Что ж это с вами, ребята? От себя бежите?
Олег Шанин уехал служить в Белорусский военный округ. Его едва не исключили из партии за аморалку — бывшая жена отправила «телегу» в высокие инстанции. Начались долгие разбирательства. Вывернули личную жизнь наизнанку. Стали пугать Дальним Востоком. Шанин смеялся на заседании парткомиссии. Коммунисты считали, что он издевается над ними.
С Юркой Шиловым мы, как и мечтали, встретились во Львове, сходили в ресторанчик. Но там, в мирной жизни, я перестал узнавать Юрку. Это был уже не тот хладнокровный агитотрядовец, который первым входил в «нехорошие» кишлаки. Он сидел с женой за столиком в самом темном углу шумного кабака, тихий, незаметный, сконфуженный дикой пляской молодежи, и стеснялся танцевать рядом с ними. Когда он начинал говорить, его легко перебивала его очаровательная жена, и Юра покорно умолкал, опуская глаза. Он не мог даже втихаря взять у стойки пятьдесят граммов коньяку, потому что, как ни странно, был не при деньгах. За столик расплатилась его очаровательная жена — щелк сумочкой, и «сдачи не надо»… Мне все время казалось, что Юра хочет смешаться с толпой, чтобы его никто не видел и ни о чем не спрашивал.
Анестезиолог Саша Кузнецов написал мне из Курской области огромное письмо о своих проблемах. В мирной жизни люди в не меньшей степени страдают от боли. Но оборудование в его поликлинике старое, во многом негодное, и работать на нем — одно наказание. Кузнецов совершенно не переносил чужой боли, она переходила в него самого, и он страдал тоже.
Ибодулло Шарипову после трагического случая под обстрелом ампутировали обе ноги. После операции он очень убедительно и спокойно, а потому страшно говорил, что жить больше не хочет. Но время залечивает любые раны. Уже через два года он писал мне, что успешно покоряет протезы, хотя они дрянные и до крови раздирают культи, что ездит на машине с ручным управлением и подумывает о работе. У него квартира в Душанбе, двое детей, красавица-жена. И, казалось бы, все у него уже хорошо, насколько хорошо может быть в его положении.
Отрядный повар Игорь Марыч погиб в бою. Пуля залетела в фургон ПХД и пробила парню артерию. До увольнения в запас ему оставался всего месяц. Толпа парней на его похоронах во Львове рвала повестки из военкомата. Подростки, которые прежде никого и ничего не боялись, вдруг увидели смерть и ужаснулись.
А вот про Гулю из политотдела я ничего не знаю. Совсем ничего.
* * *Раскидала судьба каждому свое, ни с кем не посоветовалась, никого не пожалела. Мы все были ее заложниками и покорно вверяли себя в ее руки. «Такова судьба!» — философски говорили мы, теряя лучших, единственных, неповторимых людей, будто бы это могло быть оправданием потерь, будто над нами и в самом деле был жестокий рок, неподкупный, неуправляемый, непредсказуемый и не зависимый от воли людей. Каждый день афганская война уносила из жизни хороших, достойных парней. И тысячи других, не менее достойных, корчились от ран в приемных госпиталей, метались в бреду в тифозных изоляторах. И юные калеки начинали отсчет своей борьбы за право называться Человеком. Каждый день солдатские матери становились на колени перед гробами сыновей. Каждый день умирали неродившиеся солдатские дети. Каждый день надевали черные платки двадцатилетние вдовы. Девять лет расстреливали, подрывали, сжигали мальчишек, и зашоренные, обрезанные цензурой журналисты с трогательным волнением рассказывали, как мужественно они погибали, и с пафосом расписывали про «шаги в бессмертие», и юные пионеры называли свои отряды именами павших героев…
Вспомнишь все это — и заноет душа. Память об Афгане больна неизлечимо.
Оглянись
Глава 1 Афганистан. Февраль 1983 года
— Шарыгин, сколько банок тушенки во взводе осталось?
— Штук двадцать, товарищ лейтенант. Опухнем от голода.
— Ты, Шарыгин, скорее ото сна опухнешь, чем от голода. Пообедаем в дороге, а ужинать будем уже дома. Две банки на трех человек. Сможешь поделить?
— Обижаете, товарищ лейтенант. Я вообще могу свою пайку молодым отдать. Кстати, у нас еще один едок объявился. В наш бэтээр девушку посадили.
— Какую девушку? — не понял Нестеров.
— Ее привел капитан Воблин. Говорят, что до госпиталя поедет с нами. По-моему, это медсестра с заставы.
— Почему к нам? — пожал плечами лейтенант. — У нас что, самая просторная машина?
Сержант, постукивая пыльным ботинком по колесу бэтээра, ответил:
— У нас самая безопасная. Так командование считает.
— Так считают те, кто мало бывал под обстрелом. Когда колонна нарывается на засаду, то самое безопасное место где?
— В голове, — неуверенно предположил сержант.
— Нет!
— В середине?
— Мимо!
— В хвосте? — уж совсем растерянно произнес сержант.
— В Сочи, на пляже! — ответил Нестеров.
День выдался морозным, под ногами певуче поскрипывал снег. Пританцовывая от холода, Нестеров зашагал вдоль машин батальона, который в течение недели сопровождал колонну «КамАЗов» с боеприпасами и провиантом для «точек» и наконец возвращался на базу.
На броне боевой машины пехоты, скучая, сидел командир второго взвода старший лейтенант Ашот Вартанян. Его плохо выбритое лицо выражало беспредельную тоску и усталость.
— Саня! — позвал он Нестерова, спрыгнул на снег и взял его за рукав бушлата. — Н-не ходи на свой б-бэтээр. Тебе Воблин каблуки п-повырывает, не снимая ботинок.
Говорил Ашот плохо, заикаясь до такой степени, что нужно было напрягать слух, мучительно ожидать, когда он закончит начатую фразу.
— Ты разве не знаешь, — продолжал Вартанян, — что он затаился там с бабой? Рискуешь нарваться на неприятность…
Едва поспевая, Ашот плелся за Нестеровым. На бронетранспортер он полез первым, взбирался долго и неловко, гремел сапогами по жалюзи трансмиссии, потом опустил голову в люк и негромко сказал:
— З-здравия желаю!
Он тут же выпрямился, посмотрел на Нестерова и закатил глаза вверх, дескать, зря мы сюда приперлись. Нестеров тоже заглянул вовнутрь. На командирском сиденье, в бушлате с капитанскими погонами, сидела девушка. Рядом с ней, под пулеметом, — начальник штаба батальона капитан Воблин, замещающий уже неделю комбата. Оба молчали. Девушка, казалось, сильно замерзла, отчего подняла плечи, сжалась в комок. Капитан выжидающе смотрел на Нестерова. Затем негромко спросил:
— Я не мешаю тебе, Нестеров? И долго ты собираешься висеть вниз головой?
Девушка тоже подняла глаза и улыбнулась.
— Да я, собственно, высморкаться в люк хотел. А тут вы, оказывается, — процедил Нестеров и выпрямился.
Сразу же за ним в люке показался Воблин. Несмотря на свою невысокую округлую фигуру, он пружинисто выпрыгнул на броню и соскочил на землю.
— За девушку отвечаешь головой, Нестеров, — сказал он. — Создать ей уют и комфорт. Она едет с нами.
Воблин зачем-то подмигнул и быстро зашагал вдоль колонны, ежеминутно вскидывая руку вверх и глядя на часы. Привал у маленького придорожного гарнизона затянулся. Ждали тягач, прозванный в просторечье «таблеткой», который нужно было перегнать в ремонт. За морозную ночь «таблетка» намертво вмерзла гусеницами в мятый и еще вчера податливый грунт. Офицеры и солдаты стояли у машин, курили, смеялись, матерились, размахивали руками, чтобы согреться. Смуглый, широкоплечий командир отделения сержант Владимир Шарыгин, не расставаясь со своим автоматом, ровненько выставил ножку в начищенном до блеска сапоге и о чем-то тихо рассказывал солдатам. Те, слушая его, время от времени хохотали. За спинами товарищей тенью, невидимый и неслышимый, стоял белесый восемнадцатилетний водитель Жора Бенкеч, вчерашний пэтэушник, робкий, закомплексованный, с неизменно грязными ладонями. Всякий раз Нестеров, разговаривая с солдатом, мучился оттого, что мучился этот затурканный «дедами» мальчик, не знающий, куда ему деть руки, когда к нему обращались с вопросом. Лопоухо накинутая на его голову ушанка, торчащий из-под бронежилета легкомысленный зеленый свитер с цветочками, съехавший к низу живота ремень, широченное галифе с жирными пятнами бензина и смазки — все это вызывало у Нестерова легкое, чуть пренебрежительное чувство жалости к солдату. Пулеметчик Коля Карицкий, не по годам плешивый, с черным от пыли и соленой гари лицом и широкой, как рубленая рана, улыбкой, слушал сержанта, глядя на него восторженным взглядом.
Лязгая гусеницами, «таблетка» наконец замкнула колонну, и сразу же раздалась команда «По машинам!». В одно мгновение все вокруг ожило, забегали солдаты, старшие машин надели шлемофоны, забросив шапки в утробы боевых машин; белый дым выхлопов поднимался над колонной, и казалось, какое-то невидимое препятствие едва сдерживает натиск боевой колонны.
Нестеров удобнее сел на броне и коснулся сапогами плеч водителя Бенкеча, словно хотел удостовериться, что тот на месте и готов к работе. Вспомнив о пассажирке, Нестеров нагнулся над люком, девушка сидела без движения и словно вжалась в крохотное сиденье. «Это, конечно, не такси», — с едкой иронией подумал он и тронул девушку за плечо:
— Шлемофон хотите?
— Зачем?
— Теплее будет и ушам спокойнее.
Она отрицательно покачала головой и, как о простых, обычных вещах, спросила:
— Как вы думаете, под Багланом по нам стрелять будут?
«Если бы я знал!» — подумал Нестеров и поморщился. Он привык отвечать головой за свой взвод и технику. Но как можно отвечать за девушку, место которой — в госпитальных палатах, в операционной, в перевязочной или процедурной, но уж никак не в боевой машине!
Шарыгин сел рядом с Нестеровым, сдвинул шапку на затылок, передернул затвор автомата и сунул в зубы сигарету. Холодный ветер трепал его темный чуб, колотил воротник бушлата, но сержант, казалось, не замечал этого и несколько раз безрезультатно чиркнул спичкой.
Маленький гарнизон остался за спиной, и по обе стороны разбитой, усеянной воронками дороги потянулись припорошенные грязным снегом поля, горы, пустые и немые, полого изгибающиеся, словно застывшее штормящее море. Иногда по пути встречались похожие на памятники, установленные на вершинах сопок боевые машины охранения. С проездом колонны мимо они давали одиночный залп невесть куда, словно салютовали своим железным собратьям.
Нестеров, сидя на броне, постепенно уходил в дремоту и, порой оглядываясь по сторонам, не мог сразу разобраться — наяву ли эти горы, этот ветер в лицо и осторожный, звериный ход колонны, эти застывшие на броне фигурки людей с оружием и в бронежилетах, и смуглые лица солдат, которые с нефальшивой бдительностью оглядывали развалины дувалов, и молчаливая девушка в бушлате не по размеру, с офицерскими погонами на плечах, вросшая в карликовое сиденье между ящиками с цинками патронов.
За сопками потянулись убогие голые рощицы и отдельные деревья — обломанные и расщепленные стрельбой, с обгоревшими уродливыми ветвями, останки глинобитных стен, не похожие на творение человеческих рук. И все это стушевывалось, размазывалось тихим туманом, нагнетало неопределенное чувство тревоги, смутной опасности, словно колонна ехала не по земле, а по далекой пустой планете.
Нестеров дернул головой, стряхивая с себя липкий сон. Сержант Шарыгин тоже выпрямился, поставил автомат между колен стволом вверх и стал напряженно всматриваться вперед. Оба они почувствовали, как постепенно нарастает скорость у бронетранспортера, и водитель Жора Бенкеч уже не объезжал глубокие рытвины в асфальте, а все сильнее давил на газ.
БТР выл, скрежетал коробкой передач, с силой ударяясь о края ям, выпрыгивая из них, как мяч.
И тут Нестеров понял, чем эта местность отличается от той, которую они проезжали раньше. Вокруг не было людей. Ни одного человека. Ни стариков на ослах, ни детей вдоль дороги, ни дехкан в поле. Колонна ехала по полигону, мишенному полю, из которого заблаговременно вывели все живое, чтобы обрушить огонь только на тех, кому он был предназначен.
Отсоединив штекер шлемофона, Нестеров нырнул в люк и быстро потянул рукой рычаг, закрывающий окошко бронированной шторкой. Девушка удивленно посмотрела на него.
— Зачем?
— Гравий из-под колес, — первое, что пришло на ум, сказал Нестеров и попытался улыбнуться. Девушка тоже улыбнулась — даже насмешливо.
Нестеров не ошибся.
Где-то рядом оглушительно хлопнул выстрел. Нестеров инстинктивно пригнулся, и сержант, словно тень, проделал то же самое.
— Товарищ лейтенант, откуда стреляли? — с каким-то будничным интересом спросил Шарыгин, вращая головой в разные стороны.
— Карицкий! — крикнул Нестеров. — К пулемету!
Сержант, должно быть, что-то опять спросил, но его слов Нестеров не расслышал. Резкой волной ворвалась в воздух стрельба, впереди идущие бронетранспортеры открыли огонь из пулеметов по рыжим, скрытым за деревьями дувалам.
Нестеров и Шарыгин нырнули по пояс в люки, в одно мгновение снимая автоматы с предохранителей. Фигура Шарыгина в черном бушлате мешала Нестерову удобно изготовиться; в скрученном положении он прильнул щекой к прикладу автомата, забыв даже снять солнцезащитные очки. Он увидел перед собой мелькающие развалины, серые пятна людей между ними и заслонившее все это черное окно прицельной мушки. Еще какое-то мгновение Нестеров пытался прицелиться и резко нажал на спусковой крючок.
Звука своего выстрела он не услышал, лишь почувствовал, как содрогнулся внезапно оживший в его руках автомат и горло обжег знакомый запах пороховой гари.
Броня под грудью задрожала и, казалось, сама стала выделять из себя смертоносную энергию. В ту же секунду Нестеров щекой почувствовал жар огня пулемета. И звук его был настолько страшен своей колоссальной силой и мощью, вынести его было так трудно, что Нестеров опустил голову на броню, чтобы перетерпеть огневой удар пулеметчика Карицкого.
Он вновь потянул спусковой крючок, еще сильнее вжимаясь в броню всем телом, но автомат недвижимо застыл в его руках, металлически клацнул ударник. «Как некстати», — подумал Нестеров, боясь потерять ставшие бесценными секунды, отстегнул связанные лентой магазины, перевернул полным вверх; нервничал, ударяя им об автомат, — никак не присоединялся.
И тут броня вздыбилась, закачалась и стала быстро подниматься в вертикальное положение. Бронетранспортер на полной скорости вылетел с дорожного полотна, сильно накренившись, съехал в кювет и, пробороздив еще несколько метров по земле и рыхлому снегу, замер, словно раненый зверь.
Глава 2
«Нас подбили? — лихорадочно подумал Нестеров. — Но почему не было слышно взрыва?»
Ему казалось, что бронетранспортер именно в это мгновение превращается в мишень, под которую кто-то медленно подводит обрез прицельного штырька. Он спрыгнул вслед за Шарыгиным вниз, поскользнулся на размытом грунте и тяжело упал рядом с машиной. Но тут же встал на ноги, выпрямился, стараясь разглядеть, откуда били по ним, и в ту же секунду услышал над головой знакомый свист. Не торопясь припасть к земле, Нестеров стоял на одном колене и рассматривал развалины дувалов. Бенкеч тоже приподнялся, встал на колени, но тут же поскользнулся на мокрой наледи и упал, с размаху ударив автоматом о землю.
Словно из открытой дверцы раскаленной печи дохнуло жаром, и автоматную трескотню прорезал какой-то дребезжащий, не похожий ни на что земное рев. Бледно-красный шлейф мелькнул перед глазами Нестерова лишь на долю секунды, как раз в том месте, где только что стоял Бенкеч. Потом рядом за их спинами ухнул взрыв.
«Граната! — догадался Нестеров, моментально припадая к земле и чувствуя, как напряжение сковывает его тело. — Сейчас по бронетранспортеру выстрелят во второй раз и уже не промахнутся».
— Карицкий! — крикнул Нестеров. — Девушка где? Она все еще внутри?!
Солдат, прижавшись щекой к прикладу автомата, стрелял. Нестеров не стал повторять вопрос, поднялся на ноги и рванулся к бронетранспортеру.
«Какого черта… — думал он. — Почему она все еще там?»
Он уже поднял ногу, чтобы встать на диск колеса, как его сильно оттолкнул в сторону Шарыгин.
— Назад! — крикнул он Нестерову.
Нестеров машинально подчинился, присел, глядя, как сержант ползет по броне к люку. Потом, опомнившись, бросился к дороге.
— Прикройте Шарыгина!
Через минуту из бокового люка выпрыгнула на землю девушка, а следом за ней — Шарыгин. Нестеров лишь на секунду обернулся, но не увидел лица медсестры.
И тут сзади раздался крик солдата Алимова:
— Со спины бьют! Окружили!
Бенкеч вскочил на ноги, рванулся к кустам, плюхнулся всем телом прямо в ручей и там, в грязи, прижался щекой к прикладу автомата.
— И слева бородатые! Смотрите, слева! Слева! Вон, вон!
Шарыгин ползком поднимался по склону кювета и махал рукой.
Впервые за время обстрела Нестеров увидел их отчетливо. Метрах в ста от бронетранспортера два человека в темных пиджаках, чалмах и с оружием в руках, пригибаясь, быстро бежали через дорогу.
— Товарищ лейтенант, я сам… — задыхаясь, произнес Шарыгин, метнулся по дну кювета туда, где должно было сомкнуться кольцо бородатых, упал у кустов и прижал к щеке приклад. Один из «духов» сразу же осел на землю, а второй, прыгнув под откос, покатился в укрытие. Шарыгин перестал стрелять, вжался лицом в снег.
Нестеров почувствовал, как у него в висках заколотилась кровь от напряжения. Он перевернулся на спину и посмотрел назад. Девушка лежала у колес бронетранспортера и пыталась зарядить пустой магазин. Рядом с ней — разорванная пачка с патронами. Карицкий замер у самой дороги и стрелял по дувалам. Бенкеч все еще лежал в ручье и вздрагивал после каждой очереди. Вокруг него медленно втягивались в грязь раскиданные пустые и полные магазины. Наконец солдат повернул черное от гари лицо и сипло сказал: