– Миша, это не нужно ни тебе, ни мне, – сказала Леночка, и Цибулькин, по своему обыкновению, согласился.
Решение супруга увидела в том, чтобы переселить Мишу к старушке маме в ее домик с садиком, после чего двухкомнатная квартира оставалась в ее полном распоряжении. Леночка пообещала Мише, что в самом скором времени найдет себе нового, непременно богатого мужа, после чего окончательно освободит Цибулькина от супружеских обязанностей финансово-экономического плана, а его квартиру – от своего в ней присутствия. Однако Михаил Александрович, по совету старушки мамы, которая была не в восторге от случившейся перемены мест слагаемых, потребовал от Леночки определенных гарантий. Он не возражал против ее временного присутствия в своей квартире, но хотел быть уверен, что не потеряет жилплощадь навсегда. В результате Цибулькины оформили у юриста договор, по которому Елена Яковлевна обязалась не претендовать на упомянутое жилье и освободить его по истечении года. По маминой подсказке решено было подстраховаться и на тот случай, если Леночка внезапно скончается, так как тогда Михаилу Александровичу пришлось бы иметь дело с родственниками жены, а они не внушали ему доверия.
– Нет, родители Леночкины люди порядочные, а сестра за границей живет, ей комната в моей квартире, это… без надобности, – объяснил Цибулькин нам с Алкой. – Но вот Славик – это… как сказать? Просто шкура!
Шкурный интерес Славика, приходившегося Леночкиным родителям крестным сыном, Михаила Александровича очень пугал. Славик производил на него впечатление человека исключительно ловкого, предприимчивого и беспринципного. Вдобавок он не имел своего жилья в городе, снимал где-то комнату и то и дело по-родственному прибегал к Леночке за займами. Цибулькин и его мама не сомневались, что в случае смерти бывшей супруги Славик подобьет своих крестных родителей судиться с Михаилом Александровичем за ее долю жилплощади. Поэтому, хотя внезапная кончина молодой цветущей женщины представлялась всем участникам дела крайне маловероятной, Михаил Александрович настоял на том, чтобы Елена Яковлевна написала завещание в его пользу.
– Мы, это… договорились, что порвем завещание сразу, как только окончательно разойдемся, – сказал Цибулькин. – Леночка через месяц должна была съехать.
– Дальше можете не объяснять, – кивнула я. – Упомянутое завещание хранилось у Леночки, да?
– А у меня была эта… нотариально заверенная копия, – подтвердил Михаил Александрович.
– Все ясно, – сказала я. – Когда Леночку убили, вы смекнули, что можете стать для следствия первым подозреваемым, потому что у вас в смерти гражданки Цибулькиной имелась прямая выгода. Да и возможность совершить убийство у вас была, раз имелись ключи от квартиры! И вот вы взяли эти ключи и отправились в квартиру, чтобы забрать оттуда завещание.
– Сам я идти боялся, – возразил Михаил Александрович. – Там же милиция была, дверь это… как сказать… опечатали! И тут… это…
– И тут очень кстати подвернулась я с просьбой помочь мне в поисках дизайнерского набора! – перебила я мямлю. – Вы вошли в квартиру вместе со мной, напоили меня водичкой со слабительным и, пока я заседала в туалете, под благовидным предлогом поиска лекарства обшарили всю квартиру!
– Но завещания не нашли! – подхватила Трошкина. – И почему-то решили, что оно может быть у Инки! Слушайте, а почему вы так решили?
– Так ведь я не всюду посмотрел! – с достоинством ответил Михаил Александрович. – Может, у Леночки как раз в туалете этот самый… тайник был?
– Самое подходящее место для хранения бумаг! – фыркнула Алка.
– Я подумал, вдруг завещание было в туалете, и вы это… унесли его? – продолжил Цибулькин, обращаясь ко мне.
– Скорее, я использовала бы его! – хихикнула я. – В вашем санузле было напряженно с туалетной бумагой!
– Вы это сделали?! – Цибулькин, похоже, не имел чувства юмора. Он покрылся красными пятнами и занервничал.
– Я не видела никакого завещания и не выносила из вашего клозета никаких бумаг, – успокоила его я. – Вы совершенно напрасно разгромили мой рабочий стол и шарили в машине, которая мне даже не принадлежит.
Михаил Александрович густо покраснел и невнятно прошептал слова извинения.
– Ладно, я вас прощаю, можете быть свободны, – великодушно сказала я и жестом отпустила свидетеля с допроса.
Цибулькин тут же встал со стула и закосолапил к выходу, но Алка успела спросить его спину:
– Насколько я понимаю, угроза вмешательства в ваши имущественные дела Славика велика как никогда ранее?
Михаил Александрович удрученно кивнул и развел руками: мол, что теперь… это самое… поделаешь?
– Адресок Славика или телефончик не подскажете? – спросила еще Алка.
Я поняла, что новый персонаж кажется ей вполне подходящим кандидатом на роль убийцы. К сожалению, никаких координат Славика Михаил Александрович не знал, обещал поспрашивать маму, на том мы с ним и расстались.
– Надо было приговорить Цибулькина к каторжным работам по сбору макулатуры! – ворчала Трошкина, собирая на пару со мной бумаги, которыми были засыпаны все подступы к моему столу.
На самом деле уборочные работы не затянулись, и макулатуры мы собрали не больше пары кило, а недовольство Алкино объяснялось тем, что ей хотелось посидеть с девчонками, доедая тортик. Эндрю ушел в свою кладовку подремать после обеда под умиротворяющее гудение компьютера, а Катя с Люсей в отсутствие начальства и работы точили языки. Обсуждали наших мужиков: Бронича, Андрюху и Макарова. Сначала трепались на тему лично-семейной жизни шефа, потом вспомнили поименно каждую из известных нам подружек Андрея и всех заклеймили как недостойных такого роскошного парня, затем перешли к обсуждению Стасиковых перспектив и заспорили, можно ли считать его завидным женихом. Мнения разошлись: Люся утверждала, что уважающая себя девушка Макарова в мужья не возьмет, а Катя, задумчиво накручивая на палец золотистый локон, повторяла:
– Как знать, как знать…
В конце концов Люся не выдержала неопределенности и требовательно спросила:
– Катька, уж не положила ли ты глаз на это ничтожество – Стасика?
– Ты дура! – немедленно обиделась Катерина. – Почему это Макаров ничтожество? Он молодой, здоровый, активный! Не красавец, конечно, но о внешности своей заботится, аккуратный, не то что другие мужики!
– Он жадный, – возразила Люся.
– А кто тебя сегодня джином поил и тортом кормил? – уела ее Катерина.
– Раз в сто лет! – всплеснула руками Люся. – Подумаешь, пятьсот рублей он потратил, это же не от души, а только чтобы нас задобрить! Макаров расчетливый, как калькулятор, и жадный, как хомяк! Ты никогда в его портфель не заглядывала? У него там одних ручек пластмассовых штук десять, и все с логотипами – бесценные подарки клиентов! Карманных календариков – целая коллекция! Стас ни от какой ерунды отказаться не может, однажды при мне в магазине взял на сдачу бумажные спички. Спрашивается, зачем ему эти спички, он ведь даже не курит? Тоже из экономии, наверное.
– Стасик вовсе не жадный! – замотала головой Катя. – Он запасливый! А что до экономии, то я тебе так скажу: помнишь, как он туфли порвал? Дорогие, между прочим, модельные! Другой бы на его месте пошел к сапожнику и отремонтировал эти, а Стас новые штиблеты купил, лучше прежних!
– Можно подумать Рокфеллер! – фыркнула Люська.
– Ну, и не бедняк! – парировала Катерина. – Смотри, какие деньги зарабатывает!
В запале она совершила настоящее должностное преступление: достала из потайного ящика папку с бумагами «черной бухгалтерии», вытянула из нее разграфленный листок и сунула его Люсе под нос:
– Смотри, смотри, это ему шеф только нынче утром заплатил, за мясокомбинатские подвиги!
Из чистого любопытства я тоже сунула нос в секретную бухгалтерскую бумагу, ознакомилась с цифрами и присвистнула.
– А ты говоришь – ничтожество! – очень довольная моей реакцией, сказала Катерина и спрятала ведомость назад в папку. – По-моему, Стасик очень перспективный молодой человек. С такими темпами он в два счета выбьется в люди.
– Деревенщина! – презрительно молвила Люська.
Это уже был чистой воды снобизм, благородная заступница всех обиженных и угнетенных Алка Трошкина тут же пришла на помощь Катерине, и в победоносной манере «двое на одного» они живо объяснили Люсе, как она не права. Что с того, что Макаров родом из деревни? Почему это должно помешать ему выбиться в люди? Ломоносову не помешало, а Макарову помешает?
– А ты почему молчишь? – разделав под орех Люську, но не утратив воинственности, подружка накинулась на меня.
– Сейчас скажу, – пообещала я.
Выровняла подобранные с пола бумаги, сунула всю стопку без разбору в ящик и только тогда сказала:
– Сейчас скажу, – пообещала я.
Выровняла подобранные с пола бумаги, сунула всю стопку без разбору в ящик и только тогда сказала:
– Шумно тут у вас и дышать нечем, пойду-ка я прогуляюсь.
Взяла со стула свою сумку и вышла из офиса.
– И где гулять будем? – догнав меня уже на лестнице, поинтересовалась компанейская девчонка Трошкина.
– В телефонной сети, – ответила я, закладывая крутой вираж, чтобы вырулить к укромной лавочке на заднем дворе.
Скамья, снабженная табличкой «место для курения», пустовала, охотников дышать табачным дымом на солнцепеке не находилось. Отодвинув подальше жестянку-пепельницу, я присела, достала из сумки мобильник и сказала подружке:
– Листок с телефонами родных и близких Цибулькиной у тебя? Давай его сюда.
Алка, спасибо ей, воздержалась от вопросов, молча нашла нужную бумажку и подала ее мне. Сверяясь с записью, я набрала восьмерку, код чужого города и сам номер. Пробормотала:
– Если я ошибаюсь, придется извиняться! – и, услышав тихое «алло», озабоченно сказала: – Это Юрий Михайлович? Юрий Михайлович, вы меня не знаете, я из Екатеринодара вам звоню, по поводу Славика. Кажется, он ваш крестник?
– Славик Макаров? – обеспокоенно прошелестел старческий голос. – А что с ним?
– Ничего, все в порядке, он просил вам передать, что скоро приедет, – соврала я. Выключила трубку и с кривой усмешкой сказала Алке: – Извиняться не придется. Поздравь меня: кажется, я вычислила убийцу!
Удивительно, но Трошкина не спросила меня, кто это. Ее другое заинтересовало:
– Так он Славик Макаров или Стасик Макаров?
– Славик, он же Стасик, он же Станислав, – ответила я. – Я раньше не знала, только сейчас увидела: Катька в своей секретной ведомости любовно записала его полное ФИО. Еще вопросы?
Трошкина свела брови – думала, и я сразу перешла к объяснениям:
– Смотри, как гладко получается. У Леночки Цибулькиной был деревенский друг-приятель, почти родственник – крестник родителей. Славик Макаров! Предприимчивый парень, о жадности которого нам рассказал Михаил Александрович. Этот Славик имел обыкновение в трудную финансовую минуту по-свойски забегать к Леночке за деньгами. Вполне возможно, что Леночка по старой дружбе с ним не церемонилась. Могла она принимать его, лежа в ванне?
– Эта развратница? Запросто! – убежденно сказала Алка.
– Пошли дальше. Через месяц исполняется год с момента развода Леночки и Михаила Александровича. К этому моменту Леночка в соответствии с юридически оформленным договором должна была оставить квартиру. А раз она умерла, то договор теряет силу, и теперь Леночкины наследники могут претендовать на часть квартиры!
– По завещанию Леночке наследует Цибулькин, – напомнила Трошкина.
– Макаров мог не знать о завещании! Возможно, он расстарался ради Леночкиных родителей, рассчитывая, что они впоследствии отдадут жилплощадь ему. У стариков ведь никого, кроме крестника, не осталось: одна дочь в Америке, другая в могиле, – я едва не расплакалась над горькой участью Леночкиных предков, но Алка живо испортила мне настроение.
– Ерунда это все! – заявила она. – Согласна, то, что Стасик Макаров оказался пресловутым Славиком, впечатляет, но мотива для убийства я у него не вижу. Ты рассуждаешь чисто теоретически и при этом не имеешь достаточного количества фактов, чтобы делать правдоподобные выводы.
Пришлось с ней согласиться.
– Хорошо, попробуем поискать факты, – решила я и позвонила Зяме.
– Вовремя ты успела! – ворчливо «похвалил» меня братец. – Я только собрался выключить телефон.
– Поняла, постараюсь покороче, – сказала я, слыша, как Зяма говорит в сторону: «Извини, Оленька!». – Нам срочно нужна информация. Вспомни, пожалуйста, твоя подруга Цибулькина не говорила тебе что-нибудь о своем друге Славике?
– Как ты себе это представляешь? – напрягся братец. – По-моему, если женщина беседует с одним своим другом о другом своем друге, лежа в постели, значит, один из этих друзей сильно не оправдал ее надежд! Уверяю тебя, ко мне претензий не было!
– Забудь про хит-парад постельных друзей! – рассердилась я. – Я тебя спрашиваю, не упоминала ли Леночка о Славике безотносительно любовных дел? В любом контексте? Вспомни, пожалуйста: Славик, друг из деревни, крестник ее родителей!
– Ах, крестник! – Зяма облегченно вздохнул и засмеялся. – О крестнике она действительно говорила, но с недобрым чувством и именно в связи с постельными делами. Леночка пожаловалась, что этот самый крестник разбудил ее в девять утра! Пришел не зван-не прошен, начал трезвонить в дверь, поднял бедняжку с постели и попросил дать ему денег на такси.
– А куда он собирался ехать?
– А я почем знаю? Леночка сказала только, что этот крестник взял у нее две сотни, пообещал вернуть завтра, по телефону договорился с кем-то о встрече и умчался, сияя, как майское солнышко. А бедная женщина, разбуженная в непривычную для нее рань, не выспалась и поэтому чувствовала себя не лучшим образом. Собственно, Леночка рассказала мне все это только для того, чтобы подчеркнуть, с каким нетерпением она ждала нашего свидания, раз предпочла его сладкому послеобеденному сну, – похвастался Зяма. – Ну, годится тебе такая информация? Я молодец?
– Ты остолоп! Почему сразу не рассказал про утренний визит крестника?
– Откуда мне было знать, что это важно? – обиделся братец. – Крестник рано утром прибегал, а убили Леночку после обеда. И потом, если бы я стал пересказывать тебе все, что говорят в постели мои подружки, ты первая назвала бы меня развратником!
– Ты развратник! – сказала я, поставив точку в телефонном разговоре.
Передала Трошкиной новую информацию и получила в ответ вопрос:
– Как ты думаешь, деньги на такси понадобились Макарову именно в связи с назначенной встречей? Тогда он ездил недалеко и встреча не затянулась, потому что в офис Стасик завалился незадолго до обеденного перерыва. Я этот момент хорошо запомнила, очень уж эффектно он появился: в клубах гипсовой пыли, с руганью и разбитой ногой.
– О господи! Трошкина! Ты что сейчас сказала? – я подпрыгнула на лавочке.
– А что я сказала? – оробела подружка.
– Ты про разбитую ногу сказала… А если?… Но как же…
– Общение с Цибулькиным не прошло для тебя даром, – съязвила Алка. – Ты заразилась у него косноязычием.
– Просто у меня мысли скачут и путаются, – сбивчиво пояснила я и сама вскочила. – Помчались! Нужно срочно побеседовать с одним человеком!
– С кем? – вякнула Алка.
Я не ответила на ее вопрос, но подружка сама догадалась о личности нашего будущего собеседника, вернее, собеседницы, когда мы сели в маршрутное такси до Первой Горбольницы.
– Никак, мы едем навестить хворую вахтершу? – спросила она, азартно блестя глазами.
– Да, – коротко ответила я. – Но не мешай мне пока, я думаю.
Алка тоже задумалась и сообщила результаты своих дежурных размышлений, когда мы зашагали от остановки маршруток через парк к больнице.
– Я думаю, надо больной соку купить или фруктов, – сказала она. – Не знаю, правда, что ей можно есть-пить при ее диагнозе. У нее повышенное давление или пониженное?
– Понятия не имею, – призналась я. – Но воду и хлеб можно всем. Давай купим ей негазированной минералочки и свежих булочек, не захочет кушать сама – покрошит птичкам на подоконник.
Однако птичкам от Веры Васильны ничего не обломилось. Наша бравая вахтерша уже пошла на поправку и обрела обычный аппетит, больничных харчей ей не хватало, булочки она уплела за обе щеки.
– Я вижу, вы уже в хорошей форме, – заметила я, подходя к интересующему меня вопросу издалека. – Скоро, наверное, опять на работу?
Вера Васильна помрачнела:
– Директор сказал, уволит меня. Говорит, на пенсию мне пора, склероз лечить.
– Это у вас-то склероз?! – искренне удивилась я.
– Или маразм. Врачи-то говорят, что я сама лекарства перепутала! – Вера Васильна сердито оглянулась на дверь, за которой могли находиться врачи. – Мне надо было пить таблетки от давления, а я выпила для! И как такое могло случиться, ума не приложу?
– Вы только не расстраивайтесь, всем случается ошибаться, – утешила бабу добрая Трошкина. – Зачем же так сразу – склероз, маразм, с работы увольнять?
– Ды мы кому угодно можем доказать, что у Веры Васильны память – ого-го! Компьютерная! – преувеличенно бодро вскричала я, приступая к делу. – Вот спроси у нее, Алка, что-нибудь! Спроси, например, помнит ли она, что происходило во вверенном ей коридоре в минувший понедельник?
– Помните понедельник? – послушно спросила Трошкина насторожившуюся бабу.
– Ну? – ответила та, тревожно хмурясь.
– А вот я сейчас задам вам какой-нибудь каверзный вопрос, – пообещала я. – Вот, например… Расскажите, сколько раз и в какое конкретно время вы видели в понедельник нашего коллегу Станислава Макарова?