— На немцев тоже.
— Оставьте немцев в покое. Мне нужны англичане! Что вы знаете об этом и из каких источников?
Три часа! Три долгих-предолгих часа ривальта выжигает мне кожу на лице, а Петков долбит одно и то же. Лулчев и англичане. Англичане и Лулчев. Кто, что и когда?
— Выключите свет, — прошу я. — Я же сдохну… На кой черт вам покойник?
— Сначала ответ. Просьбы потом. Что вы знаете о связях Лулчева и СИС?[2]
— Ничего. Только то, что он работает на нее… Давно.
— Общие слова: «знаю», «давно»… На чем же вы собирались его подловить? На этой болтовне?
— Мне должны переправить документы. Со связником.
— Кто связник?
— Не знаю.
Петков снова коротко и выразительно присвистывает.
— Багрянов! Мы же вроде бы договорились? Ну же, Багрянов! Раскошеливайтесь! Адрес резидента СИС, пароли и все такое прочее!
— Не знаю… Связник…
— Опять легендарный связник? Где он? Когда придет? Где рандеву?
— В храме Александра Невского, в воскресенье. Во время службы. Он должен подойти и сказать…
— Слышал! Почему вы решили, что связник знает вас в лицо?
— Предупредили. В Центре. Сказали: он сам подойдет.
— Есть опознавательный знак?
— Нет. Только маяк… если провален… перчатки в правой руке… Дайте же воды, Петков. Умоляю вас!
Глоток… Еще один. Господи, хорошо-то как!
— Спасибо, — говорю я с надеждой получить новую порцию воды. — Я не обманываю вас, Петков. Лулчев связан с англичанами и немцами. Документы, компрометирующие Лулчева, должен переправить связник после того, как объявление появится в «Вечере». Я надеялся через Искру передать тем, кто с ней связан, чтобы они доделали дело. Искра получила бы документы…
Где-то в глубине, в недоступной мне прохладе скрипит кресло. Тоненько звенит, сталкиваясь с графином, стакан. И так же тихо, почти неслышно, смеется Петков.
— Искра? Связник нацелен исключительно на вас, а документы передаст ей?
Вот это и называется — загнать в угол. Теперь надеяться не на кого. Все дело в одном — выдержу ли? Побои, ривальта, отсутствие воды… Что еще придумает Петков?
Я собираюсь с силами и выпрямляюсь, насколько могу.
— Налейте воды, Петков. И выключите свет! Клянусь, это сейчас важнее для вас, чем для меня… Да, я знаю связника! Знаю! Знаю! Только что толку для вас? Его я вам не дам; не дам — и точка. Делайте что хотите, но без меня вам не обойтись. Думаете, не понимаю, зачем вы бьете в одну мишень? Я вам связника, а вы мне — пулю в затылок. Так?… Колотите себя в грудь или рвите волосы, но с Искрой вы поспешили и упустили шанс обойтись без Багрянова. Теперь извольте сами считаться с фактами. Я один знаю связника, и одному мне удастся получить компроматы на Лулчева…
Минута тишины — и тьма кромешная. Так всегда бывает, когда переходишь от ослепительного света к мягкому полумраку.
— Так, — говорит Петков, и я слышу звук воды, льющейся в стакан. — Допустим, все так. Полагаете, переиграли?
— Кое в чем.
— Не будьте самонадеянны, Багрянов.
— Разве похоже? — Я смотрю на стакан и мысленно пью. — Хотите предложение?
— Разумеется, да.
— Разумное. — Мысленно я пью еще один стакан. — Я даю вам Лулчева; вы мне — свободу. На такой базе мы договоримся. Нет — делайте что хотите, но я умру немым. Не считайте это громкой фразой. Так будет.
Я долго шел к этой минуте, и вот она настала. Все произнесено, добавить больше нечего, и не мне решать, как пойдет дальше…
Скрип, треск половицы под ногой Петкова, и край стакана упирается в мои губы. Я запрокидываю голову и пью…
— Ладно, — говорит Петков. — Вам повезло, что здесь сижу я, а не Гешев… Так вот, час я вам дам. Не вы мне, а я вам, ровно час.
— Зачем?
— Соберитесь с мыслями и поточнее обрисуйте связника. Полный словесный портрет, характеристика физических и моральных данных. Особенности.
Стакан все еще висит в воздухе где-то возле моих губ, не отдаляясь и не приближаясь.
— Нет, — говорю я. — Так не пойдет…
— Подумайте… И — через час!
Конец? Или удастся еще потянуть?… Мне нужно пять суток. Ровно пять, ибо через сто двадцать часов — в случае, если Слави не появится в храме Александра Невского — Центр получит сообщение, что Багрянов провалился.
Пять суток… Любая цена мала, чтобы получить их!
16
Час — срок короткий, однако его хватает, чтобы с Петковым успела произойти разительная, а потому загадочная для меня перемена. Он сидит передо мной спокойный, благожелательный — ни дать ни взять тот давний Атанас, который возник перед бай-Слави в самом начале знакомства.
Один час… И, судя по всему, за это время что-то произошло… Но что?…
Усевшись, Петков поправляет брюки, придвигает к себе графин, наливает стакан — щедро, до самых краев.
— Пейте, Багрянов. Еще?… Или лучше кофе?… Марко! Сходи приготовь кофе. Вам, конечно, с тмином, Багрянов?
Ах вот оно в чем дело! А я-то гадал…
— По-варшавски, — отвечаю я. — Раскололи Искру?
— До самого конца!
Петков улыбается, и на щеках у него проступают ямочки Если бы не щетина, то заместитель начальника отделения В запросто сошел бы за моложавого ангела, спустившегося с небес.
— Хватит, — говорит Петков, видя, что я собираюсь допить воду. — Заболеете. После ривальты врачи не рекомендуют. Слышали об обезвоживании организма?
— Так, кое-что.
— Ну что, полегче? — Платок исчезает в кармане. — Между прочим, странная погода: то снег с дождем, то дождь со снегом…
— Источник тот же? — говорю я.
— Разумеется.
— Вы преуспеваете.
Сказав это, я окончательно успокаиваюсь. «Опоздал ты, Петков…» Показания Искры уже ничего не могут изменить, поскольку один Багрянов знает связника… Багрянов. То есть я.
Тень колебания — едва заметная — проскальзывает по лицу Петкова.
— Гляньте-ка сюда, Багрянов.
Серый бумажный прямоугольник, плохо заглянцованный и словно бы выцветший, — позитив мгновенной фотографии, сделанной, судя по качеству, портативным аппаратом и в невыгодных условиях. Я всматриваюсь в него: улица, в панораме — дома; слева — вполоборота — человек. Все снято мелко, но не настолько, чтобы в человеке нельзя было признать седоусого, обладателя «Патека».
— А вот и связник, Багрянов!
— Этот? — Я качаю головой. — Чушь собачья!
Так… Выходит, седоусый арестован и, очевидно, погиб. Скорее всего под пыткой. Он начал было говорить, но дальше пароля не пошел… что-то помешало… Прощай, товарищ! Имя твое мне неизвестно, и все, что мне когда-то сказали про тебя, уложилось в два слова: «Надежный работник». Это была высшая аттестация, и ты оправдал ее. Больше того, даже погибнув, ты помогаешь мне, и помощь твоя неоценима — Петков представления не имеет, как много говорит фотография, которую я держу в руке… Дом, на чьем фоне ты снят, стоит на углу, рядом с особняком миллионера Бурева — у него один из лучших в Софии частных садов… Да, да, я уверен: это не улица Царя Калояна! А следовательно, тебя сфотографировали до связи со мной. В противном случае наружник постарался бы поймать в кадр и бай-Слави, и Петков сейчас предъявил бы фотографию совсем не для того, чтобы проследить мою реакцию, а как точную улику… Прощай, товарищ! И еще раз — спасибо. Ты помог мне в главном сейчас — до конца разобраться с Искрой… Прощай, друг!
Я прекращаю мысленный разговор и кладу на стол фотографию.
— Это не связник.
Марко, старательно балансируя подносом, вносит две дымящиеся чашки и все, что к ним полагается. Сахарница, поджаренные хлебцы, джем на блюдечке.
— Валяйте, Багрянов, — поощрительно говорит Петков и подает мне пример — тонким слоем намазывая джем на похрустывающий тост. — Поговорим как друзья. Без оскорблений и сведения счетов. Дело ваше дохлое, и отступать вам некуда.
— Это почему же?
— А потому, что ваши связи, ваши легенды, все, что имеет хоть малейшее касательство к Багрянову, отработано до конца. Если вы заметили, любой ваш шаг, начиная с приезда в гостиницу, был просвечен.
Я отставляю чашку и киваю.
— Мерси за сообщение. Значит, вы засекли меня в день въезда в номера, не раньше.
— Не ломайте комедию! — Петков отрывается от чашки, смотрит на меня в упор. — Можно подумать, что вы это толь ко сейчас сообразили.
— Нет, конечно. Но вы подтвердили факт…
— А какой смысл скрывать? — говорит Петков просто. — Опыта у вас хватает, вы это доказали.
Петков надкусывает хлебец и аппетитно хрустит корочкой. Челюсти его работают равномерно, и глаза чисты.
— Три легенды, — говорит он.
— Почему три, а не сто три?
— Считать умеете? Первая — модный магазин и все, к нему относящееся… Вторая…
— Три легенды, — говорит он.
— Почему три, а не сто три?
— Считать умеете? Первая — модный магазин и все, к нему относящееся… Вторая…
В нашем разговоре довольно много пауз; они позволяют мне отвлекаться и, больше того, вооружиться кое-какими догадками относительно перемен, происшедших за истекший час с заместителем начальника отделения В.
— Вы остановились на легендах, — говорю я и, поколебавшись, беру сигарету из пачки Петкова. — Первую вы назвали. Вторая?…
— Не торопитесь, Багрянов, — говорит Петков терпеливо. — У вас скверная привычка забегать вперед. — Он вытирает губы салфеткой и на миг прикрывает глаза. — Не так уж важно, сколько было легенд. Существеннее другое — уровень вашего профессионализма при их использовании и умение перестраиваться на ходу. Проанализировав эти и кое-какие иные компоненты, можно прийти к выводу…
— Какому? — не удерживаюсь я.
— Вы пришли не на связь с разовым заданием… Это — с одной стороны… С другой же — Багрянов не годится на роль резидента, ибо резидент с «подмоченным» паспортом — это, извините, нонсенс! Что такое резидент? Своего рода посол. С его внедрением нет смысла спешить и уж совсем ни к чему задействовать его сразу. А связь у вас была. Да, была. На вторые сутки. На улице Царя Калояна, не так ли?
— Вы спрашиваете или утверждаете?
— Утверждаю. Я бы не показал вам фотографию, если б не был уверен… Никола Бояджиев — так звали вашего связника. Пароль: фраза о снеге и дожде, отзыв — любой набор слов со вставленным в него «туманом». Аварийный сигнал: перчатки в одной руке. Я не ошибся?
— Вам виднее.
— Бояджиев — паспортное имя. Вам известно настоящее?
Прежнее состояние — вялость и апатия — подбирается ко мне. Я теряю нить разговора, тогда как Петков свеж и бодр.
— Его знал только он, — говорю я, следя за тем, чтобы голос был ровен. — А он не скажет… Он же умер, Петков! Умер час или полчаса назад… Потому вы и принесли фото… Пока он жил, было бы невыгодно. Вы ждали: а вдруг заговорит. Он что, был без сознания, да?… — Хлеб ложится на стол — есть я не могу. — Коротко: Бояджиев умер, и расстановка сил изменилась. У вас больше нет ничего в запасе, Петков. Один я. Один! И, кроме меня, никто не даст вам правды о явке в церкви. Вот так. Вы теперь и пальцем меня не тронете, Петков!
— Ой ли?
— Не тронете. Наоборот, будете холить и лелеять. Легенд было три, вы правы. Правы и в том, что я не курьер. Я приехал из-за Лулчева, и только я могу дать вам его… Лулчев работает на немцев и англичан. Немцы, конечно же, вас не волнуют — про них в ДС известно без меня. Зато связь советника царя с СИС для вас дар божий. На таком деле любой сделает карьеру. Верно?… Не отвечайте, Петков. Будем считать, что я просто размышляю вслух… Так вот, сдается мне: вы и раньше подозревали, что Лулчев работает не только на Берлин, но и на Лондон. Однако доказательств у вас пока нет. Если Делиус[3] платит Лулчеву в своем бюро на бульваре Евтимия и не бог весть как маскирует это, то англичане действуют с максимумом предосторожностей. Делиус в Софии почти бог; резидент СИС — нелегал, разыскиваемый вами. Отсюда и разница во всем, что связано с ними, отсюда же и другая разница — в их отношении к Лулчеву. Попадись он на сделке с Делиусом, это не вызовет даже семейной сцены у царя, тогда как работа на англичан может стоить ему головы… Берегите меня, Петков. Я для вас — курочка, несущая золотые яйца. Пока жил Бояджиев, вы надеялись получить явку в церкви от него — бесплатно, в подарок. Теперь Бояджиева нет… Слушайте, Петков! Хотите разочарую вас? Бояджиев ничего не мог бы вам рассказать о храме и встрече в нем. Он не был об этом осведомлен.
Я преодолел вялость; она ушла, и я спокоен.
— Сейчас я кончу, Петков, потерпите. Остался пустяк, и он сбивает вас с толку. Вы ломаете голову над вопросом: если Багрянов шел сюда, чтобы прибрать к рукам советника царя, какого черта он стал звонить во дворец с бульвара Дондукова? Так?
— Продолжайте…
— Хорошо. Второй вопрос — почему я доверился Искре?
— Почему же?
— Начнем с телефона. Крайне просто и сводится к глупому просчету… Я недооценил вас, Петков. Ваша шляпа, дурацкое знакомство… Я потащил вас к телефону, полагая, что вы рядовой агент и имя Лулчева нагонит на вас страху. Сознаюсь, неумно. Особенно, если вспомнить, как я хватал вас за шею и подсовывал трубку.
— Сцена была захватывающая!
— Не язвите: вы тоже выглядели не лучше. Я слишком поздно раскусил, зачем вы приставили ко мне демаскированных хвостов и всячески старались показать, что я провален. Однако и я, в свою очередь, попортил вам крови, сунувшись на бульвар Дондукова и не дав довести до конца идиллическую линию Искра — Багрянов. Насколько я понял, вы очень на нее надеялись?
— Более или менее.
— Ну что ж, она принесла вам, что могла: текст объявления и явку у Бююк-Джами.
— Фальшивую явку!
— А вы как хотели? Надо же хоть в чем-то подстраховаться!.. Вы совершили только две ошибки…
— Просветите?
— Маленькая — не стоило давать объявление, не выйдя к Бююк-Джами вторично. Покрупнее — слишком трогательно все было в подвале. Эти полосы на плечах, обнаженная грудь… Никогда не передоверяйте исполнителям черновую работу. Марко все же не ас, а вы поздно стали исправлять ошибку. Помните? Попытались встать между мной и Искрой, отгородили ее, когда догадались, что я могу распознать инсценировку.
— Распознали?
— Увы!.. Только сейчас сообразил.
Да, с Петковым надо держать ухо востро. Ответь я по инерции, что заметил в подвале неладное, и все полетело бы вверх дном. Ибо и в этом случае история с Лулчевым начала бы рисоваться в новом свете… Рубашка под мышками намокает — так бывает со мной всегда, когда удается не сверзиться в яму, но картина возможного падения еще слишком свежа, чтобы ее можно было отнести к безвозвратному прошлому…, Отвлекаясь, я заставляю себя переключиться с дня нынешнего на день минувший и вспомнить то утро, — когда фырканье автомобильного мотора разбудило меня. Что меня тогда поразило? Шаги и сдавленный женский крик. Точнее, несоответствие крика, в котором угадывался страх, со спокойной отчетливостью шагов. Тук-тук-тук. Равномерно и звонко. Женщина кричала и в то же время беззаботно шла к подъезду…
Петков покачивает ногой и молчит. В умении слушать он корифей, и я с огорчением понимаю, что напрасно жду вопросов. Их не будет. Придется все делать самому, уповая на то, что мое «только сейчас сообразил» не насторожило Петкова.
— Поздно, — говорю я с видимым огорчением. — К сожалению, поздно удается разобраться в мелочах… Ничего не исправишь… Ладно, черт с ним! Перейдем к сути или же хотите еще о чем-нибудь спросить?
— Предпочту послушать.
— Тогда об условиях? — спрашиваю я осторожно, готовый в любой миг затрубить отбой. — Первое — свобода.
— Помню. Еще что?
— Чистый паспорт. Без имени. Я его сам впишу.
— Допустим… еще?
— Двести пятьдесят тысяч левов. Можно предъявительским чеком.
— Все? — Голос Петкова звучит ровно.
— Не совсем. Нужен еще пропуск. Наверняка в ДС есть такие пропуска или удостоверения. Нет? Клочок бумажки либо жетон, гарантирующий свободный проход, проезд и все та кое прочее.
— Не знаю. Надо навести справки…
— Вы — и не осведомлены? Ни за что не поверю!
— Хорошо. Когда вы хотите получить вашу галантерею?
— Утром перед визитом в храм.
— После визита.
Я развожу руками, и сигаретный пепел сыплется мне на брюки.
— До! Гарантии — так уж гарантии!
— Чистый паспорт. А фото? Не прикажете ли вас здесь сфотографировать?
— Переснимите со старого.
— Я подумаю, — холодно говорит Петков.
Он встает — подтянутый, свежий, будто и не было никакого разговора. Уверенным жестом прячет в карман сигареты и идет к двери.
Негромкий хлопок, и я остаюсь один. «Я подумаю…» Теперь уже ничего не изменишь. Остается одно — ждать.
17
…После решительного объяснения с Петковым я заставил себя выползти из кровати, куда меня уложил Фотий, и теперь брожу по комнате, время от времени держась за стенку. Врач, привезенный Петковым, наложил мне на поясницу тугую повязку и, не сказав ни слова, покинул виллу. Это было позавчера, и двух суток мне хватило, чтобы отлежаться и почувствовать себя более или менее здоровым. Если бы не мысль о чемоданчике, то Слави Багрянов был бы почти счастлив — настолько, насколько может быть счастливым человек в его положении. Постель, еда, отсутствие наручников и допросов.
Петков уехал вместе с Фотием и с тех пор не появляется на вилле. Исчез куда-то и Божидар, и Бисеру с Марко приходится туговато. Они по очереди стряпают, подметают этажи, смахивают тряпкой пыль с мебели, дежурят у дверей комнаты — словом, совмещают обязанности тюремщиков с хлопотным ремеслом прислуги.