Комиссар, как и рабочие сегодня утром, смотрит на него с удивлением – быть может, даже с враждебностью – и отворачивается, считая, что выполнил свою часть работы. Уоллесу нет доступа за кирпичные стены, туда, где разыгрывается эта история; своими рассуждениями комиссар стремится убедить его, что это совершенно невозможно. Но Уоллес верит в успех. Пусть на первый взгляд дело представляет для него особую трудность – в этом городе он чужой, не знает ни местных секретов, ни хитростей, – он убежден, что его прислали сюда не зря; как только удастся найти зацепку, он не мешкая двинется прямо к цели.
Для очистки совести он спрашивает:
– А что бы сделали вы, если бы продолжали расследование?
– Оно не по моей части, – отвечает комиссар, – поэтому его у меня и забрали.
– Чем же, с вашей точки зрения, должна заниматься полиция?
Лоран еще быстрее растирает руки.
– Держать преступников в определенных рамках, более или менее четко указанных законом.
– Ну и что же?
– Этот субъект не вписывается в наши рамки, его нельзя отнести к обычным преступникам. Здешних я знаю: все они у меня в картотеке, и, как только они забывают о требованиях, налагаемых на них обществом, я их арестовываю. Если бы один из них убил Дюпона в целях ограбления или по заказу какой-нибудь политической партии, то неужели, по-вашему, через двенадцать часов мы бы еще только гадали, не самоубийство ли это? Этот район не так уж велик, и здесь уйма осведомителей. Не всегда нам удается предотвратить преступление, бывает, что преступник ударяется в бега, но обычно он как минимум оставляет след, а все, что у нас есть на этот раз – неизвестно чьи отпечатки и сквозняки, распахивающие двери. От наших агентов здесь толку не будет. Если, как вы уверяете, мы имеем дело с террористами, то они, конечно же, избегают лишних контактов; в этом смысле руки у них чистые, более чистые, чем у полиции, которая поддерживает столь тесные связи с теми, за кем она наблюдает. У нас между честным полицейским и преступником существует целый ряд посредников. На них и основывается наша система. К несчастью, выстрел, сразивший Дюпона, был сделан из другого мира!
– Но вы ведь знаете, что не бывает безупречных преступлений, где-то непременно должен быть изъян, который надо найти.
– И где искать? Не обманывайте себя, дорогой мой: здесь поработали специалисты, почти все явно было просчитано заранее; однако даже те немногочисленные улики, которыми мы располагаем, бесполезны, поскольку дополнить их решительно нечем.
– Этот случай уже девятый, – напомнил Уоллес.
– Да, но согласитесь: лишь политические взгляды жертв и время смерти позволили нам поставить все случаи в один ряд. Хотя, в отличие от вас, я не очень-то уверен, что это сближение оправданно. Но даже если мы предположим, что это так, все равно мы почти не продвинемся: скажем, сегодня вечером в нашем городе произойдет десятое политическое убийство, такое же загадочное, и что мне это даст? А у центральных служб шансов на успех не больше, чем у меня: у них та же картотека и те же методы. Они забрали у меня труп, я отдаю им его тем охотнее, что, по вашим словам, у них есть еще восемь, и они не знают, что с этими трупами делать. Еще до вашего прихода мне казалось, что данное расследование не под силу здешней полиции, а ваше присутствие окончательно убедило меня в этом.
Несмотря на решимость комиссара, Уоллес все же не сдается: можно было бы допросить родных и друзей жертвы. Но и здесь Лоран не видит никакой надежды:
– Говорят, что Дюпон вел весьма уединенный образ жизни, в компании книг и старой служанки. Он почти не выходил из дому и редко принимал гостей. Были ли у него друзья? Родственников, насколько известно, у него не было, если не считать жены…
Уоллес удивлен:
– У него была жена? А где она находилась в момент преступления?
– Не знаю. Дюпон был женат всего несколько лет; жена была значительно моложе его и, вероятно, не выдержала такого замкнутого образа жизни. Они расстались очень скоро. Но изредка, похоже, еще виделись. Так спросите у нее, что она делала вчера вечером в половине восьмого.
– Вы ведь это не всерьез?
– Всерьез. А почему бы и нет? Она хорошо знала дом и привычки своего бывшего мужа; ей было проще, чем кому-либо, совершить это убийство и уйти незаметно. Она вправе была ожидать, что после смерти мужа получит по завещанию значительную сумму, а стало быть, ее надо включить в очень короткий, насколько я знаю, перечень лиц, которым его смерть могла принести выгоду.
– Почему же вы не упомянули о ней с самого начала?
– Вы же мне сказали, что это политическое убийство!
– Она могла быть соучастницей.
– Конечно. Почему бы и нет?
К комиссару Лорану вернулось веселое расположение духа. Почти улыбаясь, он говорит:
– Возможно также, что его убила экономка, а потом сочинила всю эту историю вместе со своим сообщником, доктором Жюаром, чья репутация, кстати сказать, не слишком-то хороша.
– Вроде бы не очень правдоподобно, – замечает Уоллес.
– Совсем неправдоподобно, но вы же знаете: это ни в коем случае не должно исключать подозрение.
Уоллес находит эту иронию неуместной и пошлой. С другой стороны, он понимает, сколь малого сможет добиться от этого бюрократа, ревниво охраняющего свои прерогативы, но твердо решившего ничего не делать. А вдруг ему и вправду хочется отойти в сторону? Или же он планирует запугать конкурентов, чтобы взять расследование целиком в свои руки? Уоллес встает, собираясь откланяться; первым делом он заглянет к этому доктору. Лоран указывает, где его можно найти:
– Клиника Жюара, Коринфская улица, дом одиннадцать. Это за префектурой, недалеко отсюда.
– Мне показалось, – говорит Уоллес, – что в газете было написано: «клиника, расположенная в том же квартале»?
Лоран разводит руками:
– Ах, эти газеты! Впрочем, улица Землемеров не так уж и далеко оттуда.
Уоллес заносит адрес в записную книжку.
– В одной из газет, – добавляет комиссар, – перепутали имена и сообщили о смерти Альбера Дюпона, одного из крупнейших экспортеров леса в этом городе. Воображаю, как он удивился, когда утром прочел извещение о собственной кончине!
Лоран встал с кресла. Подмигнув, он подводит итог разговору:
– В общем, трупа я не видел; может статься, это был Альбер Дюпон.
Эта идея страшно его забавляет, все его раскормленное тело колышется от смеха. Уоллес вежливо улыбается. Генеральный комиссар переводит дух и дружелюбно подает ему руку.
– Если узнаю что-нибудь новое, – говорит он, – сообщу вам. В какой гостинице вы остановились?
– Я снял комнату в одном кафе на улице Землемеров, в двух шагах от того особняка.
– Ну надо же! Кто вас направил в это кафе?
– Никто. Я нашел его случайно. Дом номер десять.
– Там есть телефон?
– По-моему, есть.
– Ладно, если мне будет что вам сказать, я найду его номер в телефонной книге.
Тут же, не откладывая, Лоран открывает толстую телефонную книгу и, послюнив палец, начинает быстро ее перелистывать:
– Улица Землемеров; ага, вот. Дом десять: кафе «Союзники».
– Да, это оно.
– Телефон: двести два – ноль три. Но это не гостиница.
– Нет, – отвечает Уоллес – Просто там сдают несколько комнат.
Лоран идет к полке за справочником. После минуты безуспешных поисков он спрашивает:
– Странно, оно здесь не указано. Много там комнат?
– Не думаю, – отвечает Уоллес – Видите, ваша полиция не такая уж всеведущая!
Лицо генерального комиссара расцветает в широкой улыбке.
– Зато какие у нас помощники: первый же человек, который там ночует, сам ставит меня в известность, опередив хозяина кафе!
– Почему первый? Откуда вы знаете? А вдруг вчера там ночевал убийца?
– Хозяин кафе уже доложил бы: сейчас он будет докладывать о вас. Он обязан это сделать до двенадцати дня.
– А если бы он этого не сделал? – говорит Уоллес.
– Что ж, в таком случае следовало бы отдать должное вашему чутью: вы очень оперативно обнаружили единственный в городе подпольный отель. В конечном счете это обернулось бы против вас; в сущности, вы – первый серьезный подозреваемый, который мне попался: вы недавно приехали, остановились метрах в двадцати от места преступления, и все это – без ведома полиции!
– Но я приехал вчера в одиннадцать вечера, – возражает Уоллес.
– А как это доказать, если вы не объявились?
– В момент преступления я находился в ста километрах отсюда, это можно проверить.
– Разумеется! У настоящих убийц всегда есть алиби, не так ли?
Лоран снова усаживается за стол и торжествующе глядит на Уоллеса. Затем вдруг спрашивает:
– У вас есть револьвер?
– Да, – отвечает Уоллес – По совету моего начальника я в виде исключения взял с собой оружие.
– А как это доказать, если вы не объявились?
– В момент преступления я находился в ста километрах отсюда, это можно проверить.
– Разумеется! У настоящих убийц всегда есть алиби, не так ли?
Лоран снова усаживается за стол и торжествующе глядит на Уоллеса. Затем вдруг спрашивает:
– У вас есть револьвер?
– Да, – отвечает Уоллес – По совету моего начальника я в виде исключения взял с собой оружие.
– Зачем?
– Может пригодиться.
– Верно, может пригодиться. Вас не затруднит показать его мне?
Уоллес протягивает ему свое оружие, автоматический пистолет калибром семь и шестьдесят пять сотых миллиметра, очень распространенную модель иностранного производства. Вынув обойму, Лоран внимательно изучает его. Затем, не глядя на Уоллеса, бесстрастно замечает:
– Не хватает одной пули.
Он возвращает пистолет владельцу. А потом быстрым движением сплетает пальцы, выворачивает ладони, снова складывает их вместе и трет большие пальцы друг о друга. Руки сцепляются и выпрямляются; каждая с легким щелчком сгибается, снова выпрямляется и наконец ложится на стол, ладонью вниз, с аккуратно расставленными пальцами.
– Да, я знаю, – отвечает Уоллес.
Раскладывая справочники, комиссар сдвинул с места наваленные на столе папки, и из-под них выглянул кусочек сероватого ластика, похоже чернильного, и, судя по слегка лоснящимся от износа бокам, скверного качества.
5
Закрыв за Уоллесом дверь кабинета, комиссар мелкими шажками идет обратно к креслу. Он удовлетворенно потирает руки. Выходит, это Руа-Дозе забрал труп! Интрига, вполне достойная этого старого олуха с его больным воображением. Он рассылает по всей стране целую ораву своих секретных агентов и сыщиков, великого Фабиуса и его приспешников.
Политическое убийство? Это, безусловно, объяснило бы полный провал лорановского расследования – во всяком случае, комиссара такое оправдание вполне устраивает, – но он боится поверить в это, зная склонность министерства к безудержному вранью, и рад видеть, как другие вступают на тот же опасный путь. Можно представить, какую кашу они заварят: для начала специальный агент, присланный на место преступления, оказался не в курсе того, что тело спешно увезли в столицу, – его удивление было непритворным. Похоже, этот Уоллес готов к серьезной работе, но что он тут сможет сделать? И вообще, в чем состоит его миссия? Он был немногословен; а что, собственно, ему известно об этих «террористах»? Похоже, что ничего; и это неспроста! Или же ему приказано молчать? А вдруг Фабиус, самая хитрая ищейка в Европе, доказал, что он, Лоран, состоит на жалованье у бандитов? От этих умников всего можно ожидать.
Сначала они ведут себя так, словно их главная задача – заставить полицию прекратить расследование (причем незамедлительно: поступил даже приказ просто-напросто убрать людей из особняка, не опечатав его, не поставив охрану, хотя старая служанка, которая там живет, похоже, не вполне в своем уме), а затем делают вид, будто пришли к нему советоваться. Ну так вот: раньше обходились без его советов, пускай и дальше обходятся.
Перед тем как усесться в кресло, комиссар наводит некоторый порядок на столе; он убирает на полку справочники, кладет документы обратно в папки. Папка с надписью «Дюпон» ложится налево, в стопку закрытых дел. Лоран снова потирает руки и повторяет про себя: «Прекрасно!»
Но чуть позже, когда он дочитывает свою почту, дежурный докладывает ему о приходе доктора Жюара. Что еще надо этому доктору? Неужели его не могут оставить в покое с этой историей, которой ему запрещено заниматься?
Когда доктор входит, Лорана поражает бесконечная усталость на его лице.
– Господин комиссар, – почти вполголоса произносит доктор, – я пришел по поводу кончины несчастного Дюпона. Я доктор Жюар.
– Но, доктор, если мне не изменяет память, мы с вами как-то уже работали вместе?
– Ну уж, «работали»! – скромно удивляется маленький доктор. – Моя помощь была такой незначительной. Я даже не думал, что вы об этом вспомните.
– Мы оба сделали все, что могли, доктор, – говорит комиссар.
С легкой заминкой доктор как бы нехотя продолжает:
– Я переслал вам свидетельство о смерти, но потом подумал, что вы, возможно, захотите поговорить со мной…
Он запнулся. Лоран невозмутимо смотрит на него, постукивая пальцем по столу.
– И правильно сделали, доктор, – произносит он наконец.
Из него явно хотят что-то вытянуть. Доктор Жюар начинает жалеть, что поторопился прийти сюда, вместо того чтобы спокойно дождаться повестки. Чтобы выиграть время, он протирает очки, затем, вздохнув, продолжает:
– Впрочем, не знаю, что я мог бы вам сообщить об этом странном преступлении.
Если ему нечего сообщить, зачем он пришел? Он явился сам, чтобы не подумали, будто он боится вызова. Он ожидал, что ему станут задавать конкретные вопросы, – и подготовился к ним, а его тут заставляют барахтаться одного, словно он в чем-то провинился.
– Почему странном? – спрашивает комиссар.
Он не находит его странным. Он находит странным поведение доктора, который стоит столбом и произносит уклончивые фразы, вместо того чтобы просто сказать то, что знает. Знает о чем? Его не просили дать показания. Больше всего он боялся, что полицейские захотят что-то разнюхать у него в клинике; вот почему он здесь.
– Я хотел сказать: не совсем обычном. Не так часто в нашем городе случаются убийства. И совсем уж редко бывает, чтобы грабитель, проникший в обитаемый дом, так испугался при виде хозяина, что счел необходимым убить его.
Его побудило прийти сюда еще и желание знать, точно знать, что знают и чего не знают другие.
– Вы сказали «грабитель»? – удивляется Лоран. – Разве он взял что-нибудь?
– Насколько я знаю, нет.
– Если он ничего не взял, то это не грабитель.
– Вы придираетесь к словам, господин комиссар, – не сдается маленький доктор, – наверняка у него было намерение что-то взять.
– Ах, «намерение»! Вы слишком торопитесь с выводами.
К счастью, комиссар решил наконец разговориться и спрашивает:
– Это ведь экономка вас вызвала, верно?
– Да, старая мадам Смит.
– Вам не показалось странным, что она вызывает гинеколога к раненому мужчине?
– Боже мой, господин комиссар, я хирург, во время войны мне пришлось делать множество подобных операций. Дюпон знал об этом, мы с ним школьные товарищи.
– А, так Даниэль Дюпон был вашим другом? Извините, доктор.
Жюар слабо протестует:
– Не будем преувеличивать: просто мы с ним давние знакомые, вот и все.
Лоран продолжает:
– Вы один отправились домой к жертве?
– Да, чтобы не беспокоить фельдшера: в моем распоряжении очень мало персонала. Бедный Дюпон не производил впечатление смертельно раненного, он сам спустился по лестнице, мы с госпожой Смит лишь поддержали его с двух сторон…
– Он еще был в состоянии ходить? Разве вы не сказали вчера вечером, что он был без сознания?
– Нет, господин комиссар, я точно не говорил этого. Когда я приехал, раненый ожидал меня, лежа в постели. Он говорил со мной, по его настоянию я отправил его без носилок, чтобы не терять времени. Но по дороге, в машине, он вдруг стал терять силы. До этих пор он уверял меня, что с ним не случилось ничего серьезного, но тут я понял, что пуля задела сердце. Я немедленно прооперировал его: пуля попала в стенку желудочка, он мог выжить. Сердце остановилось, когда я вынул пулю. Все мои усилия вернуть его к жизни оказались напрасными.
Доктор вздыхает с выражением величайшей усталости.
– Может статься, – говорит комиссар, – всему виной сердечная недостаточность?
Но ученый муж качает головой:
– Маловероятно: от такой раны может умереть и здоровый человек. Это скорее вопрос везения.
– Скажите, доктор, – спрашивает Лоран после небольшого раздумья, – можете вы приблизительно указать, с какого расстояния был сделан выстрел?
– Метров пять… Или десять, – неуверенным тоном говорит Жюар. – Трудно сказать точнее.
– В любом случае, – подытоживает комиссар, – если учесть, что преступник стрелял на бегу, выстрел оказался очень метким.
– Это случайность… – говорит доктор.
– Другой раны ведь не было?
– Нет, только эта.
Доктор Жюар отвечает еще на несколько вопросов. Если он не сразу позвонил комиссару, то это потому, что телефон в особняке не работал; а ко времени прибытия в клинику раненый был в таком состоянии, что звонить было некогда. Чтобы вызвать его, мадам Смит воспользовалась телефоном в соседнем кафе. Нет, названия кафе он не помнит. Он подтверждает, что тело увезли в полицейском фургоне, и, чтобы подвести черту, отдает комиссару единственную улику, какая у него осталась: маленький комочек папиросной бумаги…