В памяти всплыл неудержимый приступ восторга, с которым Шантель встретила покупку картины — одной из балетных работ Дега, с мягкими, чуть ли не светящимися контурами человеческих фигурок. Припомнив, что бывшая жена из года в год не уставала восхищаться этим полотном, Ник призадумался, с какой стати она позволила повесить его здесь, на борту промышленного судна, к тому же практически без охраны. Картина стоила четверть миллиона фунтов.
Он нагнулся поближе и только сейчас сообразил, насколько точной была копия. Тряхнув головой, Ник досадливо поморщился.
— Владельцам сказали, что морской воздух может повредить картину, — пожал плечами Шарль и для пущей убедительности развел руки в стороны. — Да и много ли найдется тех, кто уловит разницу…
«А чего еще ждать от Дункана Александера? — неприязненно подумал Ник. — Только у этого типа, в его бухгалтерском мозгу, могла зародиться подобная идея — убежденность в том, что за нос можно водить кого хочешь и сколь угодно долго».
Все знали, что полотно принадлежит Шантель, поэтому никто не станет сомневаться в его подлинности. Такова логика, проглядывавшая за поступком Дункана Александера. Нет, Шантель на такое не пошла бы. Она не из тех, кто мирится с подделкой или эрзацем. А значит, вся история с картиной была мерой власти Дункана, его способности заставить Шантель пойти на мелкий, дешевый обман…
Николас бокалом показал в сторону фальшивки и напрямую обратился к Шарлю.
— Да, это мошенническая уловка, — сказал он негромко, что лишь подчеркивало степень его тщательно скрываемого гнева, — но она безвредна. — Он повернулся к картине спиной и, как бы охватив все судно более широким жестом, продолжил: — Однако вот это… — Он осекся, беря под контроль стальную ноту, звякнувшую в его голосе. — Это возмутительная, смертоубийственная, отвратительная игра, на которую мог пойти только мерзавец, ни во что не ставящий весь принцип, всю концепцию безопасности… Один гребной винт вместо четырех… Да ведь он же не сможет управлять судном таких размеров! В мало-мальски опасной ситуации не сможет выдать требуемый крутящий момент, чтобы избежать столкновения… или отойти от подветренного берега… справиться с сильным волнением…
Ник остановился, и голос его зазвучал тише, но вместе с тем еще убедительнее:
— Это судно не имеет права — ни по законам человеческой морали, ни по законам природы, — не имеет права работать только на одном котле. Моя схема предусматривала восемь независимых двигателей с индивидуальным набором пароконденсаторов, как, например, в свое время было принято на бортах лайнеров «Уайт стар лайн» или «Кунарда». Однако Дункан Александер поставил одинарную двигательную систему. Ни дублирования, ни даже аварийного резерва… Несколько галлонов морской воды в систему — и все, пиши пропало этому монстру…
Николас вдруг замер: в голове мелькнула пугающая мысль.
— Шарль! — Тон стал резким, требовательным. — Резервуары! Их конструкция! Ведь он же не стал их изменять, да? Не стал выжучивать свою проклятую «экономию»? Ответь же мне, старый друг, гондолы по-прежнему обладают самостоятельными двигателями?
Шарль Гра, сжимая в руке бутылку «Курвуазье», подошел к Нику и печально промолвил:
— Давай, Николас, тебе это сейчас понадобится… Резервуары… Их конструкция тоже изменилась. — Он вздохнул и выпалил все разом: — На них нет больше индивидуальных силовых установок. Сейчас это просто тупые, примитивные баржи, которые надо будет пристыковывать и отстыковывать от несущей платформы с помощью вспомогательных буксиров-толкачей.
Николас пристально смотрел ему в лицо. Побелевшие губы сжались в тонкую нить.
— Нет. Я не верю. Даже Дункан не стал бы…
— Дункан Александер сэкономил сорок два миллиона долларов, изменив конструкцию «Золотого рассвета» и поставив только один двигатель с одним-единственным гребным винтом. — Шарль в который раз пожал плечами: — В конце концов, сорок два миллиона долларов на дороге не валяются…
* * *Сквозь низкую серую облачность процеживался бледный свет, но, несмотря на зимние настроения, поля за Темзой мерцали тем невероятно живым оттенком зеленого, к которому так и напрашивается эпитет «английский».
Саманта и Николас стояли в цепочке жалких, озябших родителей и следили за горсткой мальчиков в цветных джерси, воевавших на спортивном поле. Светло-голубые, с черным, цвета Итона и черно-белая раскраска колледжа Святого Павла были настолько перемазаны грязью, что команды едва удавалось различить между собой.
— Чем-чем они занимаются? — требовательно переспросила Саманта, закрывая уши меховым воротником.
— Этот называется скрам, — сказал Ник. — Такой прием в регби, с помощью которого решают, какая команда будет владеть мячом.
— Мм… Я бы предложила способ попроще.
На поле вдруг возникла какая-то особенная суматоха, из кучи-малы вылетел скользкий яйцевидный мяч и тут же угодил в руки мальчика в униформе Итона. Ребенок кинулся наутек.
— Это Питер, да?! — воскликнула Саманта.
— Давай, Питер, давай! — ревел Ник.
Мальчик стремглав несся по полю, закинув голову назад. Бежал он уверенно, сильными, скоординированными движениями, которые, пожалуй, характерны для подростков постарше; он легко уворачивался, выделывая финты, после которых противник оказывался лицом в жидкой грязи, и мчался наискосок по толстому, роскошному травяному ковру к белой линии, силясь опередить высокого, крепко сбитого парня, который рванулся к нему поперек поля.
Саманта принялась подпрыгивать на месте и выкрикивать нечто нечленораздельное, тем более что ничего не смыслила в регби, но делала это с таким воодушевлением, что заразила им и своего спутника.
Бегуны должны были столкнуться под углом, который гарантировал достижение белой линии одновременно, причем напротив того места, где стояли Саманта с Ником.
Ник увидел гримасу напряжения на лице сына и понял, что тот бежит на пределе сил. На шее мальчика вздулись жилы, рот застыл даже не в улыбке, а в оскале, обнажив намертво сжатые зубы. От этого зрелища грудь Ника стиснуло невидимой рукой.
С младых ногтей перед Питером Бергом ставили задачи, которые требовали полной концентрации всех его способностей. Подобно деду, старому Артуру Кристи, и собственному отцу, он должен был стать одним из победителей. Следя за бегущим сыном, Ник знал это инстинктивно. Мальчик унаследовал ум, миловидность и обаяние, но вместе с тем — что самое важное — подхлестывал эти качества неутолимой жаждой успеха во всех своих начинаниях. От Питера требовалось целеустремленное сосредоточение всех его талантов на поставленной задаче. Стесненность в груди Ника как бы раздалась вширь. Мальчишка в порядке, более чем в порядке, — и от гордости за сына перехватывало дыхание.
Неимоверная сила воли позволила Питеру Бергу опередить более мощного и длинноногого противника, и парнишка бежал с наклоном вперед, вытянув руки с зажатым мячом, чтобы успеть добраться до линии, зафиксировать касание.
Он находился футах в десяти от Ника, до триумфа оставался какой-то краткий миг, но положение тела было несбалансированным, и соперник из колледжа Святого Павла воспользовался этим: он как бы нырнул, врезавшись в бок Питера. От жестокого удара мяч вылетел из рук и запрыгал в стороне. Мальчик упал на колени, закувыркался кубарем и с размаху приложился лицом о сырой дерн.
— Коснулся, коснулся! — выкрикивала Саманта, подскакивая на месте.
— Нет, — сказал Ник. — Это не считается.
Питер Берг с усилием поднялся на ноги. Щеки были перемазаны грязью, по коленям, сбитым о жесткую, неподатливую траву, струилась кровь.
Даже не взглянув на ссадины, он досадливо отмахнулся от насмешливо протянутой руки соперника и, стараясь не расплескать боль, побрел к центру поля. Мальчик не подал вида, что заметил отца, да оно, наверное, так и было: глаза застила влага, готовая вот-вот пролиться за длинные, густые ресницы — слезы не боли, но унизительного, горького поражения. Нику, охваченному щемящим чувством родственной близости, стало ясно, что сыну это перенести было куда сложнее, чем любые физические страдания.
Когда игра закончилась, перемазанный грязью и кровью мальчик подошел к отцу, и они торжественно пожали друг другу руки.
— Я очень рад, что вы пришли, сэр, — сказал Питер. — Жаль только, не удалось показать, как мы умеем выигрывать.
Нику хотелось сказать: «Не важно, Питер, это всего лишь игра». Но слова были бы лживы. Для Питера Берга игра значила очень многое, а посему его отец согласно кивнул и затем представил Саманту.
Очередной торжественный обмен рукопожатиями, причем девушку поразило, что подросток пользуется формальным обращением «мэм». Впрочем, когда она сказала: «Привет, Питер. Отличная игра, ты дал им жизни!» — мальчик улыбнулся — и эта неожиданная, ослепительная улыбка так напомнила ей Николаса, что у нее защемило сердце. Питер убежал переодеваться, а Саманта взяла Ника под руку.
— Какой славный паренек!.. Послушай, а он всегда обращается к тебе «сэр»?
— Мы не виделись месяца три. Нам обоим нужно время, чтобы как-то привыкнуть.
— Да-а, в этом возрасте три месяца — долгий срок…
— Скажи спасибо адвокатам. Правила свиданий, правила общения… В первую очередь интересы ребенка, а вовсе не родителей… Сегодня Шантель расщедрилась на особую уступку, но мне все равно нужно доставить его домой не позднее пяти. И ни минутой позже.
Они прошли в чайную «Кокпит», где Питер вновь поразил Саманту своими манерами: мальчик отодвинул для нее стул и усадил по всем правилам галантности. Пока ждали официанта с самыми лучшими в Британии булочками, Николас и Питер вели беседу, где так и сквозила сдержанность и внимание к формальным деталям.
— Твоя мать переслала мне табель с оценками. Я весьма доволен твоими успехами.
— Я надеялся, что результаты будут получше, сэр, — меня опередили трое.
Саманта вновь испытала боль за отца с сыном. Питеру Бергу было двенадцать. Девушке искренне хотелось, чтобы мальчик обнял Ника за шею и просто сказал: «Папа, я тебя люблю», — ибо их взаимная любовь была очевидной даже под спудом правил поведения, намертво вбитых привилегированным интернатом. Любовь сияла в карих глазах, опушенных густыми темными ресницами, играла на щеках, гладких и розовых, как у барышни…
Саманту обуяло желание как-то помочь им, и, следуя порыву вдохновения, она с увлечением принялась рассказывать об удивительном приключении, о том как «Колдун» вызволил «Золотого авантюриста» из беды. Разумеется, в этом повествовании центральную роль играла смелость и лихость капитана «Колдуна», и уж никак не был забыт яркий эпизод спасения Саманты Сильвер из ледяных волн Антарктики.
Глаза Питера стали огромными, он буквально пожирал лицо девушки взглядом и лишь изредка бросал Нику: «Пап, это правда?!» Когда рассказ подошел к концу, мальчик призадумался, а затем твердо объявил: «Вот вырасту и обязательно пойду капитаном на буксире-спасателе!»
Затем он по собственной инициативе принялся учить Саманту, как правильно намазывать клубничный джем, и, с увлечением поедая вкуснейшие булочки, девушка с мальчуганом завели непринужденную болтовню. Ник оттаял, с куда большей легкостью присоединился к беседе и пару раз бросил Саманте благодарный взгляд, подкрепив его крепким пожатием руки под столом.
Увы, всему хорошему когда-то приходит конец.
— Послушай, Питер… Если в Линвуд надо вернуться к пяти…
Мальчик немедленно насторожился.
— Пап, а ты не мог бы позвонить? Может быть, мама позволит мне провести уик-энд с тобой…
— Я уже пробовал. — Ник покачал головой. — Пустой номер.
Питер встал из-за стола; живые эмоции на лице сменила маска стоической покорности.
Мальчик устроился на заднем сиденье отцовского «Мерседеса-450», и вся троица добралась до Лондона в атмосфере веселья и душевной близости, как старые добрые друзья.
Уже почти стемнело, когда Ник свернул на мощеный съезд в сторону Линвуда. Он бросил взгляд на свой «Ролекс»:
— Похоже, успеваем…
Дорога взбегала на холм, минуя ухоженные шпалеры, и после нескольких мягких поворотов глазам открылся трехэтажный особняк эпохи короля Георга, залитый огнями многочисленных, ярко освещенных окон.
Всякий раз, попадая сюда, Ник испытывал чувство странной опустошенности. Некогда он считал этот дом своим: каждая комната, каждый акр прилегающей территории несли в себе частичку воспоминаний, так что сейчас, когда он припарковал машину у портика с белыми колоннами, все пережитое нахлынуло вновь.
— Пап, я закончил модель «Спитфайера», которую ты прислал мне на Рождество. — Мальчик отчаянно цеплялся за каждую оставшуюся секунду. — Может зайдешь, посмотришь?
— Понимаешь, у меня… — начал было Николас.
Сын тут же выпалил:
— Это ничего, дядя Дункан еще не приехал. Он по пятницам всегда возвращается поздно, да и в гараже нет его «роллс-ройса»… — И тоном, который оцарапал Нику сердце, сын добавил: — Ну пожалуйста… Я ведь тебя не увижу до самой Пасхи.
— Иди, Николас, — твердо высказалась Саманта. — Я подожду.
Питер повернулся к ней:
— Вы тоже, Саманта, пожалуйста, пойдемте вместе…
Девушка подчинилась: ее словно заразило роковое любопытство, желание увидеть, узнать больше о прошлой жизни любимого. Она понимала, что Ник намерен упорно сопротивляться, а посему поторопилась выскользнуть из дверцы, поставив его перед свершившимся фактом.
— Хорошо, Питер.
Ник поднимался вслед за ними по широким ступеням к двустворчатой дубовой двери, как если бы его тащила приливная волна неподвластных ему событий. Это ощущение никогда не вызывало у него восторга.
Оказавшись в холле, Саманта быстро огляделась, чувствуя, что стоит на грани благоговейного трепета. Величественный — другое слово к этому дому вряд ли подберешь. Лестница из белого мрамора с мраморной же балюстрадой вздымалась на все три этажа. Стеклянные распашные двери по обеим сторонам холла вели в длинные приемные залы. Впрочем, девушке не удалось повнимательнее рассмотреть обстановку, потому что Питер ухватил ее за руку и сразу потащил на лестницу, к своей комнате, в то время как Ник следовал за ними куда более степенным шагом.
«Спитфайер» занимал почетное место на полке в изголовье кровати Питера. Мальчик гордо достал модель, и они принялись ее разглядывать, время от времени издавая подобающие случаю возгласы восхищения. Парнишка откликался на похвалу, как цветок на солнечные лучи.
Когда они наконец стали спускаться по лестнице, печаль и сдержанность, которые предшествуют расставанию, испытывал каждый — и тут их остановил голос, донесшийся из гостиной слева от холла:
— Питер, мой мальчик.
В дверях стояла женщина, чья красота превосходила фотографию, которую в свое время видела Саманта.
Питер послушно приблизился к ней.
— Добрый вечер, мама.
Женщина склонилась над сыном, взяла его лицо в ладони и нежно поцеловала, затем выпрямилась, потянув мальчика за руку так, чтобы он встал сбоку: едва уловимое, но непреклонное обозначение границ.
— Николас! — Она чуть склонила голову набок. — Ты выглядишь чудесно… Смуглый, подтянутый…
Шантель Александер была лишь на несколько дюймов повыше сына, однако будто заполняла весь громадный дом своим присутствием: так одна-единственная райская птичка способна осветить сумрачное нутро джунглей. Мягкие и сияющие черные волосы, смуглая кожа и громадные, темные, как терновые ягоды, глаза свидетельствовали о наследии, оставленном персидской красавицей, на которой Артур Кристи женился ради ее денег, а потом полюбил с такой страстью, что она скорее походила на одержимость.
Женщина была воплощением элегантности. Крошечные узкие ступни едва выглядывали из-под полы длинной юбки темно-зеленого шелка, а изящность ладони, в которой лежала рука Питера, оттенялась мерцающей каплей изумруда размером со зрелый желудь.
Она повернула голову на длинной грациозной шее и посмотрела на Саманту слегка раскосыми глазами современной Нефертити.
Пару мгновений женщины изучали друг друга. Саманта вскинула подбородок и решительно заглянула в глубокие, темные, влажные, как у серны, глаза, которые, казалось, хранили в себе все интриги и тайны Востока. Друг друга они поняли мгновенно — будто вспышка интуиции, нечто вроде электрического разряда. Шантель улыбнулась — и произошло нечто и вовсе невероятное: она стала еще прекраснее.
— Позволь мне представить доктора Сильвер… — начал было Ник, однако Питер уже дергал мать за руку.
— Я хотел показать Саманте мой самолет. Она морской биолог и еще профессор в университете Майами.
— Пока нет, Питер, — поправила мальчика Саманта, — но дай только срок…
— Добрый вечер, доктор Сильвер. Похоже, вы умеете покорять и завоевывать. — Это вполне двусмысленное замечание Шантель оставила без пояснений и повернулась к Нику: — Я ждала тебя, Николас, и очень рада возможности переговорить. — Она вновь бросила взгляд на Саманту. — Надеюсь, доктор Сильвер, вы извините нас на пару минут. Дело не терпит отлагательств. Питер вас с удовольствием займет. Коль скоро вы морской биолог, то, полагаю, морские свинки будут вам особенно интересны.
Приказ был отдан столь ясно и в то же время так ненавязчиво, что не возникало ни малейших сомнений в способности этой леди контролировать любые ситуации. Питер подошел к Саманте и потянул ее за собой.
В поместье Линвуд существовала традиция все серьезные разговоры проводить в кабинете хозяина. Шантель вошла первой и сразу направилась к стеллажу, уставленный книгами фасад которого служил дверцей потайного винного погребка, после чего занялась смешиванием напитка для Николаса. Ему захотелось остановить Шантель: слишком много болезненных воспоминаний пробудил в памяти ритуал давно минувших дней. Однако Ник промолчал. Шантель грациозными движениями налила точно выверенное количество «Шивас ройял салют» в хрустальный бокал, добавила содовой воды и одинокий кубик льда.