Сколько складов с ГСМ на территории Белоруссии было в распоряжении танковых групп Гота и Гудериана в июне 1941 г.? Логичный ответ: если немецкая же авиация разбомбила все склады, то ни одного. Есть и правильный ответ — до одной трети всего потребляемого бензина немцы взяли со «сгоревших складов» Западного фронта! [40]
Сколько эшелонов с горючим поступило в расположение немецких танковых дивизий в июне 1941 г.? Даже не открывая ни одного справочника, можно дать точный ответ — ни одного. Дело в том, что немецкие вагоны по нашей широкой колее не ходят, а «перешивка» на узкую европейскую колею в июне 41-го года еще и не начиналась.
И тем не менее уже к концу июня 2-я танковая группа вермахта вышла к Бобруйску (500 км от района исходного развертывания), а 3-я танковая группа прошла 450 км по маршруту Сувалки — Вильнюс — Минск — Борисов. При этом ни Гот, ни Гудериан ни единым словом не упоминают в своих мемуарах о каких-либо проблемах с обеспечением частей горючим! И это при том, что запас хода немецких танков был в полтора-два раза меньше, чем у наших Т-34 и БТ.
А удивляться тут совершенно нечему. Танки в глубокой наступательной операции заправляются не на «складах» и уж тем более — не из железнодорожных цистерн.
«...Я оглашу очень маленькую справку. Всего, чтобы боевые машины обеспечить на 500 км марша, нужно для заправки 1200 т горючего. Исходя из этой нормы, на сутки боевой работы при марше в 125 км, обеспечение боевых машин на сутки потребует 300 т...
...во всяком случае горючего должно браться столько, чтобы полностью обеспечить выполнение двух-, четырехдневной работы и поставленной задачи... Кроме полной заправки в машинах, мы рекомендуем на каждую машину в бидонах и бачках брать не менее ползаправки...
...нечего стесняться и брать на верх танка бидоны и бочонки. Если мы раньше боялись, что бидоны с бензином при попадании зажигательных пуль будут загораться, то теперь дизельное топливо не горит, и зажечь его невозможно никакой зажигательной пулей... Это дает нам право положить некоторую толику дизельного топлива в танки и иметь возможность наиболее продуктивно питать себя горючим...» [14]
Это — не запоздалые советы дилетанта. Это — цитата из многократно упомянутого нами доклада Павлова на декабрьском (1940 г.) совещании. Цифра в 1200 тонн не покажется нам такой огромной, если вспомнить, что по штату мехкорпусу полагалось иметь в своем составе 5165 автомашин разного назначения, в том числе — по 139 топливных автоцистерн в каждой из двух танковых дивизий.
Павлов предлагал брать при вводе мехкорпуса в прорыв горючее в расчете на 2—3 полные заправки танков.
Это вызвало справедливые возражения. Генерал-майор Куркин (в то время — командир 5-й танковой дивизии, а в начале войны — командир 3-го МК Северо-Западного фронта) позволил себе возразить генералу армии: «Это не наша творческая мысль, а приказ народного комиссара так решил вопрос, что мы сейчас будем иметь 4—5 заправок горючего на колесных машинах...» То есть не на складах, а непосредственно в походных колоннах!
А теперь переведем эти самые «заправки» в более понятные каждому километры.
Самый устаревший из имевшихся в дивизии Борзилова танк Т-26 имел запас хода на одной заправке равный 170 км. Самый мощный и современный KB — те же самые 180 км (тяжело таскать 50 тонн стали). Скоростные БТ и средние Т-34 имели запас хода примерно по 300 километров.
Уточним: это минимальные цифры, и относятся они к движению танков по пересеченной местности. При движении по дорогам запас хода возрастает в полтора-два раза.
Таким образом, даже две «заправки» — это уже 350— 500 км пути. А на пяти заправках корпус Куркина по хорошим европейским дорогам мог дойти до Парижа (всего-то 1600 км от Каунаса).
Вернемся, однако, от планов Великого Похода к трагической реальности. По замыслу командования 6-й МК должен был нанести удар от Белостока на Гродно с выходом к исходу дня 24 июня в район переправ через Неман у Меркине — Друскининкай. Это 120 км по прямой. Даже с учетом боевого маневрирования эту задачу можно было выполнить, вообще нигде ни разу не заправляясь, только за счет того горючего, что было в баках танков.
Фактически 7-я танковая дивизия, беспорядочно кружась по маршруту Белосток — Валпа — Сокулка — Волковыск — Слоним, прошла никак не более 250 км. Главным образом — по дорогам, а вовсе не по лесам и болотам. Бросить при этом всю технику «по причине отсутствия ГСМ» можно было бы только при одновременном сочетании следующих двух неблагоприятных условий:
— до 10 часов вечера 22 июня (т.е. до начала марша) танки все еще не были заправлены горючим «под пробку» и вышли на марш с полупустыми баками;
— топлива в округе, 10-й армии и в мехкорпусе просто не было, или все его запасы на окружных складах и в тылах дивизии уничтожила вездесущая немецкая авиация.
Могут ли соответствовать действительности такие предположения?
Начнем с первого. В соответствии с «Планом действий войск по прикрытию отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск округа», утвержденным Павловым в начале июня 1941 г., «потребность в горючем обеспечивается за счет: двух заправок, хранящихся в частях (одна в баках машин, вторая в таре), трех заправок для боевых машин и шести заправок для транспортных, хранящихся на окружных складах» [ВИЖ, 1996, № 3].
Конечно, не все приказы исполняются точно и в срок, бывают и случаи преступного разгильдяйства, но едва ли это могло относиться к Борзилову, бригада которого еще в финскую войну была отмечена за образцовую организацию службы материально-технического обеспечения [8].
Теперь о наличии горючего на окружных складах. Из уже упомянутого «Плана прикрытия...» мы узнаем, что в районе несостоявшегося контрудара КМГ Болдина, в треугольнике Белосток — Гродно — Волковыск, находилось 12 (двенадцать) стационарных складов горючего.
Конкретно: № 920, 923, 924, 922, 1019, 1018, 1040, 1044 в полосе 10-й армии и 919, 929, 1020, 1033 в районе дислокации 11-го мехкорпуса (Гродно — Мосты — Волковыск).
Расстояния между этими складами не превышали 60— 80 км. Даже для ветхой «полуторки» это не более двух часов езды.
Но, может быть, склады-то были, а бензина на них и не было?
Еще в самые что ни на есть «застойные годы» «Военно-исторический журнал», издаваемый Министерством обороны СССР, сообщал читателям, что:
«...к 29 июня на территории Белоруссии, занятой противником, осталось более 60 окружных складов, в том числе... 25 складов горючего... Общие потери к этому времени составили: боеприпасов — свыше 2000 вагонов (30% всех запасов фронта), горючего — более 50000 т (50% запасов)...» [ВИЖ, 1966, № 8]
Известный психологический парадокс заключается в том, что стакан со 100 мл жидкости одни люди называют «наполовину пустым», а другие — «наполовину полным». Коммунистические же «историки» (в отличие от просто людей) всегда говорили и писали о потерянных «50% запаса горючего», но никогда не обращали внимание доверчивых читателей на то, что даже 29 июня в распоряжении войск Западного фронта все еще оставалась половина предвоенных запасов горючего, т.е. порядка 50000 тонн бензина и солярки.
Что, по меньшей мере, в десять раз превышало потребность в горючем для четырех полностью укомплектованных мехкорпусов на 500 км марша (см. выше).
Но четырех полностью укомплектованных мехкорпусов (т.е. 4000 танков) в округе не было даже и 22 июня. По разным источникам, количество танков, находившихся в составе войск ЗапОВО к началу войны, не превышало 2500 единиц. К 29 июня 1941 г. число «потребителей» топлива в округе катастрофически уменьшилось. Как же им могло не хватить 50 000 тонн горючего?
Но если проблемы с горючим еще можно как-то объяснить многодневными хаотичными маршами по дорогам, запруженным беженцами и беглецами, то как же КМГ Болдина, так и не вступившая в бой с главными силами противника, могла остаться без боеприпасов?
Минимальный боекомплект танка БТ — 132 снаряда, 147 снарядов в танке Т-26, 116 снарядов в KB, 77 снарядов в «тридцатьчетверке».
Совокупный боезапас танков 6-го мехкорпуса составлял порядка 105 тысяч снарядов.
Это — минимум, и это только в танках. А еще в корпусе было 229 пушечных бронеавтомобилей и 335 «стволов» пушек, гаубиц и минометов различных калибров [78]. Если бы все Это на самом деле обрушилось в течение двух дней на две пехотные дивизии вермахта, то вряд ли они смогли бы после этого куда-то наступать. С темпом 20 — 30 км в день.
Впрочем, если бы даже ста тысяч снарядов не хватило для того, чтобы, по крайней мере, затормозить продвижение 30 тысяч немецких солдат, то можно было и добавить.
«На окружных складах было накоплено около 6700 вагонов боеприпасов различных видов».
Это строка из уже упомянутого исследования «Тыл Западного фронта» [ВИЖ, 1966, № 8]. Современные военные историки уточняют, что это совсем не так много, как может показаться дилетантам, — всего лишь 85% от нормы, установленной Генеральным штабом [3].
Установленной на первые два месяца боевых действий. Как же этого могло не хватить на пять дней?
Вот тут, прижатые к стенке, коммунистические «историки» привычно вытаскивают свою любимую, свою универсальную, волшебную «палочку-выручалочку».
Огонь с неба
Авиация. Всемогущая немецкая авиация. Это она уничтожила тысячи советских танков, сожгла все автоцистерны, разбомбила 6700 вагонов с боеприпасами, разрушила 60 окружных складов с горючим и снарядами, «растрепала» 36-ю и разгромила 6-ю кавдивизии, да при этом еще и успевала «расстреливать буквально каждую нашу машину» (так сказал в своем последнем слове на суде командующий 4-й армией генерал Коробков) и своим страшным гулом мешала Болдину отдавать приказы по телефону и прочая, прочая, прочая...
Всякий раз, когда нашим военным «историкам» приходится объяснять очередной разгром, развал, очередную потерю людей и техники, невыполнение приказов и срыв всех планов, появляется она — «несокрушимая и легендарная» немецкая авиация.
Из всех мифов о начале войны этот — одновременно и самый абсурдный, и самый укорененный. Любая Марьиванна с кафедры новейшей истории, не умеющая отличить патрон от понтона и танк от трака, рассказывает своим студентам про то, что «немецкая авиация с первых дней войны захватила господство в воздухе», с той же нерассуждающей уверенностью, с какой она объясняет своим внукам про то, что надо слушаться маму с папой.
Спорить со всеобщим заблуждением трудно, но — попробуем.
Для начала послушаем людей, знающих войну и военную авиацию не понаслышке.
«...25 июня советские войска в составе 11-го и 6-го механизированных корпусов нанесли по противнику контрудар в районе Гродно. Из Могилева позвонили, чтобы наша дивизия всем составом приняла участие в этой операции. Вечером от прибывшего к нам представителя штаба фронта узнаю: кроме нас, контрудар поддерживают полки 12-й бомбардировочной и 43-й истребительной дивизий, а также 3-й корпус дальнебомбардировочной авиации, которым командовал полковник И.С. Скрипко (ныне маршал авиации). На этом участке фронта авиаторы совершили тогда 780 самолето-вылетов, уничтожили около 30 танков, 16 орудий и до 60 автомашин с живой силой. Успех воодушевил нас...» [49]
Чем главным образом примечательно это свидетельство? Даже не тем, что, оказывается, не одна только немецкая авиация висела в воздухе над районом несостоявшегося контрудара КМГ Болдина, а своей последней фразой.
Уничтожение 30 танков и 60 автомашин в результате 780 самолето-вылетов оценивается автором мемуаров как крупный, воодушевляющий успех! При этом не будем забывать, что и цифры-то эти взяты «с воздуха», т.е. из отчетов самих летчиков, а вовсе не из журналов боевых потерь немецких дивизий. Степень достоверности этих отчетов хорошо известна историкам авиации. Реальные потери противника были, конечно же, раза в два меньше.
И это оценивается как большой успех? Кто же автор? Может быть, он разбирается в вопросах боевого применения авиации хуже Марьиванны?
Герой Советского Союза, командир 13-й бомбардировочной авиадивизии (13-й БАД) генерал-майор Ф.П. Полынин еще до начала Второй мировой войны стал известен всему авиационному миру. Правда, в соответствии с принятыми тогда в Советском Союзе нормами сверхсекретности, Полынина знали заочно и без фамилии, просто как командира «того самого» бомбардировочного соединения, которое 23 февраля 1938 г. разбомбило японскую авиабазу на острове Тайвань.
Беспримерный рейд протяженностью в 800 км над захваченной японцами территорией Китая был организован и проведен Полыниным так, что японская ПВО не только не смогла оказать какое-то противодействие, но даже не обнаружила сам факт пролета 28 советских бомбардировщиков.
После войны в Китае, в которой Полынин с перерывами участвовал аж с 1933 года, он становится командующим ВВС 13-й армии во время финской войны. В ходе той войны советская военная авиация (численность которой на ТВД к февралю 1940 г. превысила 3200 самолетов) выполнила 84 тысячи боевых вылетов. Эта цифра сопоставима с показателями применения авиации в крупнейших сражениях Великой Отечественной войны (Курская битва — 118 тысяч вылетов с 5 июля по 23 августа 1943 г. и Сталинградская битва — 114 тысяч вылетов с июля 42-го по февраль 43-го года) [60].
Начавшаяся 22 июня 1941 г. война была для Полынина третьей по счету, и едва ли кто-то из командиров немецких бомбардировочных авиагрупп имел к этому дню больший, чем у него, боевой опыт.
Теперь прочитаем страницы воспоминаний маршала авиации (в те дни — командира вышеупомянутого 3-го дальнебомбардировочного авиакорпуса) Н.С. Скрипко. [50].
Уже в 10 часов утра 22 июня его корпус получил приказ сосредоточить все силы для разгрома моторизованных колонн противника в районе Сувалки — Алитус. Первый бомбовый удар по частям 3-й танковой группы наши летчики нанесли 22 июня в 15 часов 40 минут, в районе Меркине. Всего в тот день силами трех бомбардировочных авиаполков (96, 207 и 98-го) по танковым дивизиям Гота было выполнено полторы сотни боевых вылетов.
24 июня, как пишет в своих мемуарах Н.С. Скрипко, «боевая задача 3-го авиакорпуса оставалась прежней — уничтожать немецкие танки и моторизованные части группы Гота, наступавшей непосредственно на Минск». В тот день его летчики выполнили 170 самолето-вылетов. 26 июня, когда немецкие танки вышли уже к северным окраинам Минска, летчики 3-го авиакорпуса выполнили 254 боевых вылета, поддерживая обороняющие Минск стрелковые дивизии. Именно в этот день, 26 июня 1941 г., атакуя колонну войск 3-й танковой группы на шоссе Молодечно — Минск в районе местечка Радошковичи, совершил свой бессмертный подвиг капитан Николай Францевич Гастелло — командир 4-й эскадрильи 207-го авиаполка, ветеран боев в Финляндии и на Халхин-Голе.
Как видим, советская авиация отнюдь не бездействовала. Ежедневно по моторизованным колоннам 3-й танковой группы Г. Гота наносились удары сотнями самолето-вылетов, но она (танковая группа вермахта) никуда при этом не исчезала, а продолжала практически безостановочно двигаться вперед. Более того, в мемуарах Гота нет почти никаких следов этих бомбежек, кроме одной-единственной фразы в записи от 24 июня: «в последующие дни действия авиации противника активизировались». Вот и все. На плохие дороги, пыль, лесные пожары, проливные июльские дожди Гот жалуется гораздо чаще и пространнее.
Воспитанный советскими писателями читатель все уже понял. Самолеты-то наши были «безнадежно устаревшими гробами», летчики — «с налетом шесть часов» (один только Полынин, наверное, летать умел, да и тот не летал, а командовал) — вот почему на Г. Гота удары советской авиации большого впечатления не произвели.
Правды ради надо отметить, что и люди с большими звездами поначалу имели схожее мнение об эффективности действий советской авиации в первые дни войны. Так, Ставка в Директиве № 00285 от 11 июля 1941 г. отмечала, что «наша авиация действовала, главным образом, по механизированным и танковым войскам немцев. В бой с танками вступали сотни самолетов, но должного эффекта достигнуто не было, потому что борьба авиации против танков была плохо организована» [5, с. 63]. Подписана эта Директива была начальником генштаба Жуковым.
В данном конкретном случае генерал армии Жуков ошибся. Причиной отсутствия «должного эффекта» была не только и не столько «плохая организованность». В чем и пришлось убедиться уже через полтора месяца.
28 августа 1941 г. Верховный главнокомандующий И. Сталин лично распорядился (приказ № 0077) «с целью срыва операции танковой группировки противника на брянском направлении провести в течение 28 — 31 августа операцию силами ВВС фронтов и авиации резерва ГК... всего в операции должно участвовать 450 боевых самолетов...» [5, с.146].
Операция «танковой группировки противника» — это тот самый поворот 2-й танковой группы Гудериана с московского на киевское направление, о целесообразности которого спорили в своих послевоенных мемуарах все уцелевшие немецкие генералы.
Указание товарища Сталина было перевыполнено. В воздушной операции (одной из самых крупных за весь начальный период войны) приняло участие 464 боевых самолета (230 бомбардировщиков, 55 штурмовиков, 179 истребителей) [27].
За ходом операции по разгрому «подлеца Гудериана» (именно так выражался в те дни командующий Брянским фронтом, любимец Сталина генерал-лейтенант Еременко) Ставка следила с неотступным вниманием. Руководить действиями авиации было поручено заместителю командующего ВВС Красной Армии генерал-майору И.Ф. Петрову.
4 сентября 1941 г. Сталин шлет на Брянский фронт следующую телеграмму:
«Брянск. Еременко для Петрова. Авиация действует хорошо... Желаю успеха. Привет всем летчикам. И. Сталин» [27].
На следующий день, 5 сентября, сталинский привет был дополнен решением Ставки по передаче в распоряжение группы Петрова еще двух штурмовых авиаполков и двух полков истребителей. Задача — прежняя: «разгромить и изничтожить Гудериана до основания» [5, с. 164].