.
— Но это мы приводим в жизнь древние великие идеи равенства, которые принесены еще с острова Туле! А коммунизм — это еврейское извращение древней арийской идеи! Как могут древние жрецы помогать коммунистам, если коммунизм уже начался с массового истребления белых людей… В одном Крыму они истребили больше ста тысяч человек, а всего — несколько миллионов.
— Так говорят наши враги! — не выдержал Петя. — Это белогвардейская пропаганда!
Если бы Петя видел только грустную усмешку Казанцева, еще ладно… Но Бадмаев усмехался так же высокомерно и мудро… Выдержать это оказалось еще более трудно.
— А что вы смеетесь?! Я мог бы показать альбомы, изданные Еврейской секцией Интернационала, с фотографиями сгоревших заживо, с записью показаний свидетелей погромов. Это хоть доказательства?!
(При упоминании Интернационала Вальтер фон Штауфеншутц демонстративно схватился за голову.)
— Зря вы так реагируете, Вальтер, — мягко, грустно произнес Бадмаев. — К сожалению, эти преступления действительно совершались.
— Возможно… Но видели бы вы, что творил Интернационал у нас в Германии… Пролетарии! А их вы вообще когда-нибудь видели?! Нет?! Ваше счастье. Интернационал нанимал самое дикое, самое грубое отребье, какое только есть в Германии. Я еще застал… Я видел своими глазами, как по улицам Берлина идут вооруженные толпы. Идут с винтовками, в новенькой форме и поют… Вальтер вскинул руку со стиснутым кулаком и громко запел:
— А дальше еще круче. Что называется, сознались!
И Вальтер, так же вздымая в небо стиснутый кулак, пропел:
Петя, конечно, слышал о героической борьбе немецкого пролетариата за Мировую революцию, за победу коммунизма во всем мире. И что плохого?!
— Так вот они и осуществляют планы древних мудрецов!
— На деньги из Москвы? Ведут развал государства на средства иностранной державы и таким способом осуществляют?
— Карл Либкнехт… — начал было Петя… и поперхнулся. Потому что даже он знал: как раз героические Роза Люксембург и Карл Либкнехт работали на деньги Москвы… И они сами не раз хвастались, что делают именно это: разваливают немецкое государство. Вальтер, конечно, не прав, но затея этих двоих и правда оборачивалась какой-то непривычной стороной. Пришлось кончить не о том, о чем начал: — Интернационал или нет, а все равно зверства белогвардейцев давно доказаны! Даже книги изданы! Коммунисты никогда не совершали ничего подобного: не пытали и не убивали!
— А за что же тогда Морис Конради убил Вацлава Воровского?
Это Петя «хорошо знал» и с удовольствием выдал, чему учили:
— Белогвардеец Конради убил советского дипломата по заданию империалистов и буржуазии Запада!
Казанцев дико захохотал, примолк под укоризненным взглядом Бадмаева, махнул рукой и куда-то быстро убежал.
— Конради и правда воевал под знаменами Деникина и Врангеля… Но стрелял он, чтобы отомстить за свою семью, верно ведь? Петер, если бы ваш отец умер в тюрьме от побоев, неужели вы хотя бы не попытались отомстить? А если бы ваши дядя, тетя, старший брат были бы расстреляны как заложники?
Петя только сглотнул слюну, потому что ни о чем подобном просто не имел представления.
— И заметьте, Конради вполне мог убить трех человек: он открыл огонь в ресторане гостиницы «Сесиль», когда Воровский там кушал на отнятые у семьи Конради деньги со своими помощниками: Дивильковским и Аренсом.
Конради убил Воровского первым же выстрелом в затылок. Он что, не мог убить и остальных?! А он намеренно несмертельно ранил в плечо и бедро Аренса, Дивильковскому всадил пулю в бок. Потом он бросил револьвер и крикнул метрдотелю: «А теперь зовите полицию!» Полиции же он заявил: «Я сделал доброе дело — русские большевики погубили всю Европу… Это пойдет на пользу всему миру».
— Наверное, он хотел, чтобы состоялся шумный судебный процесс! Это входило в его задание.
— Но и тогда не понятно, почему он пощадил двух врагов, которые были в полной его власти. Верно? А на суде он сказал буквально следующее…
Тут фон Штауфеншутц полез в карман, вытащил записную книжку и прочитал: «Я верю, что с уничтожением каждого большевика человечество идет вперед по пути прогресса. Надеюсь, что моему примеру последуют другие смельчаки, проявив тем самым величие своих чувств!»
Вальтер обвел присутствующих взглядом, спрятал книжку и продолжил:
— Прокурор логично заявил, что убийство даже тирана является тяжелым преступлением. В ответ адвокат Конради указал в окно на памятник Вильгельму Теллю: его тоже надо снести?!
И, обращаясь к Пете:
— Вы знаете легенду о Вильгельме Телле?
— Революционер Вильгельм Телль боролся за освобождение народа!
— Если быть точным, то боролся Вильгельм Телль против унижения своего народа… Наместник императора, жестокий герцог Геслер велел жителям Швейцарии кланяться своей шляпе. Свободолюбивый, как все арийцы, Вильгельм Телль не стал кланяться шляпе герцога. И тогда в наказание Геслер заставил его стрелять в яблоко, поставленное на голову сына стрелка. Телль попал в яблоко, но зачем-то достал из колчана две стрелы… Он признался, что если бы попал в сына, то другой стрелой убил бы Геслера. Вильгельма бросают в тюрьму, он бежит в горы и после многих приключений подстерегает Геслера на дороге между скалами и убивает его стрелой.
Вальтер опять обвел глазами присутствующих, уже с откровенным торжеством.
— Но мы заговорили о Конради и его подвиге… Не подпрыгивайте, Петер, конечно, подвиге! И я уверен, что на его месте вы действовали бы точно так же. Человек, который продырявил мне грудь, никак не может быть трусом.
Так вот, защита представила суду в Лозанне материалы Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков. Эта комиссия была создана в апреле тысяча девятьсот девятнадцатого года по распоряжению Главнокомандующего вооруженных сил на Юге России генерал-лейтенанта Деникина. Во главе Комиссии был назначен известный московский юрист и общественный деятель, член кадетской партии, действительный статский советник Мейнгардт… Как видно по фамилии, немец.
Причина организации Комиссии проста: в мае девятнадцатого года армия Деникина начала успешное наступление на север, оно продолжалось все лето и начало осени. Белые освободили значительные территории, много городов, и всюду им открывались картины бесчисленных и страшных преступлений советской власти.
Комиссия руководствовалась дореволюционными правовыми нормами… нормами цивилизованного общества, а не классовым чутьем и революционным сознанием. Расследования, раскопки могил, обыски в зданиях, занимавшихся бесчисленными чрезвычайками, производились в присутствии свидетелей, представителей русского командования и прессы. При расследовании преступлений коммунистов в Киеве, Харькове, Одессе, Николаеве, Херсоне, Воронеже, Царицыне применялась фотосъемка и киносъемка. То, что расследовала комиссия, что она показала на суде в Лозанне, было не эмоциями, а фактами.