— Значит, так, — сказал комроты. — Действуем как уговорились: бьем по голове, потом переносим огонь на хвост колонны. Особо не зарываемся, из зарослей стараемся зря не выскакивать, наши силы им знать не нужно.
— А нам что делать? — спросил старший лейтенант, командир мотострелковой роты.
— А вам — держаться сзади, — строго ответил Бурда. — во-первых, никого не подавим ненароком, во-вторых, там все равно цели в основном для нас будут. Все, по машинам, через пару минут они будут в зоне поражения.
Танкисты бегом бросились к своим машинам, что были тщательно замаскированы в зарослях, в последнюю минуту разведчики Багурского полезли на танки взвода лейтенанта Кухаркина, заместитель политрука знаком показал комвзвода, чтобы тот не беспокоился, мотострелки удержатся на броне.
Петров следил за противником в прицел, намечая цели: первый снаряд в мотоциклистов, второй — в грузовик с противотанковой пушкой, затем — в один из грузовиков с пехотой, а дальше уж как придется, может, вообще пулеметов хватит. В танк был загружен штатный боекомплект, но когда удастся его пополнить — неизвестно, так что снаряды лучше беречь… Первый выстрел старший лейтенант не услышал, просто метрах в двадцати перед мотоциклистами встал столб разрыва, и те метнулись к обочинам. Кто-то очень здорово промазал, но раздумывать об этом времени не было, Иван выстрелил, и с удовлетворением увидел, как взрыв подбросил вражеский мотоцикл в воздух — бой у пушки оказался неплохой. Он ожидал, что по мотоциклистам выстрелит кто-то еще, но рота перенесла огонь на более интересные цели: первый из легких танков уже стоял с разбитым ведущим колесом, на глазах у Петрова еще один снаряд ударил в маску орудия, выбив тонкий ствол автоматической пушки. Несмотря на изобилие целей, танкисты демонстрировали весьма посредственную меткость, за четыре минуты поразив один автомобиль с противотанковой пушкой, один тягач и разбив мотор у головного грузовика с пехотинцами. Добить грузовик не успели — немцы моментально покинули подбитую машину и принялись отходить к сараю, о котором накануне предупредил Бурду мальчик Гриша. Петрова поразила выучка и хладнокровие немецких шоферов, моментально развернувшихся на дороге (этот маневр, впрочем, стоил им еще одного автомобиля с противотанковой пушкой). Остатки колонны на максимальной скорости уходили в сторону Орла, мотоциклисты съехали с дороги и рванули по бездорожью, пытаясь укрыться за горкой. При этом один мотоцикл застрял и был покинут экипажем прежде, чем очередной снаряд раскидал его по склону. Танки Кухаркина вышли из зарослей и послали несколько снарядов вслед уходящим грузовикам, но прямых попаданий не добились, и десантники, соскочив с машин, принялись обыскивать трупы, которых оказалось не так уж и много — семь или восемь, в поисках документов. Трофеи составили пулемет, автомат, несколько винтовок, самый ценный достался Багурскому: на трупе унтер-офицера была найдена сумка с картой и блокнотом.
— Петров, ты говорил, что неплохо знаешь немецкий. — Бурда бросил блокнот молодому командиру и полез в свой танк: — Разберись, пока мы меняем позицию.
Комроты не собирался оставаться на прежнем месте. После обстрела колонны немцы будут осторожнее, пустят вперед разведку, нанесут артиллерийский или бомбовый удар. Пока погода нелетная — надо быстро сменить позицию, замаскировать машины и ждать противника. Когда Петров разберется с документами, станет понятно, выполнила ли группа первую задачу, если нет, надо попытаться еще раз. Хуже всего было то, что они лишились радиосвязи — в три часа ночи станция на KB приказала долго жить, и все попытки радиста и самого Бурды привести ее в чувство ни к чему не привели. Заряжающий Петрова, бывший стрелок-радист Безуглый, провозился с вредным устройством до утра, пока не сдался — радио было мертво. Поскольку в роте больше не было радийных танков, приходилось признать, что связь с бригадой утрачена, и действовать придется на свой страх и риск.
Новую позицию Бурда выбрал в трех километрах от прежней, но на другой стороне дороги, машины замаскировали, пехота окопалась чуть в стороне, чтобы не попасть под гусеницы танков, буде тем придется маневрировать. Убедившись, что рота готова встретить противника, старший лейтенант подошел к машине Петрова. Молодой командир сидел на крыше моторного отделения и что-то выписывал на листок бумаги, карманный немецко-русский словарь, выданный для такого случая ротным, лежал рядом нераскрытый.
— Ну, как продвигается работа, Иван? — вежливо спросил Бурда, чьи познания во вражеском языке были весьма скромными.
Петров закончил писать и соскочил на землю.
— В общем, сперва то, что можно сказать определенно: в Орле находится 4–я танковая дивизия, именно с ее частями мы и столкнулись на дороге. Где-то еще должна быть 3–я танковая дивизия, но где точно — неясно, кажется, она действует в направлении на Волхов.
— Понятно. — Бурда потер подбородок, который накануне вечером плохо побрил под холодной водой. — Теперь давай, что неопределенно.
— Вот. — Петров протянул командиру листок бумаги, испещренный короткими надписями на немецком: — Это сокращения и аббревиатуры…
— Аббре… что? Ах да, понятно, Ваня, не выеживайся, и без того голова кругом идет.
— Смотри… — Грязный палец с обломанным ногтем отчеркнул непроизносимое слово из пяти букв. — «Pz» — это, скорее всего, от «панцер», танк. Но что это конкретно: танковый полк, батальон, рота — я не знаю. Большинство других сокращений я просто не понимаю.
— Ясно, значит, нужен живой пленный. — Бурда посмотрел на небо и сплюнул: — Ну, начинается. Если облачность поднимется еще, насыплют нам на загривок… Ладно, будем ждать.
Ждать пришлось довольно долго — в следующий раз немцы сунулись по дороге только в три часа пополудни. Восемь танков, два легких и шесть средних, три бронетранспортера с пехотой, снова пушки на прицепе у тягачей, впереди, как и в прошлый раз, катили мотоциклы. В этот раз противник был осторожнее, колонна была еще в километре от засады, когда мотоциклисты резко прибавили ход и, проскочив замаскированные позиции пехотинцев, остановились напротив того места, где ожидали своей очереди укрытые в зарослях машины Бурды. Двое немцев спешились и принялись внимательно разглядывать дорогу, и старший лейтенант, следивший за ними в прицел, бешено выругался: на сырой глине были ясно видны отпечатки гусениц, сворачивающие в сторону. Колонна замедлила продвижение, танки начали расходиться веером, медлить было нельзя, и, хотя дистанция была больше, чем хотелось бы, Бурда поймал в прицел бронетранспортер и выстрелил. Полугусеничная машина с бронированным, похожим на гроб кузовом остановилась, и из нее посыпались солдаты в серой форме, от второго снаряда бронетранспортер вспыхнул. Рота стреляла непрерывно, добившись попаданий в две немецкие машины, один из танков, получивший болванку в башню, тем не менее сохранил ход и, пятясь, вышел из боя, второй остановился, но продолжал стрелять. На глазах у Бурды к поврежденному танку подошел еще один, из люка выскочили два танкиста и прикрепили буксирные тросы. Скрипя зубами от ярости, старший лейтенант начал ловить хитрецов в прицел, но тут перед позициями роты разорвалось несколько дымовых снарядов, и поле боя заволокла белая завеса. Курсанты стреляли по мотоциклистам, однако до тех было около пятисот метров, и немцы, свернув в поле, Ушли без потерь.
Засада явно не удалась, немцы, укрывшиеся за дымовой завесой, отступали, и старший лейтенант Петров решил действовать на свой страх и риск, упускать противника не хотелось, да и привычка самому распоряжаться своими действиями давала себя знать. Бывший комбат высунулся из люка и, определив направление ветра, заорал в ТПУ:
— Васька, на север давай!
— Куда? — ошалело крикнул в ответ мехвод.
— Тьфу, черт, вправо! Обходи завесу!
— Товарищ старший лейтенант! — У Безуглого ТПУ не было, и ему приходилось напрягать легкие, чтобы его услышали: — Приказ был не выходить на открытое место!
— Заткнись!
«Тридцатьчетверка», набирая скорость, вылетела из кустов и двинулась в обход задымления, в последний момент старший лейтенант нажал сапогом на левое плечо Осокина, и водитель свернул прямо в дым. Выскочив на открытое место, старший лейтенант увидел, что немцы отходят, бронетранспортеры и два тягача с гаубицами уже развернулись, пять танков отступали, пятясь, стреляя с коротких остановок, прикрывая подбитую машину, которую буксировали по шоссе. Внимание Петрова привлекло длинноствольное тяжелое орудие, отставшее от остальной колонны, его тягач был поврежден и стоял в стороне, немцы лихорадочно подцепляли пушку к второй полугусеничной машине.
— Осокин, остановка!
Машина встала как вкопанная, и старший лейтенант, наскоро прицелившись, выстрелил. Болванка взрыла землю в шести метрах от орудия, поврежденный тягач уже отползал в сторону города.
— Осокин, остановка!
Машина встала как вкопанная, и старший лейтенант, наскоро прицелившись, выстрелил. Болванка взрыла землю в шести метрах от орудия, поврежденный тягач уже отползал в сторону города.
— Осколочный, быстро! — заревел командир. — Осокин, пятьдесят метров вперед!
Немцы уже заметили опасность, и теперь три танка стреляли только по машине Петрова, в башню ударило сразу три снаряда, но броня выдержала. Командир почувствовал резкую боль от впившихся в лицо осколков брони, скрипя зубами, он следил в прыгающий прицел, как немцы заканчивают закреплять пушку и лезут в кузов тягача.
— Остановка!
Дистанция была слишком велика, пожалуй, свыше километра, но такую цель упускать нельзя, это орудие способно уничтожить тяжелый танк одним выстрелом. Старший лейтенант тщательно прицелился, понимая, что второго шанса может и не быть. Пушка рявкнула, гильза со звоном упала вниз, выпустив в башню новую порцию зловонного дыма, но Петров не обратил на это внимания. Его снаряд ударил куда-то под накатный механизм немецкого орудия, и оно осело, ствол резко качнулся вниз.
— Попал! — захохотал Петров и тут же прикусил язык. Осокин, не дожидаясь команды, рванул назад.
Немецкие танки попытались было прикрыть поврежденную пушку, но затем развернулись и на максимальной скорости ушли в сторону города, вслед за ними умчался тягач. Петров открыл люк и увидел, что со стороны засады идет KB Бурды, тяжелый танк прошел мимо машины Петрова, и старший лейтенант приказал Осокину следовать за ротным. Преследование продолжалось недолго, KB остановился у подбитого орудия, Осокин, повинуясь приказу командира, поставил «тридцатьчетверку» рядом со стальным гигантом. Петров соскочил на землю и, взглянув в лицо комроты, что уже ждал его возле своей машины, понял: предстоит неприятный разговор.
— Ты приказ слышал? — негромко спросил Бурда.
— Так точно! — Они были в одинаковых званиях, но ротой командовал один, и Петров вытянулся по стойке «смирно».
— Я приказал маневрировать, не выходя на открытое место, так? — Лицо старшего лейтенанта было спокойным, но чувствовалось, что он с трудом сдерживается.
— Так точно!
— Тогда какого черта ты поперся вперед?! — Выдержка наконец изменила ротному, и последние слова он почти выкрикнул.
— Немцы не приняли боя, они отходили, — ответил Петров, глядя куда-то над плечом Бурды.
— И что?
— Я решил, что один уничтоженный бронетранспортер — это не слишком высокий результат для танковой роты, — ровным голосом ответил Петров. — Я надеялся добить поврежденный танк.
Бурда поймал взгляд подчиненного, некоторое время оба смотрели друг другу в глаза.
— Так ты считаешь, что я командую плохо? — тихо спросил командир.
— Нет. — Петров вздохнул: — Просто, по-моему, мы должны не просто отгонять немцев, мы обязаны их уничтожать, наносить им поражение. Иначе войну не выиграть. Но я признаю себя виновным в невыполнении приказа и готов понести наказание.
Бурда повернулся и посмотрел на подбитое орудие — вблизи оно казалось еще больше, а длинный ствол наводил на самые мрачные мысли.
— Экая дура, — пробормотал старший лейтенант. — Калибр — миллиметров сто, не меньше. Такая раз врежет — и сорок шесть тонн металлолома готовы. Ладно, в общем, ты тоже прав, второе правило никто не отменял. Объявляю тебе выговор… Устный.
Он осмотрел поле боя и покачал головой:
— Негусто, конечно, но, как говорится, курочка по зернышку… А стреляем мы пока не очень. Но ты видел, как они танк подцепили? Гады, но молодцы, ничего не скажешь, нам бы тоже так! Ладно, давай-ка обратно, а то маячим тут на открытом месте. Интересно, что сейчас комбриг делает?
* * *Комбриг занимался тем, что подсчитывал потери.
Накануне он отвел мотострелков и легкие танки от Ивановского и закрепился в двух километрах восточнее, у села со странным названием Казнаусев. Утро началось уже привычной моросью, но часам к десяти дождь прекратился. Это был дурной знак — низкая облачность делала невозможным применение авиации, но теперь можно было в любой момент ожидать налета. Комбриг не находил себе места и в одиннадцать часов отправился проверить передний край, но до окопов батальона дойти не успел. Первые снаряды упали с перелетом, и Катуков едва успел броситься ничком, его засыпало кусками глины и ветками. Полковник быстро огляделся — укрытий вокруг не наблюдалось, поэтому ему оставалось только вжаться в землю, пережидая обстрел. С третьего залпа немецкие артиллеристы пристрелялись, и теперь снаряды рвались на позициях мотострелкового батальона. Послышался до боли знакомый вой: с запада заходила восьмерка пикировщиков, они построились в круг и принялись обрабатывать окопы мотострелков. Михаил Ефимович поднялся и побежал к своему КП, понимая, что атака может начаться в любую минуту. Рядом бежали двое связистов, раскатывая катушку телефонного провода; услышав свист, комбриг бросился наземь и, пропустив над собой осколки, посмотрел туда, где должны были находиться оба бойца. Один лежал без движения, другой пытался отползти в сторону, волоча странно вывернутую ногу. Катуков вспотел: беги он чуть быстрее, взрыв задел бы и его, пора было заканчивать с этой беготней по кустам. На то, чтобы добраться до КП, у него ушло еще пять минут, за это время обстрел прекратился, и с шоссе стал ясно слышен звук моторов. Позиции мотострелкового батальона атаковало пятнадцать танков, пехота двигалась вместе с ними на бронетранспортерах. В полукилометре от окопов немецкие солдаты спешились и развернулись за танками в цепь, все это время артиллерия продолжала обстреливать окопы мотострелков.
— Почему они не открывают огонь? — крикнул комбриг начальнику оперативного отдела.
Мотострелковый батальон имел шесть сорокапяток — не Бог весть какая артиллерия, но хоть что-то, помимо этого за домами и сараями комбриг укрыл роту БТ, еще четыре легких танка были вкопаны в землю позади стрелковых ячеек Полковник надеялся, что этого хватит и ему не придется вводить в бой свой последний резерв — четыре средних танка. Группа Гусева до сих пор не вышла в расположение бригады, связь с Бурдой была потеряна еще ночью.
Орудия мотострелков открыли огонь, из шести пушек после артподготовки и бомбежки осталось только четыре, да и от тех толку было мало. Им не удалось подбить ни одного танка, но они обнаружили себя, и немцы получили новые цели, капитан Никитин, не отходивший от телефонного аппарата, внезапно крикнул:
— Что? Громче, не слышу! Что там у вам?
Выслушав ответ невидимого собеседника, он ввернулся к полковнику и хрипло сказал:
— Комбат докладывает: орудия батальона уничижены, в ротах большие потери.
Катуков не отрываясь смотрел в бинокль, как немецкие танки расстреливают в упор стрелковые ячейки.
— Вызывай Рафтопулло, засадам огонь по танкам! — крикнул полковник
— А резерв? — Никитин уже приказал радисту вызывать комбата–2.
— «Тридцатьчетверки» тоже! Ты что, не видишь, немцы их сейчас в окопах похоронят!
Первыми открыли огонь закопанные в землю БТ, затем из-за сараев и изб начали появляться остальные легкие танки, но им удалось подбить только один бронетранспортер с установленным на нем противотанковым орудием. Немцы немедленно переключились на новые цели, и в течение нескольких минут два БТ уже горело, выбрасывая в осеннее небо столбы черного жирного дыма. Ситуацию переломило появление «тридцатьчетверок» — вылетев из-за леса, средние танки мгновенно подожгли один Т–3 и повредили второй. Гитлеровцы перегруппировались, теперь их машины вели бой только с танками, и советская пехота смогла сосредоточиться на вражеских солдатах.
— Товарищ полковник, — капитан Никитин уже обрел былую невозмутимость, — из штаба корпуса сообщают: сейчас будет авиационная поддержка.
— Быстро разложить полотнища, — ответил Катуков. — Еще по нам врежут чего доброго, что им там видно сверху…
Он не успел договорить, как с севера донесся нарастающий гул, и из-за леса выскочила шестерка одномоторных самолетов. Такие комбригу видеть пока не приходилось: остроносые, с длинными фюзеляжами и широкими крыльями, с горбом высокой кабины, они летели, едва не цепляя подвешенными бомбами деревья.
— Штурмовики! — Никитин вынужден был повысить голос, чтобы перекрыть шум моторов. — Ил–2!
Работники штаба спешно выкладывали на земле условный знак из белых полотнищ, «илы» сделали круг над полем и, набрав высоту, атаковали немцев. Между боевыми порядками гитлеровцев и окопами мотострелков было не больше двухсот метров, но самолеты ухитрились уложить ракетные снаряды и бомбы, не задев своих. Насколько было видно с КП, ни одного танка штурмовики не уничтожили, но психологический эффект их атаки был очень сильным: противник остановился, его солдаты залегли, ища убежища от воющей смерти. Пронесшись над полем, «илы» выложили вторую порцию бомб туда, где по прикидкам Катукова должны были быть позиции немецкой артиллерии, затем вернулись и проштурмовали из пушек и пулеметов залегших пехотинцев противника. Этого немцы уже не выдержали, пехота начала отходить к бронетранспортерам, танки пятились, отстреливаясь. Штурмовики сделали еще один круг над полем и ушли на восток, при этом один сильно дымил и отставал от товарищей.