Он откашлялся и выдержал паузу, чтобы придать своим словам необходимую весомость.
— Но я надеюсь, они понимают всю серьезность допущенного ими проступка. Слава богу еще, что никто из вас не забеременел. А теперь марш спать, быстро!
Девочки, усталые и перепуганные, с чувством глубокого облегчения побрели к себе в комнату, ощутив вдруг приступ слабости. Больше можно ни о чем не волноваться, думали они, с трудом, из последних сил раздеваясь.
Но они ошибались. Ошибался и директор. Потому что одна из них уже была беременна.
Часть II
7
В своем старом, сильно поношенном пальто Джуди внезапно почувствовала себя глубокой провинциалкой. Ей так хотелось хотя бы примерить ту изысканную, великолепную одежду, что была мастерски выставлена в парижских витринах, на которые указывала ей Максина, не переставая при этом безостановочно болтать. Так они дошли до угла, где находился магазин «Гермес». Они робко толкнули стеклянную дверь и вошли. Оказавшись внутри, Максина немедленно задрала нос и принялась рассматривать самые дорогие в мире шелковые шарфики и женские сумочки с таким видом, словно они заведомо не могли удовлетворить взыскательным требованиям двух девочек-подростков. Джуди, ошалевшая от запаха прекрасно выделанной кожи, купила себе записную книжку-дневник в изумительной обложке из телячьей кожи и с прикрепленным сбоку золотым карандашом.
Сделав в «Гермесе» эту покупку, она почувствовала себя чуть более взрослой и чуть более француженкой. В конце концов, ей было сейчас целых семнадцать лет, и она провела в Париже уже два полных дня. Город привел ее в совершеннейшее восхищение. Она была потрясена его бульварами с рядами старых каштанов, его сверкающими магазинами, элегантными и надушенными женщинами, прекрасными ресторанами, при одном виде которых начинали течь слюнки. Потрясла ее и шумная, веселая обстановка дома у Максины: Джуди остановилась пока у нее и намеревалась прожить в их квартире неделю-другую, пока не подыщет себе работу и собственное жилье. Пока еще она не думала ни о первом, ни о втором: сегодня она еще делала вид, будто может позволить себе такой же свободный и беззаботный образ жизни, какой могли позволять себе хорошо обеспеченные Максина, Пэйган и Кейт. Когда-нибудь, дала себе слово Джуди, настанет такое время, что она сможет жить так постоянно, а не только несколько дней.
— А теперь посмотрим Латинский квартал, — заявила Максина, и девочки снова зашагали по заснеженным февральским улицам. Дойдя торопливым шагом до станции метро «Пале-Руаяль», они протопали под украшавшими вход коваными лилиями, сделанными в традициях модернизма, и устремились вниз по ступеням, мимо толстой старой торговки цветами, которая притулилась на табуретке, с головой завернувшись в серую шаль. Их встретила волна идущего снизу приятного тепла, а вместе с ним и запахов сигаретного дыма, старых желтеющих газет, канализации и чеснока.
— Опаздываем. Я обещала ему, что мы будем к двенадцати, — волновалась Максина, когда они уже выходили из метро. — Скорее всего он и сам опаздывает, особенно на встречу со мной. Он всегда подчеркивает, еще с того времени, когда мы были детьми, что на три года старше меня. Наши мамы дружили между собой еще со школьных лет, поэтому и нам с Ги приходилось часто видеться, и он был вынужден мириться с моим присутствием.
Максина быстро зашагала вдоль бульвара Сен-Жермен, рукой в ярко-красной перчатке таща за собой Джуди, которая норовила заглянуть по дороге в каждую улочку и переулок, отходившие в стороны от бульвара.
— А какую одежду шьет Ги? — спросила Джуди.
— Главным образом костюмы и блузки, иногда еще легкие пальто.
— Он сам шьет?
— Нет, конечно. У него есть закройщик и белошвейка. Они работают в одной комнате, а сам Ги живет в смежной. Он хочет обзавестись собственным ателье, но его крайне трудно снять, если нет хорошего стартового капитала. А у Ги ничего нет.
— Тогда как же он расплачивается со швеей и с закройщиком? — спросила Джуди.
— Отец отказался помогать ему. Он заявил, что модами занимаются только педерасты. Поэтому Ги взял в долг у некоторых из своих постоянных клиентов. Например, моей матери он предложил, что будет шить ей четыре платья в год за небольшую плату авансом. Она согласилась и порекомендовала его некоторым своим знакомым, и они тоже все согласились, даже тетушка Гортензия.
Тетушка Гортензия продолжала озадачивать Джуди и приводить ее в полное недоумение. Она была совершенно не похожа на всех других теток, каких довелось видеть Джуди, — да если на то пошло, то и на всех других взрослых вообще. Накануне вечером тетушка Гортензия повела их ужинать к «Мадам де Жорж». Те изысканные кушанья, которые там подавали: перепелиные яйца, артишоки, мясо цесарки, а на десерт что-то такое, что напоминало по вкусу замороженное бренди, — навсегда и сразу выработали у Джуди отвращение к тому, чем она привыкла питаться с детства. После этого роскошного ужина убавили свет и началось представление. На сцене появилась шеренга необычайно красивых девиц, шелестевших высокими султанами из розовых страусовых перьев. Все они были едва прикрыты, все высокие, элегантные, узкобедрые, с высокой грудью. Джуди вдруг заметила, что у всех девиц очень широкие плечи, бицепсы, мускулистые руки. Не веря собственным глазам, Джуди разинула рот. Она ущипнула Максину и спросила:
— А что, эти… э-э-э… девушки на самом деле мужчины, да?
— Да! — засмеялась Максина.
— И твоя тетушка сама нас сюда привела?!
Потрясающе!
— Она хотела, чтобы ты увидела что-нибудь такое… о-ля-ля! — захохотала Максина. — Это самое скромное из всех нескромных парижских ночных шоу. Тетушка Гортензия любит эпатировать буржуа. Она не выносит напыщенности и очень любит шокировать задавак.
— Я вас, европейцев, никогда не пойму.
— Зато мы вас хорошо понимаем. Мы прекрасно знаем, что может вас шокировать, — заметила тетушка Гортензия. Джуди показалось, что в звучании ее голоса было что-то от шелеста медленно падающего снега, от журчания струек воды в старинном каменном фонтане, от мягкого позванивания дорогого фарфора; странно, но было в нем и нечто общее со скрипом сапог для верховой езды, сделанных из добротной, хорошо выделанной кожи. Джуди почувствовала, что тетушка Гортензия принадлежит к числу тех людей, кто способен закатить колоссальный скандал, ни разу не повысив при этом голоса. У нее было крупное неровное лицо, на котором над широким ртом, вечно растянутым в обманчивой улыбке, торчал большой нос. Веки она накрасила зеленой краской, в тон изумрудно-зеленой причудливой шляпке из атласа. Она была высока ростом и производила впечатление человека надменного и неприступного — до тех пор, пока не одаривала вас своей странной, обворожительной улыбкой.
Пробежав по заснеженным улицам, девушки добрались наконец до запотевших от пара стеклянных стен кафе «Де Маго». Там они уселись за единственный свободный столик и заказали горячий лимонный пунш.
— Черт возьми, ни одного знакомого лица, — пожаловалась Максина. — Вечером тут совершенно иначе. Как-то раз я даже видела, как Симона де Бовуар ругалась здесь с Жаном Полем Сартром. А один раз я видела тут Жюльетту Греко. Она всегда носит черный свитер и брюки. Странный костюм, тебе не кажется?
— Зато можно по утрам не ломать себе голову над тем, что надеть, — проговорил невысокий гибкий молодой человек, блондин, одетый в черный свитер и брюки, усаживаясь на свободное место за их столиком. Внешне он чем-то напоминал вора-домушника: невысокий, с римским, слегка с горбинкой, носом, широким чувственным ртом и гривой льняных волос. — О господи, Максина, как же ты изменилась!.. А как постройнела! Я бы тебя даже в манекенщицы взял. — Он размотал с шеи длинный черный шарф и заказал три горячих сандвича с сыром и жареную ветчину — стандартный набор французского студента.
— Как живешь, как дела? — спросила Максина.
— Уже больше года живу в пансионате «Лондон», обзавелся пошивочной мастерской, но, похоже, никто этого пока не заметил.
— А как вам удалось отвертеться от службы в армии? — спросила, перебивая его, Джуди.
— Когда мне было четырнадцать лет, я переболел туберкулезом, поэтому армия меня забраковала. Отец, конечно, был из-за этого вне себя. Но маме очень понравилось, когда меня взяли на работу к Жаку Фэту: потому что я уже больше не рвался шить платья ей. Она постоянно жаловалась, что примерки такие утомительные и что я все время всаживаю в нее булавки! — Он усмехнулся.
— А как же вы после школы попали в ателье к одному из самых знаменитых портных? — спросила Джуди. — Его во всем мире знают!
— Честно говоря, я получил эту работу только потому, что моя мама была знакома с главной продавщицей салона Жака Фэта. А я до этого или сам портняжил, или срисовывал модели, которые делал Фэт. Разумеется, я делал это совершенно открыто, сама понимаешь. Но рисую я здорово. — Он подул в соломинку на Максину. — К концу первого года моей работы у Фэта меня уже сделали художником, который работает над отдельными деталями модели. А к концу второго года я стал уже помощником модельера. Не самого Фэта, ты понимаешь, но одного из его подмастерьев. — Молодой человек разлил по стаканам вино. — Моя работа заключалась в том, чтобы на основе эскизов, которые делал сам Фэт, готовить чертежи для закройщиков, в разных вариантах, пока не найдем то самое, изюминку. А затем, . когда была уже готова выкройка, когда идея была, как мы говорим, в материале, я должен был подыскивать подходящие пуговицы, «молнии» и следить за всеми этими деталями вплоть до первой примерки модели на манекенщице. Естественно, непосредственно с клиентами мы никогда дела не имели, с ними общаются продавщицы-примерщицы… Максина, если хочешь сохранить свою нынешнюю потрясающую фигуру, не заглатывай так сандвичи.
— Честно говоря, я получил эту работу только потому, что моя мама была знакома с главной продавщицей салона Жака Фэта. А я до этого или сам портняжил, или срисовывал модели, которые делал Фэт. Разумеется, я делал это совершенно открыто, сама понимаешь. Но рисую я здорово. — Он подул в соломинку на Максину. — К концу первого года моей работы у Фэта меня уже сделали художником, который работает над отдельными деталями модели. А к концу второго года я стал уже помощником модельера. Не самого Фэта, ты понимаешь, но одного из его подмастерьев. — Молодой человек разлил по стаканам вино. — Моя работа заключалась в том, чтобы на основе эскизов, которые делал сам Фэт, готовить чертежи для закройщиков, в разных вариантах, пока не найдем то самое, изюминку. А затем, . когда была уже готова выкройка, когда идея была, как мы говорим, в материале, я должен был подыскивать подходящие пуговицы, «молнии» и следить за всеми этими деталями вплоть до первой примерки модели на манекенщице. Естественно, непосредственно с клиентами мы никогда дела не имели, с ними общаются продавщицы-примерщицы… Максина, если хочешь сохранить свою нынешнюю потрясающую фигуру, не заглатывай так сандвичи.
— А как вы научились шить? — снова спросила Джуди, которой всегда хотелось знать все и обо всем.
— Не знаю. Я просто шил, и все, — пожал плечами Ги.
Хотя Ги Сен-Симон и выставлял себя этаким только что вылупившимся на свет беззаботным гением, которому все удается без напряжения и усилий, но подлинная причина его успехов заключалась не только в его природном таланте, но и в той одержимости модой, которая побуждала его проводить каждую свободную минуту в обществе закройщиков и портных салона Жака Фэта, скрупулезно овладевая мастерством, которое создавалось и совершенствовалось поколениями и передавалось только через непосредственное обучение, от человека к человеку, причем портные-мужчины шили только мужскую одежду, а женщины — только женскую, и так было всегда.
— Но нельзя же просто так «взять и начать» ни с того ни с сего. Так не бывает, — возразила Джуди.
— Ну, я сшил несколько хороших костюмов маме. Она их носила. Сперва мне казалось, что она делает это только ради того, чтобы доставить мне удовольствие. Но потом все ее подруги тоже захотели иметь такие же костюмы. Ну что ж, была не была! Вот так я и начал. А теперь расскажи, что ты сама собираешься делать?
— Я хочу стать специалистом по интерьерам, хочу поехать учиться дизайну в Лондон, — ответила Максина, — но пока никак не могу осмелиться сказать о своих планах папе. Хочу как-нибудь подготовить тетушку Гортензию, чтобы она за меня это сделала.
— А я намереваюсь найти здесь, в Париже, место переводчицы, — уверенным голосом добавила Джуди, хотя отлично понимала, что сделать это будет очень непросто: соперничество за рабочие места в Париже было почти такое же отчаянное, как уличное движение, продолжительность рабочего дня во Франции была очень большой, а оплата труда весьма низкой.
— Да, а потом она вернется в Нью-Йорк, — весело проговорила Максина, — найдет себе работу в какой-нибудь из знаменитых транснациональных корпораций, где пригодится ее знание языков. И в конце концов выйдет замуж за своего босса!
— А можно взглянуть на то, что ты шьешь, Ги? — спросила Джуди, желая сменить тему разговора.
— Разумеется. Выходите замуж за каких-нибудь жутко старых миллионеров и становитесь моими лучшими клиентками. Покажу, но не сегодня: мне через десять минут надо быть у поставщика пуговиц. Давайте встретимся завтра после работы. В шесть вечера, в пансионате «Лондон». А потом я вас отведу поужинать в «Бо арт». Завтра Валентинов день, и студенты будут развлекаться вовсю… Я что-нибудь не так сказал?
— Нет-нет, все в порядке, — поспешно ответила Максина. — Просто у нас в школе в прошлом году была в Валентинов день небольшая неприятность. Мы… э-э-э… вернулись с танцев несколько позже, чем положено.
— Ну, это чепуха, больше у вас таких детских проблем не будет, — утешил их Ги, махнув рукой официанту, чтобы принесли счет, и не обратив внимания на повисшую за столом тяжелую тишину.
Когда они снова вышли на улицу, там ярко светило слабое зимнее солнце, ветер стих и было уже не так холодно, как утром. Девушки неторопливо прогуливались по мощеной набережной, вдоль каменных парапетов, тележек букинистов и темно-зеленых киосков.
— А Ги вообще нравятся девушки? — спросила Джуди. В кафе она обратила внимание на то, что он как-то странно двигал все время руками.
— Не знаю. Быть может, и нет. Понятия не имею. Но знаешь, тебе в любом случае нечего в него влюбляться. Я хочу подыскать тебе кого-нибудь, кто смог бы за тобой присматривать. Вроде Ника, чтобы он был тебе не любовником, а братом. Хотя бы пока. Не хочу, чтобы ты чувствовала себя в Париже одинокой.
— А нельзя так, чтобы он был одновременно и тем и другим?
— Ну, в Париже этого просто не избежать, даже если бы ты и захотела. Но погоди до весны, когда расцветут каштаны. Кстати, давай заглянем в сад Тюильри, там всегда что-нибудь цветет.
Девушки быстрым шагом прошли через сад, а потом повернули налево, на авеню Монтень. Чем ближе подходили они к дому номер 32, тем сильней и взволнованней бились у них сердца: ведь здесь располагался салон Кристиана Диора, величайшего модельера в мире.
Войдя, они сразу же очутились в атмосфере тепла и неги, устоявшегося запаха духов. Тетушки Гортензии, с которой они должны были тут встретиться, нигде не было видно, и в ожидании ее девушки принялись бродить по салону, ощупывая элегантные, цвета миндаля в сахаре, шелковые блузки, разглядывая неправдоподобно тонкое и нежное белье, трогая замшевые перчатки.
На Джуди, к ее облегчению, никто не обращал внимания. Однако вокруг Максины, одетой в голубое пальто от Диора, засуетились продавщицы, и поэтому она отважилась примерить пару вещей. Под негодующим взглядом продавщицы, отлично понимавшей, что этот еще ребенок ничего не купит, хотя он почему-то и одет в вещи от Диора, Максина примерила шубку из шакальего меха, достававшую до пола. Затем она наступила на подол белой хлопковой ночной сорочки, обшитой внизу узкой зеленой атласной полоской, — сорочки, которая стоила столько, сколько Максине выдавали на три месяца. Сделав вид, что сорочка ей не понравилась, Максина скинула ее и купила бледно-голубой кружевной пояс с резинками; она выложила за него столько, сколько ей давали на три недели, но пояс того стоил. В этот момент в магазин шумно вошла тетушка Гортензия, и все они отправились к столу администратора за заказанными заранее билетами на сеанс мод.
Если бы тетушка Гортензия не была здесь постоянной клиенткой, то элегантная дама-администратор, сидевшая за большим старинным столом, вежливо попросила бы ее назвать свое имя, домашний адрес и номер телефона и записала бы все это в книгу регистрации посетителей. Она поинтересовалась бы также тем, по чьей рекомендации пришли сюда посетители. Такая процедура помогала выявить шпионов и тех, кто заходит просто от нечего делать, и отделить их от настоящих потенциальных клиентов. Промышленные шпионы редко пытались пробраться сюда после того, как состоялось .официальное представление новой коллекции: они и так получали всю необходимую им информацию уже на третий день после первого показа. Но со вкусом одетые женщины — иногда и вправду клиентки Диора, например, владелица крупнейшей косметической фирмы Елена Рубинштейн, — часто приходили на показ новой коллекции в сопровождении заметно хуже их одетого «друга», который на поверку оказывался обычным дамским портным. Таких людей неизменно выдавали туфли, сумки и перчатки, которые никогда не бывали у них первоклассными.
— Здесь так удобно, — сказала тетушка Гортензия, когда все трое уселись в изящные золоченые кресла первого ряда в салоне, отделанном в бледно-серых тонах. — Но все-таки я никогда не смогу понять, с чего мужчины вбили себе в головы, будто женщины любят ходить по магазинам и заниматься покупками. Это просто мучительное, тяжелое испытание, которое надо пройти, если хочешь быть хорошо одетой и приобрести что-нибудь новенькое. В нем два этапа мучений. Во-первых, надо выбрать то, что тебе нравится. А во-вторых, добиться того, чтобы оно на тебе хорошо сидело… И сколько же я спорила с подгонщиками! Вот почему я стала ходить к Диору — я терпеть не могу ходить в магазины. В салоне никогда не чувствуешь себя такой униженной, как в магазине, где тебя непременно заставят мерить то, что тебя полнит, в чем тебе неловко или же что тебе категорически не идет.
— А то еще начнут заявлять, что у тебя нестандартный размер. Сразу ощущаешь себя каким-то уродом, — поддержала ее Джуди.
— Совершенно верно. Проще пойти к Диору. Здесь дороже, но тут никогда не купишь за свой деньги какую-нибудь дрянь и всегда прекрасно выглядишь в том, что купила. О, а вот и первая модель!