Всех потерял, всех. В чем причина?
В вечной занятости, в Таисии, съевшей все его свободное время, в ее отце, предпочитающем контакты лишь нужного, делового плана. В них причина или в нем самом?
В нем, в нем, в ком же еще. Незачем гневить лукавого.
Думал, вырвется из старых стен сталинской постройки, не станет ежедневно входить в подъезд, намертво провонявший кошками и кислятиной, наденет пиджак и галстук, прочно прицепит к своему имени отчество, и все вмиг изменится? Жизнь обрастет достатком, приобретет нужный глянец, прочно отвоюет солнечное место, где нет места старому и нет к нему возврата.
Черта лысого, как скажет Саня. Черта лысого.
Олег оперся одной рукой о тумбочку, второй о стену и приблизил заросшее щетиной лицо к облупившемуся еще при жизни Сталина зеркалу.
Изображение подергивалось мутью, дрожало и расплывалось. Узнать себя было невозможно. То ли старое зеркало мстило ему за его долгое отсутствие, не желая служить верой и правдой, как прежде. То ли он просто-напросто был пьян до такой степени, что рассмотреть себя был не в состоянии. Но, странное дело, для пьяного организма он очень четко и логично рассуждает и даже оказался способным на самокритику. И даже не передернулся ни разу, когда Саня называл его давно забытым детским именем.
Олег вернулся на кухню и попытался убрать со стола. Пару раз уронил на пол вилки. Едва не разбил стакан и решил оставить это хлопотное дело до утра. Кое-как принял душ, забыв намылиться. Заметно приволакивая ноги, добрел до своей гостиной, рухнул на диван лицом вниз и тут же отключился.
Всю ночь ему снились кошмары. Пару раз он просыпался в холодном поту. Шатаясь из стороны в сторону, доходил до ванной и совал голову под ледяную струю, попутно жадно хватая ртом воду. Ложился, тут же без лишних мыслей проваливался в сон, и кошмары, как по заказу, снова возвращались.
В этих его ужасных снах девушка по имени Соня бегала наперегонки со своей тезкой собакой. Они бежали рядом, попеременно вырываясь вперед, уставали, падали все время и тут же возобновляли бег. А он все силился помочь кому-то из них, все старался облегчить этот изнуряющий марафон, но у него ничего не получалось. Он злился, нервничал и кричал еще что-то им вдогонку. А главное, что его особенно мучило и раздражало, он не мог определиться, кому же из них он особенно хочет помочь…
Кошмарное утро началось, как и водится, с того самого звонка, который никто и никогда с похмелья не ждет. Так бы он проспал, возможно, до вечера. И встал бы без тупой головной боли, ноющего сердца и иссушившей все внутренности жажды. Так нет же, надо было непременно случиться этому звонку!
– Алло, – еле пропихнул он через сжавшееся в игольное ушко горло. – Алло.
Телефон ответил равномерным гулом, а звонок по-прежнему рвал душу. Значит, звонят в дверь, сообразил Снимщиков. Через великую немочь стащил с дивана сначала ноги, потом всего себя и побрел к входной двери. Перед тем как ухватиться за замок, бросил взгляд в зеркало. Ну, конечно, а как же иначе! Иначе и быть не могло.
Сегодня мстительная амальгама милостиво, без размывов, представила на обозрение его обезобразившуюся за одну ночь физиономию. Тут вам и мешки под глазами, размерами с хороший кисет. И одутловатые, заросшие щетиной щеки в непонятных крошках. И вздувшиеся, как у мавра, губы.
– Ну и рожа, – успел выдохнуть Снимщиков вместе с удушливой волной перегара.
Открыл дверь на четверть и, сильно напрягая зрение, всмотрелся в силуэт, с трудом угадывающийся на темной лестничной клетке.
– Вам кого? – просипел он, так и не сумев угадать.
– Вас, Олег Сергеевич, – дребезжащим голосом ответил темный силуэт с лестничной клетки и шагнул из темноты прямо на него. – Мне вас!
Святые угодники! Это была она! Девушка из его кошмарного сна, которой он всю ночь помогал бежать куда-то или от кого-то. Ведь это он ей хотел помочь, конечно, ей! И, поняв это именно сейчас, Снимщиков вдруг испытал поразившее его самого облегчение.
– Чего надо? – нелюбезно поинтересовался он, когда Соня вошла, закрыла дверь его квартиры и привалилась к ней спиной. – Я тебя не звал, кажется.
Он нарочно хотел казаться грубым и нелюбезным. Ее не должна коснуться и тень подозрения о том, что он пытался помочь ей во сне.
– Вы пили? – Она, кажется, была удивлена, внимательно рассматривая его одутловатую небритую физиономию. Вздохнула, поняв, что не ошиблась. – Вы пили. Почему? Вы алкоголик?
Послать бы ее куда подальше или за дверь вытолкать, да сил не было ни на то, ни на другое. Сил осталось лишь добрести до ванной и снова засунуть голову под струю ледяной воды. Догадается, сама уйдет. Не догадается… Что ж, придется выводить ее силой.
Соня оказалась недогадливой, но хлопотливой. Пока он полоскал свою бедную голову, чистил зубы и делал неосмысленные попытки побриться – больше порезался, конечно, – она убрала со стола следы их вчерашнего с Саней пиршества, поставила на огонь чайник и налепила каких-никаких да бутербродов из черного хлеба и остатков плавленых сырков. Поставила на стол чайную пару, из которой всегда пила чай только его мать и никто больше, сам он до нее не дотрагивался. Уселась на табуретку спиной к окну, лицом к двери, сложила ладони на коленях, ни дать ни взять воспитанница детского сада, и принялась ждать, когда же хозяин выберется из ванной.
Снимщиков наскоро вытерся, хотел было накинуть рубашку, но потом передумал, оставшись в одних джинсах.
Переживет, ничего с ней не случится.
Она к нему приперлась без приглашения. Она проходила у него по делу главной подозреваемой – ею и осталась. Из-за нее у него в жизни начались сплошные неприятности, и еще неизвестно, когда им конец. Черная полоса уже наметилась жирным отвратительным мазком. Так что ему не до политесов.
Он вошел в кухню, по ходу отметив ее хлопоты. Уцепился обеими руками за полотенце, перекинутое через шею, и, не давая ей опомниться, спросил:
– Ну? И чего мы тут сидим?
Это точно похмелье не позволяло ему вытолкать ее взашей прямо тут же, сей момент. Какое еще могло быть объяснение, раз видеть эту даму ему категорически не хотелось. Синдром вчерашней попойки несколько сглаживал неприязнь, отвлекая болевыми толчками во всем теле. Распылять себя на скандал с этой рыжей не было никакой возможности. К тому же она, кажется, ничего сегодня, смирная. Даже завтраком его встречает на его же собственной кухне.
– Чего сидим, спрашиваю? – повторил Снимщиков свой вопрос, не дождавшись ее ответа.
– Жду вас, – пролепетала Соня едва слышно и опустила голову, добавив чуть громче: – Чайник закипает. Вы же хотите чаю?
– Я, может, и хочу, но чего хочешь ты, Софья Андреевна? – Олег сел к столу. – Итак, что нужно? Чем обязан столь раннему визиту?
Про ранний визит он, конечно, подзагнул. Время на стареньких ходиках неумолимо прощелкало полдень.
– Я пришла к вам за помощью, Олег Сергеевич, – решилась наконец Соня. Подняла голову и посмотрела грустно и без злости, ну прямо как Санькина такса вчера вечером. – Потому что мне кажется, помочь мне больше некому.
– О как! И в чем же моя помощь заключается?
– Вы должны помочь мне не попасть в тюрьму.
– Да? Это почему же я должен? Если мне не изменяет память, я, как никто другой, хотел тебя туда отправить. Думаешь, что за сутки что-то могло измениться?
– Уже изменилось!
Соня поднялась с табуретки, отвернулась от него к плите. Сняла с огня закипевший чайник. Плеснула из него кипятка в старенький, отбитый с одного края заварочный чайник. Этот заварник, с крупными розами по пузатым бокам, Олег как-то подарил матери на Рождество. И после ее смерти не тронул его ни разу.
– Что же могло измениться за одну ночь? – Прищурив один глаз, Олег прислушался к собственной головной боли: стучало где-то за левым ухом, сильно стучало, больно.
– Все! – выдохнула Соня с чувством, повернулась и поставила перед ним заварку. – Пейте чай, Олег Сергеевич.
– Да погоди ты с чаем, в самом деле! – взорвался он, остолбенев просто от огненной стрелы, вонзившейся ему в виски. – Что все изменилось, что?! Чего ты все вокруг да около?! Говори или… Или уходи отсюда!
– Хорошо, – кивнула она покорно.
Снова села на табуретку возле окна и сложила ладони на коленках. Голых, к слову сказать, коленках. Юбка из тонкого льна едва доходила ей до середины бедер, как она ни старалась натянуть ее пониже. А на босоножках ее, Олег это сразу заметил, оторвался хлястик, и она подсовывала его под пятку, как будто ума не хватало отнести их в мастерскую. Там этот хлястик пришить – пара минут. Он сам таким ремонтом когда-то занимался. Когда-то давно. Тогда еще имя его не тянуло за собой шлейфа из отчества. Да и сам он был много проще. Знал, к примеру, все о своих друзьях…
– Только можно я сначала вам вопрос задам? – попросила она, дождалась его одобрения в виде молчаливого кивка, и задала-таки его: – Вы когда предрекали быструю кончину Анне Васильевне Сочельниковой, вы это просто так сказали, чтобы меня смутить, или что-то знали? Или догадывались?
– Это уже два вопроса. – Снимщиков выкинул два пальца, все еще не понимая, куда она клонит. – Но отвечу на оба. И знал, и догадывался. Что дальше?
– Я, собственно, потому и здесь, – кивнула она, вроде обрадовавшись.
– И почему?
– Потому что вы очень умный человек. Вы ведь угадали!
– Что угадал? – Мозги, сведенные похмельным синдромом, очень туго ворочались, но все же какой-то смутный подвох за всем ее вступлением и они угадали. – Что?
– Что ее скоро не станет, Олег Сергеевич, – прошептала Соня, не сводя с него глаз, которые сделались ну просто сумасшедшими.
– Ну! И что дальше?
Ага! Кажется, она решила немного подстраховаться и сообщить ему о том, что Анна Васильевна неизлечимо больна. Будто прочла ту самую надпись в его блокноте, которую он подчеркнул двумя жирными чертами.
Узнать, знала ли Грищенко Софья Андреевна о болезни своей покровительницы! Вот что пометил он для себя. И она будто угадала, прибежав с утра к нему.
– Ее и не стало!
В ее глазах, сделавшихся просто огромными, заплескался такой откровенный ужас, что Снимщиков застыл с занесенным возле рта бутербродом.
– Кого не стало, я не понял?
– Анны Васильевны! – Соня всхлипнула.
– Как не стало?! Когда не стало?!
Бутерброд полетел обратно в тарелку.
Что за черт возьми!!! Ну, болела. Ну, очень серьезно болела. Но не до такой же степени, чтобы, не похоронив собственной дочери, скоропостижно скончаться! Да и врачи давали ей полгода срока. Что-то тут не то…
– Сегодня ночью не стало, – продолжала всхлипывать рыжая голоногая девчонка.
– Этого не может быть! – Олег стукнул кулаком по столу и тут же сморщился от болезненного эха, прострелившего его голову от уха до уха. – Она не должна была так быстро умереть!
– Не должна была, – согласно закивала Соня.
– Почему же тогда?..
– Потому что сегодня ночью ее убили!
– Сегодня ночью что?! Ночью что сделали?! Убили???
И как он усидел на стуле, не свалившись прямо к ее голым коленкам, одному богу ведомо. На что хватило сил и сообразительности, так это накатить полную чашку заварки и выхлестать ее залпом. Рот моментально наполнился горечью и чаинками. Ситечко-то он забыл подарить матери на Рождество.
– Кто убил? – спросил он первое, что пришло в голову.
– Не я! – Соня энергично затрясла головой. – Точно не я! Стала бы я приходить тогда к вам!
– А зачем вообще пришла?! Я – не адвокатская контора. Я – в отпуске, вообще-то. И по твоей милости в отпуске! – Его палец ткнул в ее сторону, тогда как взгляд неумолимо тыкался в ее колени. – Как ее убили?
– Так же, как Таню. По голове чем-то тяжелым, – откровенная сумасшедшинка в ее глазах размылась слезами. – Три раза ударили.
– Откуда такие сведения?
Он мент, он обязан быть подозрительным. Хоть с похмелья, хоть когда. А в случае с этой рыжекудрой обязан быть подозрительным во сто крат больше.
Почему она пришла именно к нему? К единственному человеку, готовому на все, чтобы привлечь ее к ответственности? Что это – изощренная хитрость или отчаяние, подталкиваемое страхом? Что, что, что???
– Откуда вы узнали о том, что ее убили минувшей ночью? – сразу перешел на официальный тон Снимщиков, позабыв на время, что еще минуту назад говорил с ней на «ты».
– Мне позвонил утром Липатов. – Соня шмыгнула носом, вытерла лицо ладонями. – Сказал, что Анну Васильевну убили! Что на место уже выехала группа и что мне… Что мне лучше на время куда-нибудь уехать и на всякий случай запастись алиби. Вот…
– Ага! Это ты ко мне за алиби пришла, что ли?! – Он был так раздосадован, что снова наплевал на вежливость. – Так не по адресу, Софья Андреевна! Не по адресу! Алиби я тебе ну никак обеспечить не могу!
– У меня есть алиби. – Она встала, подтащила табуретку к столу, уселась и склонилась почти к самому его лицу, доверительно сообщив: – Алиби есть, но его как бы и нет.
В нос шибанул тонкий запах ее духов, вызвав отвратительные эмоции, к которым не был готов его неокрепший после вчерашней пьянки организм. Тут и тошнота внезапная, и головокружение, и еще что-то такое… Что-то труднообъяснимое, из-за чего ему до судорог захотелось дотронуться до этой бестолковой девчонки, кажущейся на первый взгляд такой беспомощной.
– Гм-мм, не понял, – прокашлялся Олег, тут же сосредоточившись на бутербродах, начав таскать их с тарелки один за другим. – Как это есть, но как бы нету? Уточнения требует подобное заявление, не находишь?
Соня согласно качнула головой, снова обдав его теплой головокружительной волной запахов.
– Дело в том, что эту ночь я провела не одна.
– Та-аак, а вот с этого места поподробнее, пожалуйста. – Начало прозвучало слишком угрожающе, поэтому он поспешил тут же исправиться и улыбнулся ей с набитым ртом. – И кто же такой счастливый? Это ведь был мужчина, так?
– Да. Это был мужчина. – Последовал тяжелейший вздох, потом выдох, а потом она сказала, на его взгляд, глупость несусветную: – Но он не может подтвердить мое алиби, понимаете!
Плавленый сыр пластилином вяз на зубах, подсохший за ночь хлеб больно корябал десны, да еще эти чертовы чаинки хрустели, нагнетая раздражение.
Что же, интересно, это за мужик такой, что не может помочь своей женщине? Как ночь прокувыркаться в постели, так пожалуйста, а как на защиту встать, так…
– Он женат?! – вдруг проявил чудеса сообразительности Снимщиков и даже жевать перестал. – Ты связалась с женатым мужчиной? Фу, Софья Андреевна, не совестно?
– Он не женат. Но… Но собирается. Поэтому мне как-то неловко обращаться к нему за помощью.
Ох, как ей было стыдно! Так стыдно, что она готова была залезть под его выжженный до фанеры стол и отвечать ему уже оттуда. Лишь бы не видеть, как откровенно он ее презирает.
Олег почесал затылок, мысленно хмыкнув.
Подумаешь, жениться собирается! Он вот тоже собирался. И хорошо же собирается, если мальчишники подобные устраивает. Но…
Но это, опять-таки, если верить милой Софье Андреевне. А если нет? А если это она укокошила свою покровительницу, придумала историю про тайного любовника и сидит теперь напротив и ездит ему по ушам. Может такое быть? А то!
– Ну, а от меня что нужно, не пойму? – Олег отхлебнул остывшего чая и поморщился, снова захватив изрядную порцию чаинок. – Алиби есть, но его как бы нет. Любовник есть, но трогать его нельзя, потому что он не может сказать всей правды.
– Не то чтобы… – Вот теперь как раз и наступил тот самый долгожданный момент, когда она должна была озвучить цель своего визита. – Трогать его нельзя в официальном порядке, а в частном можно.
– Ага! Кажется, я догадываюсь, кто должен быть тем самым частным лицом, которое должно переговорить с твоим любовником, – фыркнул Олег, с удовольствием смакуя последнее слово. – Уж не меня ли ты имеешь в виду, милая Софья Андреевна?
– Вас, – выдохнула Соня с чувством.
– А зачем мне это? – Он равнодушно дернул плечом, хватаясь за последний бутерброд в тарелке, вот ведь, с похмелья, оказывается, можно проглотить всякую гадость. – И что это даст? Ну, поговорю я с ним… может быть. Ну, подтвердит он, что вы трах… пардон, встречались минувшей ночью. И что дальше? Что тебе это даст?
– Это важно, поверьте!
– Важно что? – спросил он, не без интереса наблюдая за ее волнением.
Она симпатично волновалась, черт возьми! Кудряшки растрепались. Пальчики подрагивают, нервно переплетаясь. Глаза лихорадочно блестят. Щечки полыхают. Такое славное смятение может кого угодно вдохновить на подвиги.
Но не его, елки-палки! Не его. Потому что он прежде всего мент. И ему прежде всего дорога истина. У него она своя, у нее своя. И в основе ее истины лежит мотив. Мотив, о котором она не обмолвилась ни разу.
– Важно что? Важно для кого? Отвечай! – прикрикнул Олег, забыв на миг, что он не в своем рабочем кабинете, а что сидит напротив девушки в одних штанах с набитым плавленым сыром ртом.
– Важно, чтобы вы мне поверили, – проговорила Соня, как в омут с головой прыгнула.
Оп-па! Вот это она его сделала!!! Вот это мат в два хода называется!
Кто же после такого устоит?! Девочка почти в объятия к нему напрашивается. Не в буквальном смысле, конечно, а в фигуральном. Она же практически ему свою душу наизнанку преподнесла, моля о доверии.
Может он после такого быть мерзавцем? Нет, конечно! Он после этого непременно должен быть героем!
– Вы профессионал! Вы очень умный человек, Олег Сергеевич! – продолжила бомбардировку Соня, еле сдержавшись, чтобы не добавить, как он ей поначалу понравился. – Вы поговорите с Никитой и поймете…
Ага! Стало быть, любовник, пожелавший оставаться инкогнито, имеет все же имя.
Никита!
Интересно, как она его называет: Никитос, Кит, Никитушка? Тьфу ты, черт, ну что за мысли?! Какая, на фиг, ему разница, как она называет того, с кем провела минувшую ночь и кто не желает защитить ее? А защищать должен. И все потому, что он профессионал и что, оказывается, очень умный человек.