– Неужели?
– Правда не понимаю!
– А прессу ты читаешь?
– Какую прессу, при чем тут пресса?! – разозлился я.
– Ту, где описываются твои похождения.
– О чем ты, Дана?
– О твоей последней… возлюбленной. Об этой девчонке…
Я раздраженно крякнул:
– Теперь понятно. Она не девчонка, ей двадцать шесть!
– А твоей дочери – двадцать.
– И что с того?
– Мэйан не нравится, что ты появляешься на людях с ее ровесницей.
– Ясно… И все-таки очень тебя прошу, уговори ее позвонить мне. Я хочу, чтобы мы вместе пообедали.
– Она читала твои сообщения, но не намерена рисковать: ей не улыбается идея столкнуться нос к носу с твоей… подружкой.
Дана не считала нужным скрывать свое неодобрение.
– И ты с ней согласна?
– В каком смысле?
– Ты тоже считаешь, что она слишком молода для меня?
– Я ничего не считаю и никого не сужу. Я могла давать советы человеку, с которым делила жизнь. Его я знала и понимала, но это было давно.
– Бога ради, не сгущай краски!
Дана промолчала.
– А у тебя как дела с… Люком? – спросил я, чтобы перевести разговор в безопасное русло.
– Его зовут Лукас.
– Извини…
– Проехали. Он замечательный человек, добрый, внимательный. Мэйан очень хорошо с ним ладит.
Дане, как и всем женщинам, была свойственна зловредность.
Меня не слишком радовала мысль, что моя бывшая жена счастливо живет с человеком без недостатков, а моя дочь испытывает к нему дружеские чувства. Будь я менее эгоистичен, я порадовался бы за них, вместо того чтобы копить злобу.
– Вот и замечательно, – произнес я, надеясь, что это прозвучало вполне убедительно и естественно, а потом долго сидел, глядя в пустоту, и пытался заглушить отголоски ревности.
Глава 15
Я послал эсэмэску Рейчел, предупредил, что опаздываю, зашел в кабинет за документами и ключами от машины и решил заглянуть на Фейсбук.
Среди полученных сообщений было и послание от загадочного однофамильца. Я открыл его, ожидая увидеть шутку насчет общего имени и фамилии, и прочел:
Ты такой жизни хотел для себя?
Я несколько раз перечитал эту фразу, пытаясь вникнуть в смысл вопроса. Что хотел продемонстрировать автор – чувство юмора? Он намекает на один из моих романов? Или этот человек – пустой фантазер?
Я увеличил его аватарку, увидел обложку какого-то романа с размытым названием и выключил компьютер. Чужая известность завораживает и возбуждает психопатов, так что писателям часто приходится иметь дело с людьми, которые почему-то наделили себя правом вторгаться в их жизнь. Читатели купили ваш роман и провели в вашем обществе много часов, они убедили себя, что вы – единомышленники или же, напротив, антагонисты, а значит, принадлежите им – до некоторой степени. Они претендуют на ваше время, интерес, сочувствие. На меня не раз «нападали» – на Фейсбуке и даже очно, во время рекламных туров. Гамма эмоций была богатой – от дикого восторга до грубых оскорблений и желчной, завистливой критики. Главное – никогда не вступать в спор с неуравновешенными личностями, иначе они укрепятся во мнении, будто ты им что-то должен.
Я вышел из дома и забыл о странном письме.
* * *Я открыл глаза за несколько минут до телефонного звонка. Воспоминания о вчерашнем вечере были более чем смутными: девицы, смех, выпивка, лица, знакомые и нет… Похмелье было тяжелым – я едва мог поднять веки, в глаза будто песка насыпали, злобный бесенок-садист стучал по черепу молотком и зубилом. Я вообще когда-нибудь просыпался в нормальном состоянии?
Часы показывали полдень. Рейчел ушла около восьми, но в комнате все еще витал аромат ее духов. Я снял трубку.
– Только не говори, что ты еще спишь! – Я узнал веселый голос моего пресс-секретаря Сэнди.
– Давно встал и уже работаю, – соврал я.
– Расскажи кому-нибудь другому! Мы давно знакомы, так что я легко могу определить, спишь ты или бодрствуешь.
– Ладно, сдаюсь. Надеюсь, ты не просто так нарушила мой покой?
– Конечно. Джек Лерман приглашает тебя на передачу.
– Отлично. Ну и?
– И?! Это гениально! Все мечтают попасть на ток-шоу Лермана, я это устраиваю, а ты произносишь три слова – и конец рассказа?
– Извини. Ты ведь знаешь, утром я никакой.
– Днем и вечером дела обстоят не лучше.
– Я не хочу участвовать в этой программе, Сэнди.
– Ты, надеюсь, шутишь?
– Я никогда ее не смотрел, но много чего слышал. Два хитреца изображают критиков и унижают писателей. Особенно тех, кто пишет для широкого круга читателей.
– Они очень агрессивны, не спорю. Но это игра, и телезрители все понимают. После каждой передачи продажи взлетают до небес.
– Мне что, отдать себя на растерзание, чтобы завоевать новых читателей?
– Нет, просто будь собой. Ты нравишься людям, они знают, что задача двух шутов – устроить представление, так что бояться нечего. Ты не можешь отказаться! Я из шкурки вылезла, чтобы запихнуть тебя!
Сил спорить у меня не было, и я сдался. Правда заключалась в том, что мне было все равно.
– Придется переделать твое расписание. Через полчаса пришлю мейл.
Я забеспокоился – придется и мне пересмотреть план встреч с… особыми читательницами. Я принял душ, налил себе кофе и в ожидании сообщения Сэнди зашел на Фейсбук. Одно из писем было от Однофамильца.
Ты хотел писать такие романы?
Снова вопрос о моей жизни, о проблеме выбора. Я почувствовал злость.
Чего добивается этот болван? Кто дал ему право интересоваться смыслом моего существования? Хочешь высказаться – вперед, но зачем провоцировать? Я привык к злобным нападкам, тошнотворно-завистливой критике, оскорблениям, но этот пройдоха ограничивается риторическими вопросами.
«Иди к черту, придурок!» Я произнес это вслух, громким голосом, и сразу успокоился, подивившись: чего это ты так завелся? Не нервничай, Однофамилец – обычный завистник, разве что чуть более извращенный. Если две фразы незнакомого человека способны вывести меня из себя, значит, я недооценил глубину депрессии.
И все-таки я не мог не понимать, что незнакомый надоеда угадал первопричину моего ужасного состояния. Я жил не той жизнью и писал не те романы.
Но что он об этом знает? Как сумел вычислить болевые точки? Неужели ему помогли мои книги и интервью?
Я все обдумал и пришел к следующему выводу: Однофамилец не ясновидящий, он использовал общеизвестные факты. Я в разводе, веду беспорядочную жизнь. Пишу мрачные тексты с однообразными сюжетами, значит, хандрю, а потому уязвим. Но какую цель он преследует? Добивается «эксклюзивных» отношений?
Все, хватит, нечего тратить время и силы на его игру и строить нелепые гипотезы!
Глава 16
Я отклонил предложение Рейчел встретиться вечером – мне хотелось поработать.
Какими словами описать человека, испытывающего непреодолимую тягу к сочинительству, который с мазохистским наслаждением терзает свой мозг и рвет сердце, чтобы положить на бумагу текст, способный ввергнуть его в уныние?
Она возникает из ниоткуда, и вам остается одно – удовлетворить ее. Я очень давно не чувствовал ничего подобного – большинство романов писались отнюдь не в порыве вдохновения. Я, как и многие собратья по перу, впрягался в работу в последний момент, когда отступать было некуда, договор есть договор. Творческий порыв не рождается под давлением обстоятельств, я подстегивал воображение спиртным и другими средствами и очень скоро превратился в жалкого ремесленника.
Я никогда не перечитывал свои романы, боясь, что допущенные огрехи доведут меня до инфаркта. Мнение агента, издателя, а потом и читателей смягчало удар, а потом я уже и сам начинал верить, что наделен даром хорошо и быстро писать книги, способные доставить удовольствие публике.
Но как же мне не хватало писательских терзаний, сражений со словами в попытке заставить их выразить идеи, сложиться во фразы, способные осветить самые темные уголки моей души.
Удовольствие мне доставила только работа над первым романом. Иногда я чувствовал то же самое, когда садился за автобиографию. Последние части мне даже понравились – образ получался близкий к реальности, глубокий и очень личностный.
Когда человек пишет, он борется с одиночеством. Знает, что никогда не разорвет этот круг, но делает отчаянные попытки вдохнуть в каждую фразу частицу жизненной силы, питающей его надежды, стремится заполнить внутреннюю пустоту, в которой эхом отдается боль. За это я всегда и любил писателей. Они улыбаются, демонстрируют натужную общительность, как того требуют правила медийных игр, но остаются одинокими, несмотря на любовь читателей. В каждом романе они откровенно признаются в том, как трудно им жить, и чувствуют смущение оттого, что обнажили душу. Писатели включают воображение, вытаскивают из себя толику безумия и швыряют слова в стены в надежде разрушить темницу. Я ценю это упорство, желание пережить захватывающий опыт творческой галлюцинации. По сути дела, писатели ощущают себя живыми только в такие моменты. Самые чуткие читатели – среди них много начинающих романистов – понимают это.
Я провел у экрана четыре часа, наслаждаясь работой. Играл словами, сомневался, исправлял, начинал с начала, чтобы добиться нужного результата.
Я закрыл файл с романом и вдруг понял, что впервые за долгое время забыл о Фейсбуке. Я возгордился, как ребенок, но любопытство взяло верх – имеет же человек право слегка расслабиться!
Однофамилец оставил новое послание. Я хотел проигнорировать его, чтобы не портить себе настроение, но потом все-таки решил прочесть.
Лучше бы я этого не делал…
Ты знаешь, что нужен Мэйан?
Что это значит? Он знаком с моей дочерью? Нет, невозможно, я делал все, чтобы Мэйан никак не участвовала в моей публичной жизни.
Через секунду до меня дошло: второй роман вышел с посвящением дочери. Так он узнал имя.
У чокнутого была своя логика: он задавал вопросы о главном. О смысле жизни, об отношении к собственным романам, а теперь вот о моем единственном ребенке.
Хитрость незнакомца раздражала и немного пугала, и я решил удалить его из контактов, но в последний момент передумал. Почему бы не попытаться выяснить, кто он и чего хочет? Расстаться с ним я всегда успею.
Кто вы?
Ответ не заставил себя ждать.
– Я… Сэмюэль Сандерсон.
– Имя и фамилия настоящие?
– Да.
– Что вам от меня нужно?
– Я желаю тебе добра.
– Допустим. Но зачем все эти вопросы?
– Хочу помочь принять правильные решения. И избежать драм в будущем.
Его слова обескуражили меня. Он угрожает? Этот человек – сумасшедший или очередной шут гороховый? Я ответил, тщательно подбирая слова.
– Благодарю за заботу, но я сам управляю своей жизнью.
Я сознательно не стал спрашивать, что он подразумевает под драмами – не хотел выдавать своих чувств.
– Ты только думаешь, что управляешь.
Разговор надоел мне, и я решил выйти из Сети, но похолодел, прочитав следующую фразу.
– Ты знаешь, где сейчас твоя дочь?
Я едва не задохнулся от гнева и тревоги, а он продолжил, не дожидаясь ответной реакции.
– Конечно, не знаешь, потому что тебе нет до нее дела.
«Да пошел ты, придурок хренов!» – заорал я, но писать ничего не стал – незачем выдавать свои чувства.
Я сделал глубокий вдох и написал фразу, призванную дать понять неизвестному, что его заявление меня совершенно не трогает.
– Желаю вам доброй ночи. Всего хорошего.
Он ответил мгновенно.
– Твоя дочь общается с наркоманами.
У меня перехватило дыхание. Какая наглая ложь! Потом пришли сомнения. Что, если этот тип знаком с Мэйан и просто пытается предупредить меня об опасности? Я медлил, не зная, как реагировать, но он меня опередил.
Она сейчас в Кротон-парке[17], с бандой уродов.
Я оцепенел. Вдруг он не врет? Иначе зачем называть точный адрес?
Кто вы? Откуда знаете, где находится моя дочь?
Теперь мне было все равно, поймет он, что «достал» меня, или нет, я хотел, чтобы он раскрылся и все объяснил. Но Однофамилец не ответил.
Время близилось к полуночи. Сомнения никуда не исчезли, и я все-таки набрал номер Даны.
– Ты совсем с катушек съехал, Сэмюэль? Ты на часы смотрел?
– Где Мэйан? Она дома?
– Ты снова напился?
– Ничего подобного, я просто беспокоюсь за нее!
– Сейчас? В двенадцать ночи? – возмутилась Дана.
– Да… – Я колебался, не зная, стоит ли говорить правду. – Кто-то оставил для меня сообщение на Фейсбуке. Там сказано, что Мэйан сейчас в парке… где тусуются наркоши.
– В парке? В полночь? С наркоманами? Бред какой-то! Она со своей подружкой Пернилой.
– С Пернилой? Это та, что с татуировками и пирсингом?
– Да. Откуда ты ее знаешь?
– Видел фотографии в Интернете.
– Она, конечно, оригиналка, но очаровательная, а Мэйан – серьезная и ответственная. Я полностью доверяю нашей дочери.
– Прошу тебя, попробуй ей позвонить. Я подожду.
– Ты совсем рехнулся? – Дана вышла из себя. – Будишь меня среди ночи, говоришь, что девочка общается с наркоманами, а сам… Может, ты под кайфом и у тебя глюки? Иди к черту, Сэмюэль Сандерсон!
Она швырнула трубку.
Дозвониться на мобильный Мэйан тоже не удалось.
Я попробовал успокоиться, убеждал себя в том, что Однофамилец – этот негодяй, этот мерзкий манипулятор – просто пытался произвести впечатление. А может, у него такой юмор – черный? Не исключен и другой вариант: некто, знакомый с моей дочерью и желающий сохранить анонимность, решил предупредить меня, что ей грозит опасность. Но к чему такие сложности, зачем скрываться за псевдонимом и задавать вопросы о моей жизни и моих романах?
Разве мог я сидеть дома, предаваясь мрачным мыслям? У меня было слишком богатое воображение и недостаточно здравого смысла, чтобы просто лечь и заснуть.
Я натянул куртку и кинулся в гараж.
Глава 17
Я уже пятнадцать минут ездил вокруг Кротон-парка.
Находился он в Бронксе, в конце Фултон-авеню, перед скоростной автомагистралью. В парке было много игровых и спортивных площадок, но с наступлением ночи порядочных граждан сменяли всякие подозрительные типы, в основном дилеры и их клиенты. Парк считался одним из самых опасных мест в городе.
Тут и там группками стояли молодые парни и девушки. Разговаривали они вполголоса, как будто боялись потревожить покой соседей или замышляли что-то противоправное. Время от времени тишину нарушал смех или возглас, и я вскидывался, уверенный, что узнал голос Мэйан.
Ко мне осторожно подгребали дилеры, решившие, что я ищу дозу, и мой рот наполнялся горькой слюной при мысли, что Мэйан общается с такими выродками. Я говорил себе: «Успокойся, этот мерзавец – завзятый манипулятор, ему зачем-то понадобилось отравить тебе жизнь…»
Я уже собрался уходить, и вдруг один силуэт привлек мое внимание. Пышные волосы, манера держаться, рост… Неужели это она, Мэйан? А кто эти пятеро? Темнота мешала разглядеть лица.
Я бросил машину и пошел пешком, молясь всем богам, чтобы это оказалась не моя дочь, но и за двадцать метров ничего не смог разглядеть. В голову пришла спасительная мысль о телефоне. Я набрал номер, и одна из фигур открыла сумку, достала мобильник, взглянула на экран и тут же бросила его обратно.
Я ринулся вперед, крича во все горло:
– Мэйан!
Она вздрогнула, выпрямилась, и я увидел на ее застывшем лице выражение полного недоумения.
Друзья дочери смотрели на меня, не зная, как реагировать, потом один из них – с татуировками на шее и пирсингом в ушах – шагнул вперед и выставил вперед руку, намереваясь остановить меня.
– Куда прешь?
Он схватил меня за рубашку и повернулся к Мэйан.
– Что это еще за чучело?
Я вырвался и вцепился в руку дочери – сам не знаю зачем, наверное, просто хотел дотронуться, убедиться, что с ней все в порядке, посмотреть в глаза и понять, под кайфом она или нет.
Парень с татуировкой занес кулак для удара.
– Остынь, это мой отец, – рявкнула Мэйан.
Он отступил, явно удивившись происходящему.
– Чего заявился? – взъярилась моя дочь. – Что тебе нужно?
В ее глазах полыхал огонь, зажженный худшим из наркотиков – ненавистью. Той самой, что родилась после нашего с Даной разрыва и стала еще гуще, когда пресса начала смаковать мои «подвиги». Пернила никак не реагировала на нашу перепалку, как будто ее это вообще не касалось.
– Нам нужно поговорить, – произнес я, ошеломленный взрывом эмоций.
– Не о чем нам говорить!
– Дай мне несколько минут…
– Ты что, не понял? – вмешался татуированный парень. – Хорош ныть и пошел вон!
Он был лет на десять старше Мэйан. Стоявший рядом тощий юнец изо всех сил пытался напустить на себя угрожающий вид. Что моя дочь делает среди этих людей?
Я схватил Мэйан за запястье.
– Пойдем со мной.
– Отстань! – выкрикнула она, пытаясь вырваться.
Татуированный положил руку мне на плечо, я отреагировал мгновенно – ударом в челюсть, и он упал.
Привлеченные шумом, подростки подошли ближе, решая, стоит ли вмешиваться или можно погодить.
Я дотащил Мэйан до машины, запихнул на сиденье и резко рванул с места.
Она молчала, пытаясь справиться с изумлением и гневом.
– Что ты забыла в парке с этими… чокнутыми?
Мэйан неожиданно впала в истерику.
– Сам ты чокнутый! Что тебе нужно? Выпусти меня!
Она подергала ручку, но я предусмотрительно заблокировал двери.
– Успокойся, детка… Я все объясню. Кто-то прислал мне сообщение, что ты в опасности.
Мэйан посмотрела на меня – смысл сказанного не сразу дошел до нее, – но ничего не ответила. Она тяжело дышала, и я кожей чувствовал ее напряжение.