Олег ДИВОВ
РЫЦАРЬ И РАЗБОЙНИК
Это даже не засада была.
Просто вышли из-за деревьев человек десять – лениво, не спеша. И встали поперек дороги. Кто опершись на рогатину, кто с дубиной на плече, а у которых были мечи, те и не подумали взяться за рукояти.
И правда, чего суетиться. Все равно лучники, засевшие в подлеске, держат на прицеле редкую для здешней глухомани добычу – одинокого всадника.
Пусть теперь она, добыча, себя объяснит.
Всадник остановил коня и плавным неопасным движением поднял руку с растопыренной пятерней. Из-под рукава показался широкий пластинчатый браслет. Те разбойники, что с мечами, увидев браслет, мигом посерьезнели. Кое-кто даже подался назад, за спины товарищей.
– Имя – Эгберт, – сказал всадник негромко, но отчетливо. – Мне нужен Диннеран.
Шайка начала переглядываться. Вперед протолкался мужчина средних лет с неуместным в лесу чисто выбритым лицом.
– И зачем вам понадобился старина Дин? – спросил он почти весело. – Совесть замучила? Решили умереть героем? Бросьте. Если жизнь надоела, так и скажите. Мы вас прикончим совершенно безболезненно, чик – и готово.
Всадник молча смотрел на бритого. Тот вдруг засмущался и отвел взгляд.
– Ладно, ладно! Давайте, слезайте, поговорим. У вас, похоже, серьезное дело, а мы уважаем правила.
– Да он все равно теперь не жилец, – буркнул один из мечников. – Это же Эгберт. Тот самый. Спрашивается, зачем добру пропадать?
Всадник и на него посмотрел. Спокойно, изучающе.
– Тихо! – прикрикнул бритый. – Нашелся… Философ! Эй, сударь, вы-то чего расселись? Парни, коня примите. Осторожно, не напугайте его. Скотина не деревенская, боевая, голову откусит.
– Коня не трогать, – сухо распорядился всадник, и тянущиеся к поводьям руки послушно отдернулись.
– Тоже правильно, – легко согласился бритый, глядя, как всадник спешивается. – Нам бояться совершенно нечего, вам бояться уже нечего, все довольны, жизнь прекрасна… Так, друзья мои, я попросил бы вас разойтись по местам, а мы с сударем прогуляемся и немного посекретничаем. Кому что не ясно? Я выслушал пять слов нашего э-э… гостя, и принял решение сначала поговорить. Кто там рыло скособочил? Ну-ка, дай ему подзатыльника! Совсем распустились… Пойдемте, сударь.
Шайка, недовольно ворча, полезла обратно за деревья. Бритый разбойник зашагал по дороге в глубь леса. Всадник двинулся за ним, ведя коня в поводу.
– Вы ведь другой Эгберт, правда? – спросил разбойник, не оборачиваясь.
Всадник промолчал.
– Ага, – разбойник сам себе кивнул. – Значит, вы – сын. Простите, не сразу догадался. Мы тут, в лесу, видите ли, слегка одичали. Не следим за перестановками при дворе. Да и новости доходят с большим опозданием.
Всадник остановился. Разбойник тоже встал и повернулся к всаднику лицом.
– Вы плохо выглядите, – сказал он. – Настолько плохо, что я едва не принял вас за вашего героического папашу. Который, судя по всему, избавил королевство и мир от своего геройского присутствия.
Всадник на мгновение закрыл глаза. Потом открыл.
– Понимаю, – кивнул разбойник. – Но и вы меня поймите. Окажись тут ваш отец, мне было бы трудно соблюсти «правило пяти слов». Вам повезло, что я засомневался: тот – не тот… Того Эгберта я бы, наверное, приказал убить на месте… Слушайте, а сколько вам лет?
Всадник закусил губу. Его конь тяжело переступил с ноги на ногу.
– Чего вы так на меня уставились оба? – насторожился разбойник.
– Время уходит, – процедил всадник.
– Вам не терпится увидеть Дина и сдохнуть?
– Мне надо поговорить с ним как можно скорее.
– Да что у вас стряслось?!
– Младший при смерти. Белая лихорадка.
– И… – разбойник нахмурился. – А вы-то тут при чем? Какое вам дело до сына этого чудовища, нашего драгоценного короля?
Всадник тяжело вздохнул.
– Да, король – чудовище! – гордо провозгласил разбойник. – Да, я это утверждаю. Теперь казните меня, негодяя. Вам, господину, положено. Указ такой. Ага?! Нет, это что за безобразие – вы требуете от простого грабителя соблюдения «правила пяти слов», придуманного непонятно кем в незапамятные времена! А я вот настаиваю, чтобы в отношении меня господин исполнил свеженький указ! Королем подписанный, оглашенный на всех площадях – и?..
– Ты где учился? – спросил всадник тоскливо. – Метрополия, Острова?
– У меня три университета, – гордо сказал разбойник.
– А дурак… – всадник покачал головой. – Я под «пятью словами» и обязан с тобой говорить, но мое терпение кончается. Истекает время Младшего. Хватит ерничать. Пропусти меня к Диннерану. Пока я сам не прошел к нему.
– Детишки нынче мрут от болезней как мухи, – отчеканил разбойник. – Потому что лечить их некому. Драгоценный наш постарался. И вы явились просить за его наследника?
– Значит, так надо. Для блага королевства. Всего королевства, и твоего в том числе. Ясно? Теперь уходи. Ты мне больше не нужен. Дорога прямая, доберусь сам.
– Между прочим, как вы ее нашли? – заинтересовался разбойник. – Здесь чужие не ездят. Мы эту дорогу называем «вход для прислуги».
– Вот ты и ответил. Прислуга всегда болтлива.
– Разбере-емся… – протянул разбойник. – Получается, вы ехали так… Потом так… Потом через перевал… Свернули… Неделя пути. Знаете, Эгберт, а больной-то ваш уже того.
– Сам ты того. Я выехал третьего дня утром. Спустился по реке на плотах.
– По реке? Через пороги?! – Разбойник вытаращил глаза.
– Для плотогонов это всего лишь работа. А мое золото сделало их смелее, и река потекла очень быстро.
– Но… С конем?!
– Он тоже военный, как и я. Ему не привыкать к шуму и брызгам.
– Ну и ну! Уму непостижимо. Ладно, опишите больного. Когда вы его видели?
– Ты разбираешься в целительстве?
– Что за слова! – почти вскричал разбойник. – Какие мы знаем слова! Целительство! Вы при дворе тоже кидаетесь такими словечками?! Наверное, нет. А то бы наш драгоценный вам устроил! Исцеление!
Всадник закинул поводья коню на шею и огляделся по сторонам. Дорога была узкой щелью в вековой чаще, зелень росла стеной.
– Четверо пошли за нами? – спросил всадник без выражения. – Или все-таки трое?
– Вы мне тут не угрожайте!
– Уйди, – попросил всадник неожиданно мягко. – Мальчику осталось совсем немного. Надо успеть.
Разбойник опустил глаза и ссутулился.
– Вы безумец, Эгберт, – пробормотал он. – Допустим, я вас ненавижу, но вы не обязаны расплачиваться жизнью за ошибки своего отца. А за безумства короля тем более.
– Главное, мне есть, чем платить, – сказал всадник. – Остальное не твое дело.
Разбойник сунул руку под накидку и шумно почесался.
– Простите, – сказал он с вызовом. – Блохи!
– Надеюсь, они не попрыгали с тебя на моего коня.
– Конь станет моим еще до захода солнца.
– Хорошая новость, – всадник посмотрел на солнце, висящее над узкой щелью дороги. – Значит, я успею добраться к Диннерану.
Разбойник тоже бросил на солнце короткий взгляд.
– Никто еще ничего не решил.
– Дурак, – сказал всадник. – Смешной дурак, ты хоть понимаешь, что я мог убить всех твоих людей прямо на входе в лес?
– Ну, вот, начинается… – протянул разбойник недовольно.
– Дурак! – Голос всадника зазвучал странно, глухо, будто сквозь толстое одеяло. Воздух над дорогой помутнел. Разбойник замотал головой. Всадник раскинул руки и слегка присел. Свободные рукава обнажили браслеты, собранные из широких пластин. На въезде в лес одного такого браслета оказалось достаточно, чтобы сильно обеспокоить мечников.
За деревьями щелкнуло, тренькнуло, и мимо всадника в обе стороны пролетело по две стрелы. Раздался шум падающих тел, кто-то выругался.
– Ах, чтоб вас! – Пазбойник по-прежнему мотал головой. – Эгберт, зачем?! Не надо! Эй, вы там! Всем стоять! Стоять, я кому говорю! Тихо!
Дорога снова была ярко освещена полуденным солнцем, а всадник сложил руки на груди.
– Они не стоят, – сообщил всадник. – Они лежат и боятся. Потому что умнее тебя. Хотя не кончали университетов.
– У-у… – разбойник потер глаза тыльной стороной ладони. – Признаю, у домашнего образования есть свои преимущества!
– Ирония, – всадник хмыкнул. – Ирония мне по душе. Ты ведь из мастеровых, дурак?
– Папа был сапожник… А что?
– Это хорошо, – сказал всадник, делая шаг к разбойнику и отвешивая ему оплеуху, от которой тот полетел наземь.
– Мне нельзя бить несвободного, – объяснил он разбойнику, барахтающемуся в пыльной колее. – Даже если несвободный сбежит и побывает в трех университетах. А пощечина – за то, что ты меня разозлил.
– Ничего себе пощечина… – невнятно оценил разбойник, садясь и хватаясь за челюсть. – Слушайте, Эгберт, идите к нам в шайку. Мне здесь дежурить пару дней осталось, а потом мы с вами на большой дороге таких дел наворочаем…
– Сейчас еще получишь.
– Нет, спасибо, не хочется.
Разбойник поднялся на ноги и отряхнул накидку.
– Эй, ребята! – крикнул он в лес. – Хватит тут, идите к нашим! Балаган окончен!
В лесу не раздалось ни шороха.
– Ушли, – заявил разбойник уверенно. – Теперь можно и поговорить.
– Не ушли, – сказал всадник.
– М-да? Эй, друзья мои! Не бойтесь, наш гость меня не обидит. Он сегодня не в настроении убивать.
За зеленой стеной по-прежнему ничего не происходило.
– Он в настроении умирать… – добавил разбойник негромко, потирая челюсть.
– Теперь уходят, – сказал всадник.
– Знаете, Эгберт, говорите что хотите, а я вас к Дину не поведу. Вы, кажется, славный малый, поэтому я против. Предупреждаю – впереди две засады.
– Такие же бездарные?
– Эгберт, сударь мой, ну что у вас за причуда? Ладно, если бы заболел ваш родной сын…
– Надоел, – сказал всадник.
Разбойник снова потер челюсть.
– Ну, вы и врезали мне! – сообщил он примирительно. – А я понять хочу. У вас своих детей мало, что вы готовы платить жизнью за чужих?
– Еще скажешь о моих детях…
– Виноват.
– Забыл, перед кем стоишь?
– Виноват, господин. Господин Эгберт, я ведь много о вас слышал. Вы, между прочим, все еще под «пятью словами». Хотя бы ради этого древнего правила, объясните, зачем такому человеку жертвовать собой? И ради кого?!
– Уходят, уходят… – всадник будто принюхался. – Ушли… Да. Вот теперь, дурак ты этакий, я тебя очень тихо зарежу.
Лицо разбойника побледнело и вытянулось. Он даже челюсть отпустил.
– Граби-итель, – протянул всадник. – Разбо-ойник. Философ! Философы сейчас не нужны королевству. Нам целители нужны. И много. Хм, слышал бы меня наш драгоценный… Но он не услышит. Уже никогда.
Разбойник нервно озирался. Попытался крикнуть, но только захрипел.
– Ты говорил о правилах? И об указах? – Всадник снял с пояса кинжал и шагнул к разбойнику. – Я всегда исполнял правила и требовал этого от других. Правила, дурак, они правильнее указов. Указы придумывают короли. Сегодня один указ, завтра совсем другой. А вот правила – их рождает мир. И мир на них держится. Но специально для тебя я могу исполнить указ. О смертной казни за словесное неуважение особы крови – вроде так он называется…
За спиной всадника конь лениво объедал придорожные кусты.
Разбойник стоял, почти не дыша, глядя, как приближается к шее лезвие кинжала.
– Что молчишь, философ? Горлышко перехватило? Ножки не бегут? Не удивляйся. Это, хм… Тоже из домашнего образования.
Разбойник дернулся было и чуть не упал – словно его ноги приросли к земле. Перевел круглые глаза с кинжала на всадника и медленно поднял руку с растопыренными пальцами.
– Дину… Это… Не… Понравится… – выдавил через силу разбойник.
– Надо же, в четыре слова уложился. А чем ты ценен для Диннерана? У него учеников была целая… Кафедра? Да, кафедра. И с тех пор, как мой отец спалил университет, все они шляются без дела. Бери любого, ставь на входе в лес…
– Лучший… – разбойник по-прежнему держал руку перед собой. И, выхрипев пятое слово, гордо расправил плечи. С трудом, но ему это удалось.
Всадник задумчиво щекотал кинжалом горло разбойника.
– Лучший у Диннерана? – переспросил он.
Разбойник одними глазами кивнул.
– Зачем Диннерану философ? Да еще глупый?
– Я не философ… – прошептал разбойник.
– Вот и мне показалось, – всадник убрал оружие, – что для философа ты слишком болтлив. Ладно, дурак. За мной!
– Слушаюсь… – разбойник осторожно потрогал горло.
– Значит, ты бывший целитель, – всадник подошел к коню, ласково потрепал его по холке и полез в седло. – Неделю дежуришь здесь, потом уходишь с шайкой на север, к большой дороге. Босяки твои промышляют мелкими грабежами, а ты противоуказно лечишь больных по деревням. А тут караулит другой горе-разбойник из учеников Диннерана. И так по очереди.
– Совершенно верно, – разбойник на глазах оживал.
– Отсюда рукой подать до приграничных крепостей, но их командиры делают вид, будто вашей лесной школы целителей и лечебницы не существует.
– Ну, как бы… Да.
– Не так уж плохо вы устроились для изгоев, а? Все могло обернуться гораздо хуже, верно?
Разбойник неопределенно хмыкнул.
– Все должно было обернуться гораздо хуже! – бросил всадник сверху вниз, пуская коня шагом. – Если бы указы короля исполнялись в точности. Эй, философ! Держись за стремя.
– Ага, а чуть что не так, вы меня сапогом по морде…
– Как они быстро понимают свое место… – сказал всадник в сторону. – Не бойся, дурак, я два раза не бью.
– В метрополии говорят «второй раз бью по крышке гроба», – сообщил разбойник, заметно веселея.
– У них дерева много, хватает на гробы. И не ври, господа так не говорят, даже в метрополии. Мы не стучим по гробам. Мы в них загоняем.
– А вы простой, – разбойник перешел на доверительный и почти что подобострастный тон.
– Всю жизнь с солдатами, – скупо объяснил всадник. – Вот сейчас вконец опростею – и по морде сапогом! Давай, рассказывай. Теперь ты под «пятью словами».
– Я бакалавр, ученик Дина. Ездил в метрополию и на Острова знакомиться с тамошними достижениями. Говорили, только не сочтите за похвальбу, что у меня хватит способностей и прилежания стать помощником Дина. Я вернулся, чтобы закончить магистратуру, и…
– И не нашел университета на месте.
– Не нашел… – разбойник шумно вздохнул. – Ни университета, ни товарищей, да просто ни одного ученого человека. Это была моя жизнь. И ее растоптали. По безумной прихоти короля и приказу Эгберта. Ладно я, а народ-то за что пострадал? Ведь теперь, пока целителя отыщешь, уже могилу копать пора… Извините. Больно.
– Не тебе одному. Правда ли, что Диннеран изучил белую лихорадку так глубоко, как об этом болтают?
– Всесторонне, мой господин.
Всадник чуть нагнулся и посмотрел на разбойника.
– Когда ты вернулся с Островов?
– Пять лет назад.
– Сюда гляди.
Всадник сдернул с головы берет, до этого натянутый по самые уши. Обнажилась короткая военная стрижка – густые, но совершенно пегие волосы. Некрасивая, мертвенная седина.
– Я командовал на южной границе, там у нас были трудности, если ты помнишь, – сказал он, выпрямляясь и снова надевая берет. – Я тоже вернулся пять лет назад. Ты не нашел своей школы, я не нашел семьи. Ни жены, ни детей. Белая лихорадка.
– Вы… Тоже потеряли все…
– У нас с тобой немного разное все, не находишь?
– Простите, мой господин, я не хотел! – Разбойник горестно покачал головой. – Слушайте, я правда дурак. Приношу вам нижайшие… Но что вы такое задумали? Зачем вам просить за Младшего?! Жалко, конечно, мальчика, но ведь сама жизнь наказывает короля!
– Полегче, философ!
– Молчу, – разбойник несогласно пожал плечами.
– Что ты знаешь о белой лихорадке?
– Все необходимое, мой господин. Если мне позволено будет объяснить – уже после разгона университета Дин завершил наставление по белой лихорадке. Мы распространяем его в списках, и теперь любой бакалавр…
– Ты освоил ее лечение? Сам можешь вылечить?
– Да, мой господин. Увы, я пока недостаточно опытен. Работаю только вблизи. Мне нужно видеть больного и прикасаться к нему.
– Ты о чем подумал, дрянь?! – рявкнул всадник.
– Нет! – крикнул разбойник, отпрыгивая и закрывая лицо руками. – Нет! Простите, мой господин! Но я… Я совсем запутался. Я так хотел бы помочь вам!
Всадник остановил коня. Болезненно кривя бровь, всадник разглядывал трясущегося разбойника.
– Это похвально, – сказал он наконец. – И хватит ныть. Не люблю.
– Самое мучительное для целителя… – пробормотал разбойник сквозь ладони, – когда ничем не можешь помочь.
– Для военного тоже, – бросил всадник.
– Когда опоздал к больному… Или просто еще не умеешь. Теперь представьте, каково целителю, которому запретили исполнять его долг! Каждый день, каждый час я чувствую, как гибнут люди!
– Это для всех одинаково, дурачина, – сказал всадник мягко. – Это тоже вроде правила. Оно бьет по всем. И чем лучше знаешь свое дело, тем больнее из-за потерянных возможностей. Не успел, не сумел, запретили… Думаешь, мне не запрещали исполнять то, для чего я предназначен? Много раз. А теперь поехали. И довольно тут шмыгать носом!
– Виноват, мой господин, – покорно согласился разбойник, шмыгая носом.
Некоторое время они молчали. Лес вокруг то редел, то густел, становился выше, ниже. Солнце перевалило за полдень.
– Ты меня больше не ненавидишь? – вдруг спросил всадник.
– Нет, мой господин! – выпалил разбойник.
– Это делает тебе честь, – сказал всадник и опять надолго умолк.
Дорога стала тропой. Разбойник и конь равномерно топали, всадник, казалось, задремал в седле.
Конь навострил уши и тихо фыркнул.
– Кошелек или жизнь!!! – рявкнули из чащи.