Мы с облегчением выдохнули. Испуг был так силен, что ни мне, ни ему не хотелось даже думать, чем все могло закончиться.
– Я, пожалуй, выпью, – сказал Лукас.
– Итак, этот человек знает, что мы здесь, – мрачным тоном произнесла Дана, напоминая, что радоваться рано. – Это ужасно. Мы сегодня же вечером вернемся домой.
Мэйан прижалась головой к плечу матери и устремила взгляд в пустоту.
Ко мне подошел Кайл.
– Можете показать его послание?
– Конечно, оно в телефоне. Держите.
Он взглянул на картинку, поднял глаза и вернул мне айфон. Вид у него был озадаченный.
– Есть проблема…
Взгляды присутствующих обратились на инспектора.
– Это рекламный ролик о Хэмптонсе. Совсем не то, что вы мне описали.
Дана, Мэйан и Лукас подошли и встали рядом, я нажал на Play и едва не задохнулся от изумления: рекламный ролик заканчивался словами «Мы ждем вас».
Они смотрели на меня, а я лепетал:
– Клянусь вам… Там было совсем другое…
По взглядам близких я понял, что они сомневаются – хотят верить, но сомневаются, – и не сдержался:
– Вот дерьмо! Он пытается свести меня с ума! Я вам точно говорю – говнюк снимал дом с улицы. Я видел, как вы накрываете на стол!
Аргумент был слабоват, я и сам это понимал.
– Не смотрите на меня, как на психа! – закричал я.
– Успокойтесь! – рявкнул Робинсон.
– Да, успокойся, – подхватила Дана. – Никто так не думает…
– Еще как думает! – заорал я. – Я вижу это по вашим глазам. Вы говорите себе: он снова все придумал! Он сошел с ума… как его мать! Чушь! Я знаю, что говорю!
– Папа! – крикнула Мэйан, чтобы заставить меня замолчать.
В глазах у нее стояли слезы, губы дрожали, и я понял, что моя реакция напугала ее куда больше исчезновения видео. Я сам дал окружающим повод сомневаться в моем душевном здоровье.
– Я тебе верю, – прошептала она, кидаясь в мои объятия.
Я прижал дочь к себе и сразу успокоился.
– Подменить один ролик другим ничего не стоит! – попыталась объяснить Мэйан.
– Это правда, – подтвердил Лукас.
– Простите меня, – пробормотал я. – Поймите, я так испугался… и всю дорогу воображал кошмарные вещи…
– Мы понимаем, – заверил полицейский.
Дана опустила глаза и промолчала – она явно взвешивала другую вероятность. Кусочки мрачной мозаики складывались в ее мозгу в картину моего сумасшествия: болезнь матери, страх кончить так же, резкая перемена характера сразу после выхода первого романа, недавние события…
Мой разум проследил ту же логическую цепочку, и я вдруг вспомнил, как бабушка – через много лет после маминого самоубийства – сказала, печально и обреченно: «Самое ужасное, что она этого не признавала. Повторяла как заведенная: «Я не сумасшедшая!»
Глава 43
– Скажи, что не ты послал это сообщение! Скажи, что неизвестный псих снова пытается тебе навредить!
Лицо перекошено, губы кривятся в презрительной гримасе, голос дрожит… Нэйтан задавал вопросы и не ждал ответов.
– Почему ты не поговорил со мной? Пусть я больше не твой агент, но ты что, и другом меня теперь не считаешь?
– Скажи я, ты бы этого не принял. Стал бы отговаривать, употребив все красноречие, а у меня не было ни сил, ни желания спорить.
Нэйтан достал газету, развернул ее и начал читать.
– «Сэмюэль Сандерсон оповестил прессу о намерении оставить литературное поприще. Автор ссылается на проблемы со здоровьем и усталость. Его агент, с которым мы связались по телефону, выразил удивление». Ты выставил меня идиотом!
– Ну извини… Я не собирался… не думал…
– «Хочу выразить признательность читателям, дарившим мне свое внимание и доверие, – продолжил Нэйтан. – Некоторые будут разочарованы, другие обидятся, почувствовав себя брошенными, но я утратил страсть к писательству. Продолжать в этих обстоятельствах значило бы проявить неуважение». Ну что тут скажешь – высший класс! Я в полном дерьме и схожу со сцены из уважения к вам! Герой! А я – нерадивый агент.
Нэйтана душила ярость.
– Мне очень жаль, что ты так это воспринял…
– Тебе жаль… Как всегда, думаешь только о себе, – рявкнул он.
– Ты прав, но не о модном писателе Сэмюэле Сандерсоне, а о человеке, который потерял семью и здоровье и вот-вот лишится рассудка.
Нэйтан плюхнулся на диван, немного помолчал, пытаясь успокоиться, и спросил, смягчив тон:
– Итак, ты принял обдуманное решение?
– Да, и окончательное.
– Автобиографический роман ты тоже писать не станешь?
– Угадал. Мне больше нечего ни сказать, ни написать. Пора начинать жизнь сначала.
– Возможно, когда-нибудь… через год, два, даже больше…
– Нет, Нэйтан, я наконец-то кое-что понял: писать – значит жить в других мирах, где действуют иные законы. Писатель должен позволить воображению взять верх над разумом, ему приходится переходить границы, менять ориентиры. Конец всегда один: человек начинает проводить бо́льшую часть времени в воображаемых вселенных, общаясь с несуществующими людьми и нимало не заботясь о близких. Я больше не могу так жить. Хочу вернуться к нормальному существованию – к тому, что было прежде.
Нэйтан встал и пошел к двери.
– Настанет день, и ты снова будешь писать, я в этом уверен, – устало прошептал он. – Тебе не удастся убить в себе писателя.
Он ушел, не сказав, сохраним мы нашу дружбу или обида и разочарование слишком сильны, и он больше знать меня не хочет.
* * *Решение бросить сочинительство показалось мне последним шансом выбраться из болота. Больше не нужно ничего исправлять и улучшать, делать выбор и идти на компромисс. Приговор вынесен и обжалованию не подлежит: став романистом, я превратился в другого человека – гнусного, безответственного, непоследовательного. Я растратил всю свою чувствительность, забыл о ценностях, разлюбил игру в слова и совершенно выдохся. Мне было легко принять решение, ведь страсть и вдохновение ушли безвозвратно.
Я отказался искать природу моих проблем. Кто в них виноват – неизвестный психопат или мое собственное безумие? У меня были все резоны в пользу первой гипотезы, но вторая никуда не уходила, затаившись в тени страхов и дурных предчувствий. Я поставил крест на ремесле романиста – да, именно на ремесле! – и, возможно, сумею наконец разгадать тайну. Если меня преследует читатель-ненавистник, не исключено, что он отвяжется, как только погаснут огни славы. А если весь этот бред – плод моего больного мозга, я очень скоро все пойму.
Телефон звонил не переставая: журналисты хотели выяснить мотивы моего решения, близкие пытались урезонить. Я не отвечал ни тем, ни другим, но напряженная атмосфера, попытки вернуть меня к прежнему амплуа удачливого литератора оказались невыносимыми. Нужно было уехать из Нью-Йорка и попытаться обо всем забыть. Оставалось выбрать пункт назначения, вернее сказать – найти убежище, где я смогу отдохнуть и подвести промежуточные итоги. Но не слишком далеко от города, чтобы продолжать видеться с Мэйан.
Сделав выбор, я сообщил близким об отъезде, но адрес дал только дочери. Нэйтан смирился. Он наверняка надеялся, что я поправлю здоровье и в один прекрасный день вернусь и положу ему на стол рукопись новой книги.
Мэйан и Дана отнеслись к моей идее без восторга – я ускользал из-под надзора. После приснопамятной ночи в Хэмптонсе они очень обо мне беспокоились, Мэйан забегала проведать, обе часто звонили, но, чувствуя мой настрой, не отговаривали.
В конце лета я уехал.
Глава 44
Люди часто говорят, что чувствуют себя живыми, только когда жизнь сопротивляется и чем-то их удивляет, но со временем успокаиваются, приобретают навыки, наживают опыт, а потом, когда он становится рутиной, тускнеют и увядают.
Две недели назад я оставил позади бурные события и сделал попытку забыться, отвлечься новыми и самыми что ни на есть банальными занятиями: встать с постели, побегать, позавтракать, отправиться на рыбалку, поехать на экскурсию, пофотографировать, вернуться к ужину, послушать музыку и лечь спать.
Кэндлвуд-Лейк, расположенный в двух часах езды от Нью-Йорка, был совершенно пустынным. В летний сезон в этом курортном городке всегда полно туристов, но сейчас он словно бы оцепенел, впал в спячку, так что я мог спокойно поразмышлять о своей жизни.
Я снял дом у озера и предался созерцательным, пассивным, почти вялым видам деятельности, отключив голову в надежде прогнать страхи и сомнения. Во время пробежек по лесу я старался подстроить мысли под ритм шагов и дыхания, а когда сидел в лодке и смотрел на поплавок, мой мозг превращался в вязкую массу, не способную на глубокие размышления. В сознании возникали смутные образы, которые я не пытался понять и удержать, а на прогулках по окрестностям механически фиксировал на пленку местные красоты.
С наступлением ночи я оставался наедине с собой, и задвинутые в дальние уголки подсознания вопросы возвращались и набрасывались на меня. Читать я не мог, Интернета в доме не было, так что оставалось одно – писать длинные эсэмэски Мэйан. Я описывал природу, посылал ей снимки и был счастлив, что мы снова сблизились. Меня трогало, что дочь за меня беспокоится и старается помочь. Мы условились, что Мэйан приедет и проведет со мной несколько дней.
Если напряжение снять не удавалось, я принимал снотворное и нырял в глубокий, без сновидений, сон.
Так прошло две недели. Один день сменял другой, никаких проявлений психического расстройства я у себя не замечал и почти поверил, что смогу жить этой новой, придуманной жизнью.
* * *Он забросил удочки на «моем» месте, и я почувствовал досаду. Такова природа человека: он почему-то считает, что собственные привычки дают ему право первенства. Разве вокруг мало места? Зачем вторгаться на чужую территорию? Я сразу окоротил себя, подумав, что этот человек мог приходить сюда задолго до меня. Может, это вовсе не мое, а его прикормленное место? Он махнул рукой в знак приветствия, я ответил, отплыл подальше и начал удить, но окончательно от чужого присутствия не отвлекся. Мне казалось, что, кроме меня, в этом диком уголке нет ни одной живой души, и нате вам…
У меня не клевало, а незнакомец уже дважды снимал рыбу с крючка. Я сменил наживку, но это не помогло, и тут он решил познакомиться.
– Здравствуйте.
Он выглядел моим ровесником. Борода, лысина, лицо такое усталое, что, несмотря на улыбку, кажется озабоченным.
– Не поделитесь леской? Я забыл свою катушку дома.
– Конечно, – ответил я.
Он протянул мне руку и представился.
– Джулиан.
– Сэмюэль.
Я выждал две секунды, надеясь, что новый знакомый не воскликнет: «Ба, да я же вас знаю, вы писатель…», – протянул ему катушку, и он занялся своей удочкой.
– А вы везучий…
– Да, сегодня вроде неплохо получается.
– Неплохо? Я пока ничего не поймал.
– У меня есть секрет. – Джулиан улыбнулся и подмигнул.
– Секрет?
– Ну да, как у всех рыбаков.
– Теперь понятно. Я – неофит, опыта никакого.
Он протянул мне пакетик.
– Держите.
– Что это?
– Наживка. Приготовлено по особому рецепту! – Джулиан рассмеялся.
– Большое спасибо.
– Не благодарите, рыбацкая солидарность – святое дело.
Он пару раз махнул веслами и занял позицию неподалеку.
Магическое средство оказалось чудовищно вонючим. Стараясь не дышать, я скатал из плотного теста шарик и насадил его на крючок.
Через десять минут клюнула щука. Я попытался подвести рыбину поближе и, видимо, делал это так неуклюже, что Джулиан решил дать мне несколько практических рекомендаций.
– Отпустите немного… теперь тяните. Удилище вправо… а сейчас влево… да, вот так. Не горбитесь, согните руки.
Леска оборвалась.
– Проиграли… – констатировал Джулиан.
Я проиграл, но состязание с рыбиной мне понравилось.
– Ничего, научусь. Спасибо за советы.
– Всегда к вашим услугам.
– Мне, пожалуй, пора.
– Я тоже возвращаюсь, хочу перекусить.
На берегу он спросил:
– Вы в отпуске?
– Можно и так сказать.
– Горожанин?
– Определили по моей рыбацкой ухватке? – пошутил я.
– Да нет, просто знаю, что сюда любят приезжать ньюйоркцы, жаждущие тишины и покоя.
– Мой случай. Хочу восстановить силы. А вы?
– У меня здесь дом. Я преподаватель, приезжаю, как только представится возможность.
– Понятно… Ладно, может, увидимся завтра.
Мы раскланялись и разошлись в разные стороны.
Случайное знакомство доставило мне удовольствие и слегка взбодрило: я вдруг понял, что уже две недели ни с кем не разговаривал. Одиночество принесло успокоение. Приятно было сознавать, что в нескольких километрах от того места, где я сейчас находился, мир неистово дергается, а здесь движение остановилось, растворясь в величии природы. Но я оставался человеком, а значит, нуждался в общении, пусть и мимолетном и ни к чему не обязывающем.
* * *Мы встретились на следующий день. Джулиан поделился со мной волшебной наживкой, сел в лодку и забросил удочку. Через два часа я предложил передохнуть, пришвартовался к борту его суденышка, достал термос и разлил кофе.
Он был словоохотлив, рассказывал про рыб, которые водятся в реках и озерах неподалеку от Кэндлвуд-Лейк. Было что-то нереальное в этом разговоре между двумя мужчинами, пьющими кофе посреди озера. Манера изъясняться у него была странная: все, что он говорил, вроде бы свидетельствовало о том, что я имею дело с милым и доброжелательным человеком. Но вместе с тем в нем угадывалась глубинная серьезность, иногда его жесты казались почти судорожными, нижнюю челюсть сводил спазм, и тогда под тонкой кожей набухали желваки, а взгляд… Он иногда смотрел мне прямо в глаза, как будто надеялся прочесть в них ответ на незаданный вопрос. И все-таки я хотел завоевать симпатию этого человека: было бы здорово завести друга в этом уединенном месте, может, тогда уймется грызущая душу тревога.
* * *Джулиан исчез на несколько дней, и я почувствовал себя еще более одиноким. Однажды утром он вернулся и пришел на озеро, как раз когда я садился в лодку.
– У меня были занятия, – объяснил он.
– Может, порыбачим вместе? – предложил я.
Раздумывал он недолго.
– Прекрасная идея.
Мы выгребли на привычное место и какое-то время молча смотрели на поплавки.
– Надолго приехали?
Вопрос застал меня врасплох.
– Забавно… я об этом как-то не думал. Приехал, живу… вот и все.
Он понимающе кивнул, как будто услышал вполне здравый ответ. В этот момент крякнул мой мобильник.
– Дочь! – обрадованно пояснил я и прочел сообщение. – Решила пожелать хорошего дня.
Мой голос прозвучал так гордо, словно простая эсэмэска была высшим проявлением дочерней любви. Джулиан улыбнулся в бороду и пригласил меня на ужин:
– Приготовлю сегодняшний улов.
– Почему бы и нет, – согласился я и по его лицу понял, что он действительно рад.
Глава 45
Джулиан открыл дверь и улыбнулся. Он выглядел спокойным, даже расслабленным.
– Проходи, – сказал он, отступив в сторону.
Обстановка в его жилище была такой же обезличенной, как в большинстве домов, где останавливались туристы. Меня это удивило – Джулиан говорил, что проводит здесь много времени.
Едой из кухни не пахло, что тоже было странно.
Я снял куртку.
– Хочешь выпить?
– Пожалуй…
– Выбор у меня, правда, небольшой.
– Мне что-нибудь безалкогольное.
– Хорошо, смешаю нам фруктовый коктейль.
Я сел на диван.
– Легко нашел? – спросил он из кухни.
– Поплутал немного.
Джулиан вернулся с подносом, на котором стояли тарелки с бисквитами и два стакана. Он подал мне один из них и сказал:
– Твое здоровье!
– Твое, – ответил я и сделал несколько глотков. – Смотрю, ты не стал наводить уют в доме.
– Да я не особо это умею, вечно откладываю на потом. Вот перееду окончательно, тогда и займусь.
– Живешь один? – поинтересовался я.
– Да. Ни жены, ни детей.
Он улыбнулся, чтобы скрыть мелькнувшую во взгляде растерянность. Мне вдруг стало не по себе, хоть я и не понял почему.
– Извини, не хотел тебя расстроить, – пробормотал я, поднося стакан к губам.
– Все в порядке. А ты чем занимаешься?
– Пишу. Вернее… писал. Сейчас бросил.
Его тон контрастировал с выражением лица. Он хотел казаться дружелюбным, но в голосе звучали металлические нотки, а взгляд был колючим.
– Что именно ты писал?
– Романы.
Я незаметно огляделся, и в голову внезапно пришла догадка, да нет, не догадка – уверенность, пугающая и настолько невероятная, что поверить в нее было почти невозможно.
– Могу я воспользоваться туалетом?
– Конечно. В конце коридора.
В туалетной комнате не было никаких личных вещей – ни зубной щетки, ни халата. Я оставил воду включенной и на цыпочках прокрался в спальню. Свет не горел, но я заметил отсутствие вещей и понял: Джулиан здесь не живет. Сердце заколотилось в горле.
Шкафы были пусты, у кровати стоял чемодан. Я расстегнул молнию внешнего отделения, нащупал какие-то бумаги, вытащил, поднес к глазам и похолодел от ужаса: с фотографий на меня смотрели лица Даны и Мэйан, листки были заполнены записями обо мне.
Что делать? Мое отсутствие затянулось. Он наверняка что-то заподозрил. Нужно немедленно принять решение. Бежать к двери? Бесполезно – ключи от машины в куртке, она в стенном шкафу, в коридоре. Можно попытаться уйти пешком, но он меня быстро догонит. Притвориться, что все в порядке, и ждать удобного момента? Он заметит мое волнение. Руки у меня дрожали, лицо было мокрым от пота. Напасть первым?