– Ну, о браке Керри-Луизы с Гулбрандсеном ты знаешь. У них не было детей, и Керри-Луиза об этом горевала. Гулбрандсен был вдовец с тремя взрослыми сыновьями. И они с Керри-Луизой удочерили девочку. Назвали ее Пиппой. Прелестный был ребенок. Ей было два годика, когда они ее взяли.
– Откуда? Кто были ее родители?
– Я, право, не помню, Джейн. А может, никогда и не знала. То ли ее взяли из приюта для подкидышей, то ли это был чей-то нежеланный ребенок и Гулбрандсен об этом услышал. А что? Ты считаешь это важным?
– Всегда желательно знать всю подоплеку. Но продолжай, пожалуйста.
– Потом Керри-Луиза все же забеременела. Я слышала от врачей, что так нередко бывает.
Мисс Марпл кивнула.
– Да, по-видимому.
– Словом, это произошло, и, как ни странно, Керри-Луиза, пожалуй, даже огорчилась. Случись это раньше, она себя не помнила бы от радости. Но она уже так привязалась к Пиппе, что даже почувствовала себя виноватой перед ней, словно в чем-то ущемила ее права. А Милдред родилась очень непривлекательным ребенком. Она пошла в Гулбрандсенов, людей достойных, но определенно некрасивых. Керри-Луиза так старалась не делать разницы между родной и приемной дочерьми, что больше баловала Пиппу и меньше внимания уделяла Милдред. Иногда мне казалось, что Милдред затаила обиду. Впрочем, я не часто их видела. Пиппа выросла красавицей, а Милдред дурнушкой. Эрик Гулбрандсен умер, когда Милдред было пятнадцать, а Пиппе восемнадцать.
В двадцать лет Пиппа вышла замуж за итальянца, маркиза ди Сан-Севериано. За настоящего маркиза, не какого-нибудь авантюриста. Она была богатой наследницей – иначе Сан-Севериано, конечно, не женился бы на ней, ты ведь знаешь итальянцев! Гулбрандсен оставил одинаковые суммы родной и приемной дочерям. Милдред вышла за каноника[11] Стрэта – приятный человек, только очень подверженный насморкам. Старше ее лет на десять-пятнадцать. Насколько я знаю, брак был вполне счастливый.
Год назад он умер, и Милдред вернулась в Стоунигейтс, к матери. Но я слишком спешу и пропустила одно-два замужества. Надо вернуться к ним. Итак, Пиппа вышла за своего итальянца. Керри-Луиза была очень довольна. У Гвидо были прекрасные манеры, он был красив и отличный спортсмен. Через год Пиппа родила дочь и умерла в родах. Это была ужасная трагедия. Гвидо Сан-Севериано очень горевал. Керри-Луиза несколько раз ездила в Италию. В Риме она и познакомилась с Джонни Рестариком и вышла за него. Маркиз снова женился и очень охотно отдал свою маленькую дочь, чтобы она воспитывалась в Англии, у богатой бабушки. Все они поселились в Стоунигейтсе: Джонни Рестарик, Керри-Луиза, двое сыновей Джонни – Алексис и Стефан (первая жена Джонни была русская) и маленькая Джина. Милдред вскоре вышла за своего каноника. Потом Джонни завел роман с югославкой и последовал развод. Сыновья Джонни и после этого приезжали в Стоунигейтс на каникулы и очень привязались к Керри-Луизе. А в тысяча девятьсот тридцать восьмом году Керри-Луиза вышла за Льюиса. – Миссис Ван-Райдок остановилась, чтобы перевести дух. – А ты не знакома с Льюисом?
Мисс Марпл покачала головой.
– Нет. В последний раз я виделась с Керри-Луизой в двадцать восьмом году. Она тогда любезно пригласила меня в Ковент-Гарден[12], в оперу.
– Да-да. Что ж, Льюис в общем был для нее вполне подходящим мужем. Он возглавлял известную фирму. Кажется, они познакомились, когда решались некие финансовые дела Фонда и Колледжа, основанных Гулбрандсеном. Состоятельный человек, примерно ее ровесник и с безупречной репутацией. Но тоже одержимый. Помешан на перевоспитании молодых преступников.
Рут Ван-Райдок вздохнула.
– Как я уже говорила, Джейн, в благотворительности тоже существует мода. Во времена Гулбрандсена все кому не лень пеклись об образовании. Еще раньше – устраивали благотворительные кухни.
Мисс Марпл кивнула.
– Да, да. Больным приносили желе из портвейна и бульон из телячьей головы. Помню, как этим занималась моя мать.
– Правильно. Сперва насыщали тело. Потом стали питать умы. Все помешались на образовании для низших классов. Но и эта мода прошла. Скоро, по-моему, будет модным вообще не учить детей, пусть до восемнадцати лет не знают грамоты. У Фонда Гулбрандсена возникли некоторые трудности, потому что его функции взяло на себя государство. Тут и появился Льюис, энтузиаст трудового перевоспитания молодых правонарушителей. Сперва он заинтересовался этим как профессионал. Анализируя мошеннические проделки шустрых юнцов, он все более убеждался, что молодые правонарушители вовсе не дебилы. Напротив, у них отличные головы и незаурядные способности. Их надо только направить в нужное русло.
– В этом что-то есть, – сказала мисс Марпл. – Хотя я не рискнула бы утверждать это столь категорично… Помню…
Она не договорила и взглянула на часы.
– О боже! Мне нужно обязательно поспеть на поезд в шесть тридцать шесть.
Рут Ван-Райдок настойчиво повторила:
– Так ты поедешь в Стоунигейтс?
Взяв свою хозяйственную сумку и зонтик, мисс Марпл сказала:
– Если Керри-Луиза меня пригласит.
– Пригласит. Значит, поедешь? Обещаешь?
Джейн Марпл обещала.
Глава 3
Мисс Марпл сошла с поезда на станции Маркет-Кимбл. Любезный попутчик вынес за ней ее чемодан. Мисс Марпл, держа в руках сетку, выцветшую кожаную сумочку и несколько шалей, благодарно щебетала:
– Вы очень любезны. Сейчас так трудно… не хватает носильщиков… Для меня поездка – это столько волнений…
Щебетанье заглушил станционный радиоузел, который громко, но неразборчиво объявлял, что поезд пятнадцать восемнадцать прибыл на первую платформу и вскоре последует дальше, через такие-то станции – их названия разобрать было совершенно невозможно.
На большой, продуваемой всеми ветрами станции Маркет-Кимбл почти не было ни пассажиров, ни железнодорожных служащих. Зато она могла похвалиться шестью платформами и запасным путем, где важно пыхтел крохотный паровозик с одним вагоном.
Мисс Марпл, одетая несколько скромнее обычного (как хорошо, что она не успела отдать свое старое пестренькое платье), неуверенно озиралась вокруг. К ней подошел молодой человек.
– Мисс Марпл? – спросил он неожиданно театральным тоном, как будто с ее имени начинался текст его роли в любительском спектакле. – Я из Стоунигейтса. Приехал вас встретить.
Мисс Марпл с благодарностью взглянула на него. Милейшая старая дама, на вид очень беспомощная, но – если бы он сумел это заметить – с очень проницательными голубыми глазами. Внешность молодого человека мало соответствовала его звучному голосу. Она была гораздо менее импозантной, можно даже сказать незначительной. И еще он имел привычку нервно моргать.
– О, благодарю вас, – сказала мисс Марпл. – У меня только этот чемодан.
Она заметила, что молодой человек не взял ее чемодан. Он сделал знак носильщику, который вез на тележке несколько ящиков.
– Возьмите это, пожалуйста, – сказал он. И прибавил с важностью: – Я из Стоунигейтса.
Носильщик весело отозвался:
– Будет сделано. Сейчас вернусь.
Мисс Марпл показалось, что ее новому знакомому это не понравилось. Все равно, что адрес «Букингемский дворец»[13] приравнять к какому-нибудь «Лабернем-роуд, дом три».
– Порядки на железных дорогах становятся просто невыносимыми, – посетовал он. Деликатно развернув мисс Марпл в сторону выхода, он добавил: – Я Эдгар Лоусон. Миссис Серроколд попросила меня встретить вас. Я помогаю мистеру Серроколду в его работе.
Это был тонкий намек на то, что очень занятой человек отложил чрезвычайно важные дела, чтобы рыцарски услужить супруге своего патрона.
И снова это прозвучало как-то неестественно, с привкусом театральности.
Мисс Марпл очень насторожил этот Эдгар Лоусон.
Они вышли из здания вокзала, и Эдгар подвел старую леди к видавшему виды «фордику».
– Как вам угодно – впереди, со мной, или на заднем сиденье? – спросил он. Но тут произошло нечто неожиданное.
К станции подкатил новенький, блестящий двухместный «Роллс-бентли»[14] и остановился впереди «Форда». Из него выпрыгнула очень красивая молодая женщина. Ее запачканные вельветовые брюки и простая блузка с расстегнутым воротом лишь подчеркивали несомненный факт, что она не только красива, но и элегантна.
– А, вы уже здесь, Эдгар? Я так и думала, что не успею. Вижу, вы уже встретили мисс Марпл. Я тоже ее встречаю. – Она ослепительно улыбнулась гостье, показав великолепные зубы на загорелом лице южанки. – Я Джина, – сказала она. – Внучка Керри-Луизы. Как вы доехали? Наверное, ужасно? Какая миленькая сетка! Обожаю сетки. Позвольте, я понесу ее. И ваши шали. Вам будет удобнее.
Эдгар вспыхнул и запротестовал:
– Послушайте, Джина, это я встречаю мисс Марпл. Меня…
Зубы девушки опять сверкнули в широкой улыбке.
– Послушайте, Джина, это я встречаю мисс Марпл. Меня…
Зубы девушки опять сверкнули в широкой улыбке.
– Знаю, Эдгар. Но я вдруг подумала, что хорошо бы и мне приехать. Я отвезу ее, а вы можете подождать багаж.
Усадив мисс Марпл, она захлопнула дверцу, обежала машину, села за руль, и они быстро отъехали от станции.
Мисс Марпл оглянулась и увидела вытянувшееся лицо Эдгара Лоусона.
– Мне кажется, дорогая, – кротко заметила она, – что мистер Лоусон не слишком доволен.
Джина засмеялась.
– Эдгар просто идиот, – сказала она. – Всегда такой напыщенный. Можно подумать, будто он что-то значит!
– Разве он ничего не значит? – поинтересовалась мисс Марпл.
– Эдгар? – В презрительном смехе Джины безотчетно прозвучала жестокая нотка. – Да он с приветом.
– С приветом?
– В Стоунигейтсе все с приветом. Исключая Льюиса и бабушку и еще нас с мальчиками. И уж конечно исключая мисс Беллевер. А все остальные точно… Иногда мне кажется, что и я там делаюсь немножко того… Даже тетя Милдред на прогулке что-то все время бормочет себе под нос, представляете? А ведь она как-никак – вдова каноника.
Они выехали на шоссе и прибавили скорость.
Джина бросила на свою спутницу быстрый взгляд.
– Вы учились в школе вместе с бабушкой? Вот удивительно!
Мисс Марпл отлично понимала, что она хочет сказать. Юность всегда удивляется тому, что и старость была когда-то юной, носила косички и одолевала десятичные дроби и английскую литературу.
– Наверное, это было очень давно? – вежливо поинтересовалась Джина, по наивности не замечая бестактности своего вопроса.
– Да, – сказала мисс Марпл. – По мне это сразу видно, не то что по вашей бабушке. Верно?
Джина кивнула.
– Вы правильно подметили. Бабушка почему-то кажется женщиной без возраста.
– Я давно с ней не виделась. Может быть, с тех пор она все-таки изменилась.
– Она, конечно, седая, – подумав, сказала Джина. – И ходит с палочкой, из-за артрита. В последнее время ей стало хуже…
Джина не договорила, а помолчав спросила:
– Вы когда-нибудь бывали раньше в Стоунигейтсе?
– Нет, никогда. Но очень много о нем слышала.
– Скажу вам сразу: дом просто ужасен, – сказала весело Джина. – Этакое готическое[15] чудовище. Громадина. Стив говорит, что это Лучший Викторианский[16] Сортирный Стиль. В общем, даже забавно. Но его обитатели безумно серьезны. То и дело натыкаешься на психиатров. Им тут раздолье. Они похожи на скаутских[17] командиров, только хуже. А среди молодых преступников встречаются очень милые. Один научил меня открывать замки кусочком проволоки. А другой, с виду совершенный ангелочек, поделился известными ему способами укокошить человека.
Мисс Марпл молча усваивала эту информацию.
– Больше всего мне нравятся убийцы, – сказала Джина. – А вот психи меньше. Конечно, Льюис и доктор Мэйверик считают, что ненормальны они все и что это – результат подавленных желаний и неблагополучия в семье, например, если мать сбежала с солдатом и тому подобное. Я так не считаю. Мало ли людей, у которых было ужасное детство, но они все-таки сумели вырасти порядочными.
– Я думаю, что это очень сложная проблема, – сказала мисс Марпл.
Джина засмеялась, опять показав свои великолепные зубы.
– Честно говоря, меня она не слишком волнует. Но есть люди, которым не терпится улучшать жизнь на земле. Льюис на этом просто помешан. Специально едет на той неделе в Абердин[18], потому что там будет слушаться дело какого-то парнишки, у которого уже пять судимостей.
– А что молодой человек, который меня встретил на станции? Мистер Лоусон. Он сказал мне, что помогает мистеру Серроколду. Он у него секретарем?
– У Эдгара не хватит мозгов, чтобы быть секретарем. Он ведь тоже из этих. Останавливался в гостиницах и выдавал себя за кавалера Ордена Виктории[19] или за боевого летчика, занимал деньги, а сам потом потихоньку смывался. По-моему, он просто дрянь. Но Льюис возится с каждым из них. Как бы принимает в члены семьи и дает работу. Это якобы должно повысить у них чувство ответственности. В один прекрасный день кто-нибудь из них перережет нас. – И Джина весело рассмеялась.
Мисс Марпл смеяться не стала.
Въехали в величавые ворота, у которых дежурил швейцар с военной выправкой; потом проехали аллею, обсаженную рододендронами[20]. Аллея, да и весь сад выглядели запущенными.
Заметив взгляд своей спутницы, Джина сказала:
– Садовников у нас нет еще с войны[21], а теперь мы уж и рукой махнули. Но вид в самом деле ужасный.
Вскоре Стоунигейтс предстал во всей своей красе. Как и сказала Джина, это действительно было очень большое здание в стиле викторианской готики. Некий Храм Плутократии[22]. Филантропия добавила к нему крылья и пристройки, которые хотя и не слишком отличались по стилю, но лишили здание всякой цельности и смысла.
– Уродина, верно? – сказала Джина, ласково глядя на дом. – А вон и бабушка, на террасе. Я здесь остановлюсь, и вы сможете выйти к ней.
Мисс Марпл пошла вдоль террасы навстречу своей старой подруге.
Миниатюрная фигурка издали казалась девичьей, хотя Керри-Луиза опиралась на палку и шла медленно, явно с трудом. Казалось, какой-то молодой девушке взбрело в голову изобразить старуху.
– Джейн! – воскликнула миссис Серроколд.
– Милая Керри-Луиза!
Да, это она. Удивительно, как мало она изменилась, хотя, не в пример своей сестре, не употребляет косметики и прочих ухищрений. Волосы седые. Но поскольку они всегда были светлыми, почти серебристыми, их цвет изменился очень мало. Кожа у нее все еще нежно-розовая, только теперь это лепестки увядшей розы. А в глазах прежняя лучистая невинность. По-девичьи стройна, и этот грациозный наклон головы, как у птички.
– Я очень себя виню, – сказала Керри-Луиза своим нежным голосом, – за то, что мы так долго не виделись. Ведь прошли годы, милая Джейн! Как хорошо, что ты наконец нас навестила.
С другого конца террасы Джина крикнула:
– Шла бы ты в дом, бабушка! Становится холодно. Джолли будет сердиться.
Керри-Луиза засмеялась серебристым смехом.
– Как они суетятся вокруг меня! Всячески напоминают, что я уже старая.
– А ты не чувствуешь себя старой?
– Нет, Джейн, не чувствую. Несмотря на мои боли и недуги, а у меня их много, в душе я все еще чувствую себя девчонкой вроде Джины. Наверное, так у всех. Зеркало говорит нам, как мы состарились, но все равно не верится. Мне кажется, и года не прошло с той поры, как я была во Флоренции. Помнишь фрейлейн Швайх и ее высокие ботинки?
Приятельницы весело расхохотались, припоминая события чуть не полувековой давности.
Они вместе направились к боковой двери. Там их встретила высокая и худая пожилая дама. У нее был надменно вскинутый нос, короткая стрижка и хорошего кроя костюм из толстого твида.[23]
Она гневно сказала:
– Чистое безумие, Кара, так поздно выходить из дому. Вы совершенно не способны о себе заботиться. Что скажет мистер Серроколд?
– Не браните меня, Джолли, – умоляюще сказала Керри-Луиза. И представила ее своей гостье: – Это мисс Беллевер. Она для меня абсолютно все: нянька, дракон, сторожевой пес, секретарь, домоправительница и преданный друг.
Джульетта Беллевер фыркнула, но кончик ее большого носа покраснел, что было признаком волнения.
– Делаю, что могу, – сказала она угрюмо. – Но у нас здесь сумасшедший дом. И просто невозможно ввести правильный распорядок.
– Милая Джолли, ну конечно невозможно. Меня удивляет, что вы все еще пытаетесь. Где вы поместите мисс Марпл?
– В Голубой комнате. Я провожу ее туда? – спросила мисс Беллевер.
– Да, Джолли, пожалуйста. А потом ведите ее пить чай. Сегодня чай подадут, кажется, в библиотеке.
В Голубой комнате висели тяжелые портьеры из выцветшей голубой парчи, которым, как решила мисс Марпл, было лет пятьдесят. Мебель была красного дерева, громоздкая и прочная. Над кроватью – массивный полог на четырех столбах. Мисс Беллевер открыла дверь, за которой оказалась ванная комната. Она была неожиданно современной, с бледно-лиловой кафельной плиткой и сверкающими хромированными кранами.
Мисс Беллевер сказала сердито:
– Джон Рестарик, когда женился на Каре, велел сделать в доме десять ванных комнат. Пожалуй, это здесь единственная дань времени. О других изменениях он не хотел и слышать. Говорил, что все здесь – антиквариат. Вы его знали?
– Нет, ни разу не встречалась. Мы с миссис Серроколд виделись очень редко, хотя всегда переписывались.
– Приятный был человек, – сказала мисс Беллевер. – В общем ни на что не пригодный, но очень милый. Масса обаяния и слишком большой успех у женщин. Это его и погубило. Каре он, конечно, не подходил.
Помолчав, она добавила: