В центре «Растратчиков» Катаев поставил не воинствующего мещанина-собственника, как в ранних сатирических рассказах, а скромных представителей той самой «служилой интеллигенции», которую стремилась перетянуть в свой лагерь новая буржуазия. Его герои — главный бухгалтер некоего учреждения Филипп Степанович Прохоров и кассир Ванечка Клюквин — трудовые люди, любящие свое дело и верно ему служащие. И вот эти два совершенно не романтических героя оказываются втянутыми в круговорот роковых событий. Непонятная им самим сила, действующая помимо их воли, беспощадно швыряет их из приключения в приключение, из кутежа в кутеж, превращая их существование в страшную, чудовищную феерию.
Странствия растратчиков раскрывают перед читателем очаги старого быта, где гнездится прошлое, дряхлеющее, но еще злое и опасное. Это и нэповский трактир с запыленной елкой и лампочками, похожими «на облупленные куриные яйца», и «бестолковым шумом» переполненного зала. Это и деревенское гульбище в чадной избе с «веселыми и нетрезвыми сватьями и кумовьями», с обязательной гармоникой и «вонючим самогоном». Это и ленинградская гостиница «Гигиена», и некогда знаменитый фешенебельный Владимирский клуб.
Катаев показывает, что в глубине души у каждого из его героев имеется маленькая червоточинка, образованная идейным воздействием старого, собственнического мира. Поэтому они ищут свой жизненный идеал среди призраков прошлого, в воспоминаниях об уничтоженных революцией «верхах общества».
Сатирической кульминацией повествования являются сцены, показывающие, как растратчики неожиданно попадают в «высший свет» Российской империи. На киносъемки фильма «Николай Кровавый» собрали «настоящих бывших»: царских сановников и генералов, княгинь и баронесс. После съемок ловкий предприниматель — конферансье Жоржик образовал «арапский трест» для объегоривания любителей «великосветской жизни». И клич, с которым несутся к «бывшим» пьяненький бухгалтер Прохоров и кассир Ванечка Клюквин, — клич: «Даешь государя императора!» — разоблачает самое существо «изячной жизни», ее реакционного, реставраторского смысла.
Именно потому, что герои стремятся осуществить «идеал счастья», созданный тунеядцами, они так глубоко несчастны. Этому «идеалу» старого мира Валентин Катаев противопоставил простую, обыденную жизнь страны. Детали трудового быта, казалось бы, весьма прозаические, вносят в повесть ощущение ясности и чистоты повседневной действительности и тем самым оттеняют всю глубину падения растратчиков. После ресторанной, угарной ночи, проведенной в «высшем свете», бредет ранним утром кассир Ванечка Клюквин по Ленинграду. «Уже в отдалении где-то прогудели фабричные гудки. Проскрежетал первый трамвай, переполненный рабочими. Мастеровые с инструментами за спиной появились из-за угла...» И герою «стало вдруг непередаваемо стыдно».
С «Растратчиками» связано и начало драматургической деятельности Валентина Катаева. В 1927 году по предложению К.С.Станиславского молодой художник на основе повести написал пьесу «Растратчики». Это была одна из тех трех пьес, которыми МХАТ положил начало созданию советского репертуара. Кроме Катаева, театром были привлечены Леонид Леонов, написавший пьесу «Унтиловск», и Всеволод Иванов, создавший драматургическое представление «Бронепоезд 14-69». В прессе всех этих писателей шутливо окрестили: «Три кита первого МХАТ»[3].
Работа над спектаклем «Растратчики» началась в 1927 году. Театр прочитал пьесу по-своему и потянул молодого драматурга в сторону создания обличительного реалистического спектакля. Между тем Катаев стремился к разоблачению старого мира с помощью беспощадно иронического гротеска. «Я хотел написать по повести сатирическую феерию», — говорит писатель.
Спектакль был поставлен в 1928 году. Он не удался.
В том же году театр приступил к работе над новой пьесой Валентина Катаева — комедией-шуткой «Квадратура круга». К.С.Станиславский понял своеобразие драматургического дарования молодого писателя. Он высоко оценил умение Катаева владеть композицией, «жить одним ритмом со своими героями», подчеркивал, что «Катаев великолепный наблюдатель, острый, тонкий», и отмечал, как характернейшую особенность катаевского юмора, его глубокий гуманизм[4].
«Квадратура круга» была поставлена также в 1928 году и затем с огромным успехом шла не только в Художественном театре, но и по всей стране. В скором времени «Квадратура круга» перекочевала за пределы нашей родины и обошла все лучшие, и особенно левые и рабочие театры Европы. Успех пьесы был обусловлен ее остротой, жизнеутверждающим юмором и прозвучавшим в ней требованием борьбы за новые человеческие отношения.
Пьеса Катаева оказалась полемически направленной против многих современных ему произведений о молодежи, авторы которых сокрушались по поводу якобы «великого падения нравов». Писатель показывает своих героев простыми, добрыми и честными ребятами. Он выводит их в очень острый момент личной жизни, когда каждым из них совершена серьезная ошибка, заключен непродуманный брак. Но расходятся Тоня с Абрамом и Вася с Людмилочкой отнюдь не из-за падения нравов. Они не сумели построить семью. Герои Валентина Катаева по-старому жить уже не могут, а по-новому еще не умеют: новые отношения лишь только складываются в советском быту.
Комизм пьесы основан именно на этом реальном противоречия. Драматург показывает новый быт неустоявшимся и пестрым: в нем сплетаются остатки старых привычек и навыков со смешными левацкими крайностями, порожденными огульным отрицанием всего, что было прежде. По старинке, налаживая «канареечный уютик», вьет свое гнездышко с любимым Людмилочка. Она просто подражает старому. Отсюда все эти занавесочки и коврики, старомодные нежности, выраженные в сентиментально-мещанском стиле. Это и приводит к тому, что Вася бунтует против формы их отношений. Ошибка его, однако, в том, что он не видит ни нового человека, ни подлинных чувств, которые скрыты за шелухой старых слов и старых бытовых навыков. Людмилочка вовсе не мещанка и тоже стремится жить по-новому. Вполне справедливо на упреки Васи она отвечает: «Подумаешь, его засасывает мелкобуржуазное болото. А меня не засасывает? Кто говорил и то и се: и «будем, Людмилочка, вместе строить новую жизнь...» Где твое все, я тебя спрашиваю? — требовательно восклицает героиня. — Нет того чтобы научить чему-нибудь хорошему». И действительно, в их семейные отношения Вася не сумел внести это «свое» — новое, комсомольское начало.
Семейная жизнь Абрама и Тони представляет собой другую крайность. Она построена на полном отрицании всего, что было в старой семье, даже самых естественных вещей, таких, как необходимость починить одежду или сварить обед. Абрам, не выдержав голода и взбунтовавшись, кричит Тоне: «Хочу большой кусок мяса... хочу молока, хочу жиров... витаминов... Ты же все-таки моя жена, так я тебе заявляю совершенно конкретно: я хочу лопать...» Но Тоня непреклонно отметает его попытку вернуться к «устаревшим» формам быта. Отстаивая свою независимость, свое равноправие в семье, она твердо говорит мужу: «Я тебе не жена-рабыня, а свободная подруга в жизни и товарищ в работе». Драматург сочувствует ей в существе этого протеста против старой семьи, но осмеивает его «ультралевую», «сурово-аскетическую» форму, иронизирует над высокомерным отношением своих героев к «мелочам быта».
Катаев проявил себя мастером комедийного жанра, широко и умело использовав в «Квадратуре круга» комизм положений, ситуаций, в которые попадают герои. Это не только традиционный комизм недоразумений, веселых водевильных путаниц и ошибок, но также и комизм противоречия между сутью явлений и формой, в какой они выступают. В «Квадратуре круга» речевая характеристика построена на обнажении юмористического несоответствия между переживаниями, чувствами героев и теми словесными формулами, какими они пользуются, — старыми сентиментально-бытовыми у Людмилочки и Васи, ультрановыми, ультраделовыми, социально-экономическими у Тони и Абрама.
Две последующие комедии, написанные позднее, уже в начале 30-х годов, — «Миллион терзаний» (1931) и «Дорога цветов» (1933), — несомненно и по творческой манере, и тематически также примыкают к сатирическим произведениям Катаева. Издеваясь над различными проявлениями ненавистного художнику мещанства, В.Катаев утвердил на сцене новый по своему духу и направленности советский водевиль: острый, непримиримо обличающий мир собственников, их жизненные «идеалы», чувства, мысли, их быт.
Значение сатиры Валентина Катаева во второй половине 20-х годов в том, что оружие смеха художник неизменно направлял против буржуазно-реставрационных взглядов.
IIIРоман «Время, вперед!» положил начало новому этапу в творчестве Катаева. Теперь в центре повествования встал главный герой эпохи — советский человек, труженик и созидатель, показанный уже не только в быту, но и в основных своих делах, в самом процессе строительства социализма.
Значение сатиры Валентина Катаева во второй половине 20-х годов в том, что оружие смеха художник неизменно направлял против буржуазно-реставрационных взглядов.
IIIРоман «Время, вперед!» положил начало новому этапу в творчестве Катаева. Теперь в центре повествования встал главный герой эпохи — советский человек, труженик и созидатель, показанный уже не только в быту, но и в основных своих делах, в самом процессе строительства социализма.
В годы, когда формировался замысел романа, в стране начиналась величественная и суровая борьба за социалистическое переустройство народного хозяйства, всей народной жизни.
Партия и правительство всемерно помогали писателям включиться в социалистическое созидание. Центральные газеты и журналы систематически посылали литераторов на производство и в колхозы, организовывая выезды целых бригад на крупные новостройки.
В 1929 году «Литературная газета» вводит специальный отдел — «Писатели на фронте соцсоревнования». Журнал «30 дней» организует выезд писателей в образцовую сельскохозяйственную коммуну «Герольд». Результатом поездки явился очерк Катаева «Путешествие в страну будущего» (1929) и пьеса «Авангард» (1929), драматургический узел которой заключался в борьбе за создание сельскохозяйственной коммуны в столкновении с классовыми врагами. Творческие интересы писателя, однако, вели его на производство, в рабочую среду, его захватывали проблемы развертывающейся индустриализации страны, размах событий, героический их пафос.
Вместе с Демьяном Бедным, с которым его в эти годы связывала творческая дружба, Катаев в 1930 году побывал на Днепрострое, написав очерки для «30 дней», затем на Ростсельмаше и, наконец, у горы Магнитной на Урале.
Вся страна жила великими задачами, поставленными Коммунистической партией, жила этим и советская литература. В начале 1930 года Маяковским был написан «Марш времени». Катаев вспоминает о встрече с поэтом, когда тот прямо на улице, «в ритм своих стремительных шагов» прочел ему знаменитый марш: «Это было поэтическое выражение чувств, владевших советским народом, который, начиная великие свои пятилетки, делал первый могучий бросок в будущее»[5]. Стихотворение отвечало мыслям и глубочайшим переживаниям самого Катаева. «Я сказал, — вспоминает писатель, — чудесное название для романа — «Время, вперед!». Мы опережаем время нашими стройками, жизнью, развитием. Это вы правильно нашли.
Маяковский ответил:
— Вот вы и напишите. Я романов не пишу.
...Я попал в Магнитогорск. И увидел бригады, темпы. Романа еще не было, но я знал, что напишу «Время, вперед!»[6].
В Магнитогорск Катаев приехал как корреспондент «Рабочей газеты». Он принимал участие также и в работе газетных бригад «Экономической жизни», помогал переносить опыт магнитогорской стройки на другие предприятия.
Над романом Валентин Катаев работал около двух лет, опубликовав его к концу 1932 года. Это было одно из первых произведений о стройках пятилетки. В конце 1930 года появились документальный «Рассказ о великом плане» М.Ильина и роман Леонида Леонова «Соть», где речь шла о том, как под могучим натиском нового отступает таежная, кондовая Русь. Мариэтта Шагинян в феврале 1931 года закончила «Гидроцентраль» — роман об электрификации народного хозяйства Армении, изобразив на этом фоне ломку всех старых социальных и личных отношений, обрисовав судьбы героев, живущих уже в «новом атмосферном слое». А в 1932 году Константин Паустовский, обратившись к документальной прозе, в книге «Кара-Бугаз» рассказал о строительстве крупного промышленного комбината, о крушении вековечного косного быта кочевников, о том, как в пустыню ворвалась машинная техника, пришли новые люди — большевики. Роман «Энергия» Федора Гладкова, посвященный Днепрогэсу, в том же 1932 году говорил о днях и трудах партийного руководства на крупнейшем строительстве.
«Время, вперед!» — роман-хроника, как назвал его автор, — рисует всего лишь один день на строительстве огромного промышленного центра на Урале. Но в событиях этого дня встает героическая эпоха первой пятилетки.
Одна из существенных черт романа — острое чувство патриотизма, чувство гордости революционной родиной, пронизывающее всю книгу, от начала до конца.
Катаев показывает, что становление социализма происходит в кипении страстей, в ожесточенной борьбе нового со старым. В центре романа — образ строителя Маргулиеса, человека подлинно творческого размаха, новатора. Его столкновение с одним из руководителей стройки, инженером «академической закваски» Налбандовым, — это столкновение передового и консервативного направлений. Налбандов — против «рискованных экспериментов», против «варварской быстроты работы». Он ненавидит Маргулиеса за то, что «слишком смело и неуважительно ревизовали на шестом участке законы. Слишком нагло подвергали сомнению утверждения иностранных авторитетов и колебали традиции».
Переходя на скоростной метод работы, молодой инженер учитывает не только техническую сторону дела, но и внутреннее состояние людей, энтузиазм бригады. Налбандов способен лишь иронизировать: «Энтузиазм — быть может, это и очень красиво, но малонаучно». Для Маргулиеса — «понятие энтузиазма входило одним из элементов в понятие техники». Он видит не безликую массу рабочих, как Налбандов, а творческий коллектив, то есть богатство и разнообразие индивидуальностей.
На протяжении всего романа писатель показывает, как духовно обогащаются люди, объединенные коллективом. На шестом участке возникает соревнование бригад. Недавно сформированная бригада Ищенко прилагает все силы, чтобы подтянуться до уровня передовых. Наблюдая за бригадой Ермакова, Ищенко впервые начинает анализировать весь процесс бетонирования: подмечает ошибки, ищет слабые звенья и способы, какими их можно укрепить, — он мыслит.
И то, что находят Ищенко и его бригада, дает толчок дальнейшему подъему труда на всем строительном участке. Настил для бесперебойного подкатывания тачек помогает другому герою, Ханумову, внести новые усовершенствования в производственный процесс. Он не только замечает недостатки в конструкции бетономешалки, но и находит простой способ их исправления. Важнее, однако, иное: Ханумов добровольно отдает свою «находку», свой секрет сопернику Ищенко, когда тот ставит мировой рекорд. В этом поступке раскрывается внутренняя сила нового человека, его душевное богатство. Ханумов захвачен общей работой, «минутами он забывал, что это была не его бригада». Индивидуалистические соображения уже стали узки, как старая, не по росту, одежда для героя, который почувствовал себя членом созидающего коллектива.
Однако Катаев не только утверждает новый мир. Роман «Время, вперед!» ведет наступление, полемизирует, сатирически осмеивает все обветшавшее, отживающее, тормозящее поступательный ход истории. Лирико-романтическому образу юной Советской страны в романе противопоставлен сатирический образ старого мира, воплощенный в стране доллара.
Раскрывается эта тема в судьбе американского инженера Томаса Биксби, который в качестве специалиста приглашен в Советский Союз на строительство металлургического комбината. «Фома Егорович», как его дружески называют на участке, честный трудовой человек, представитель зарубежной служилой интеллигенции. Трагедия его в том, что он отравлен воззрениями и идеалами собственнического мира. Его жизненная задача — скопить двадцать тысяч долларов, открыть строительную контору, «положить первый камень будущего богатства...». Банковский кризис разрушает мечты Томаса Биксби, он теряет накопленные тяжким трудом деньги. Здесь терпит крах не только человек, но и порочный жизненный принцип.
Подобно ему, обмануты и обокрадены и те герои романа, которые, живя в Советской стране, все еще пытаются руководствоваться буржуазными жизненными принципами: так, Клава Корнеева бросает любимого человека и уезжает к нелюбимому, потому что мечтает о «роскошной жизни» на курорте, боится «пропустить такой исключительный случай». Катаев воплощает глупое, пошлое, мещанское счастье в сатирическом гротеске, аляповатой полотняной декорации, — мавританский замок «кондитерской белизны» и «малахитовые кипарисы», выстроенные «безукоризненным частоколом вдоль идеального канала», — которая служит фоном для снимков у провинциальных фотографов.
В романе «Время, вперед!» плодотворно соединились две струи раннего катаевского творчества — романтическая и сатирическая. Романтика утверждения молодого революционного мира утратила здесь тот несколько книжный характер, который был присущ югростовским рассказам, и обрела реальные жизненные черты. То же самое произошло и с катаевской сатирой. В романах и рассказах «гудковского» периода она зачастую принимала гротескно-гиперболические формы и переходила даже в сатирическую фантастику. Теперь писатель сатирически осмысляет, казалось бы, обыденные явления, детали повседневного быта и деятельности своих героев.