Собрались.
Командир рассказал известную вам историю и подытожил:
– Механики – на ввод ГЭУ и приготовление к бою и походу, кто пьян как скот – в тяпки отсыпаться, даю четыре часа, остальные переодеваемся в лохмотья и поднимаемся на ракетную палубу. Сейчас вам кисточки привезут. Айвазовские.
На борту уже штаб дивизии во главе с комдивом. Сидят в журналах и пишут, что на готовность к выходу в море нас проверили и выход разрешают. Кого они тут проверили? Как, сука, не страшно подписи свои ставить? Отчаянные люди.
– Прибыли две машины с краской! – бодро докладывает верхний вахтенный
– Как две? – удивляется командир, – четыре же должно быть.
– Может они их нагрузили побольше? – надеется комдив. И вдвоём с командиром (контр-адмирал и капитан 1 ранга) бегут считать бидоны с краской. Возвращаются злые. Начинают звонить по всем телефонам и называть всех пидорами и прочими ругательными словами. Бесполезно – краски больше не будет. Думают. Уходят в штурманскую рубку – чокаются. Опять думают.
– Саша, – говорит комдив, – делаем так. Я сейчас звоню дежурному по Североморской базе, узнаю куда вас будут швартовать и каким бортом. Тот борт и покрасите. Ну ракетную палубу и пол рубки ещё, само-собой.
– Как это?
– Такэта ёпт. Что ты предлагаешь – может гуталину тебе с береговых складов доставить и ты им корпус захуяришь?
– Не, – командир такого кощунства, как гуталин, над своей лодкой стерпеть не может, – звоните.
Звонит. Семнадцатый пирс, говорят, правым бортом. Точно? Точнее не бывает, место под вас зарезервировано.
Представляете себе, как это – красить подводную лодку на плаву? А такую подводную лодку:
В общем навязали жердей из нарубленных деревьев, поприматывали к ним валики и началось. Сначала старались аккуратно: опрокидывали бидончик и валиками раскатывали, потом стало скучно, начали танцы на льду на краске устраивать (ну пока старпом не увидел). В общем, докрашивали уже в Мотовском заливе, на ходу. Под утро причухали в Североморск. Запрашиваем проводку.
Дают проводку: говорят "семнадцатый пирс, левым бортом". Командир удивлённо моргает невыспавшимися глазами и просит повторить. Повторяют "левым бортом". Командир смотрит на старпома, старпом на командира.
– Ну а что, Сан Сеич, – говорит старпом, – как по другому-то могло быть.
И оба начинают ржать. Ржут заразительно, а мы не спим уже сутки, некоторые с похмелья, устали все и воняем чернью. Начинаем, в общем, ржать всем центральным постом. До слёз вот прямо. Ладно, командир вытирает слёзы и просит связистов связать его со штабом флота.
– Это бортовой номер такой-то, говорит командир, – прошу швартовку правым бортом
– Отставить, отвечает ему Северный флот в лице дежурного по нему, – левым бортом, правым бортом к семнадцатому пришвартовали бортовой номер такой-то (связисты посмотрели по таблицам, говорят эсминец "Отчаянный")
– Не имею возможности швартаваться левым бортом, прошу разрешения убыть в пункт базирования.
По голосу Северного флота было слышно, что он вскочил:
– Отставить пункт базирования! Назовите причину невозможности швартовки левым бортом!
Ох уж эти манерности в официальных флотских радиопереговорах.
– У меня только правый борт покрашен.
Северный флот на секундочку замолчал. Ну он-то всё понимает, не с Луны же свалился.
– Есть, принял. Швартовка семнадцатый пирс правый борт.
Командир говорит связистам:
– Вы там послушайте, что сейчас в эфире твориться будет, расскажите потом.
Прибегает связист минут через пять рассказывает диалог ("Д"- дежурный, "К" – командующий надводной эскадрой (или флотилией, я уже не помню):
Д: " Бортовой номер такой-то. Перешвартовка 17 пирс левый борт"
К: "Вы издеваетесь, мы только привязались!"
Д:"Повторяю. Перешвартовка 17 пирс левый борт"
К: "Да у меня солярки в обрез, я потом от пирса хер знает когда на своё место отойду!"
Д: "На вёслах погребёте. На правый борт встаёт подводная лодка"
(чтоб вы понимали – эсминец и подводная лодка это классовые враги. Эсминцы предназначены как раз для поиска и уничтожения подводных лодок"
К: "Чтобля? Я из-за какой-то мухобойки буду тут эсминцем целым маневрировать?!"
Д: "Приказ командующего флотом" – дежурный явно врал, но, видимо, устал спорить.
Выруливаем из-за угла на рейд, чухаем к семнадцатому пирсу. Эсминец уже почти закончил перешвартовку и всем своим экипажем толпится на корме и, открыв рты, таращится на нас. Эсминец – очень красивый корабль: он худой, поджарый и выглядит стремительным даже когда стоит на месте.
Но, так уж получилось, что он меньше нас размером оказался. Ниже и худее тоже. И эти, гордые своим предназначением, моряки, забыв про свою тяжёлую и нелегкую профессию охотников, стоят и, тыча пальцами, смотрят на нашего чёрно-серого кабана.
Командир их эскадры бегает по кромке пирса и орёт в нашу сторону:
– Кто командир?!
Командир поднимает руку.
– Друг, прости, я тут погорячился в вашу сторону немного, но теперь вижу, что рамсы попутал!
– Да мы привыкли уже, – кричит в ответ командир, – что все охуевают, когда нас первый раз видят. Пришвартуете?
– Говно вопрос!
На пирсе построилась швартовая команда эсминца. Вот за что люблю надводников – всегда они, бляха, красивые издалека: стоят в бескозырочках, в бушлатах, в жилетах оранжевых строем и ждут команды, задрав головы на наших. А наши, раклы, грязные, в штанах с пузырями на коленях, в ватниках у кого зелёные, у кого чёрные, жилеты эти рыжие тоже чёрные – слоняются по верхней палубе, нагло курят и цыкают зубом на своих менее удачливых собратьев.
Пришвартовались. Первый к нам прибежал командир надводников:
– Ребята, вы же под Козыпева пришли?
– Под него самого, а вы чего тут?
– А мне, блядь, говорят бакланы эти тухлые: "А вы станьте рядышком, придёт Козырев на подводную лодку, а мы ему скажем: а ещё у нас эсминцы есть – вон как раз один, случайно, рядышком стоит"! Мы всю ночь большую приборку проводили – драили всё. На всякий случай. Но вам, я вижу, больше досталось, судя по оригинальной окраске.
Издевается, сучье вымя.
– Нам татарам, – говорит командир, – не привыкать: что водка, что пулемёт, лишь бы с ног валила.
– А можно моим на экскурсию к вам потом?
– Только потом, а то затопчите всё – чернь-то ещё не высохла.
Тревогу не снимаем – сидим все на боевых постах и ждём. Дело к обеду движется, а мы ещё и не ужинали. Естественно, продуктов у нас с собой нет, в город сбегать за лапшой не разрешают, поэтому занимаемся лечебным голоданием. Командир спит в центральном, прямо в своём кресле. Спускается какой-то капитан 2 ранга. По роже сразу видно – замполит.
– Здравствуйте! – радостно он улыбается в наши хмурые затылки, – а где у вас командир?
Я показываю пальцем себе за спину. По штатному расписанию, мой боевой пост справа от командира и я управляю общекорабельными системами с пульта "Молибден".
– Здравствуйте, тащ командир (командир в тулупе и поэтому погонов на нём не видно)
Командир что-то бормочет во сне.
– Я – заместитель начальника политотдела Северного флота, капитан второго ранга Иванов! – гордо представляется замполит.
Командир открывает один глаз:
– А я. Командир. Ракетного подводного крейсера стратегического назначения. Капитан первого ранга такой-то!
– Товарищ капитан первого ранга! Мы вот тут с товарищами в штабе подумали (в этом месте командир открывает оба глаза), что вот эта ваша рабочая одежда (это он РБ нашу так называет, недоучка) не очень красивая и вам стоит переодеться в нормальную военную форму, чтобы встречать министра!
Командир открыл рот. Закрыл. Опять открыл, набрал воздуха. Опять закрыл. Выдохнул.
– Нам не положено, – говорит
– Что не положено? – удивляется замполит своими голубыми глазками
– В нормальной военной форме на атомной подводной лодке находиться. Запрещено нам.
– Кем запрещено?
– НРБ ПЛ (это наставление по радиационной безопасности)
– Ну это заместитель командующего Северным флотом по воспитательной работе приказал!
– А НРБ ПЛ Главком ВМФ утвердил.
– А где ваш замполит?
– Хуй его знает, спит где-то. Вахтенный – проводи товарища к замполиту.
И так целый день "То олень позвонит, то тюлень". Злые сидим, голодные, спать хочется. Ближе к вечеру уже телефонограмма "Едет. Готовность пять минут".
Ну приехал. Привели его в центральный.
– А что это у вас, – говорит, – липкая какая-то лодка?
И подозрительно смотрит на дорогие подошвы своих дорогих туфель.
– А это специальное покрытие такое. Гидроакустические помехи гасит, – отвечает ему старпом полным бредом. Но тому нравится – звучит-то красиво.
– Ой, а вы в тапочках на лодке ходите?
Ну а в чём нам на ней ходить? В валенках?
Ну а в чём нам на ней ходить? В валенках?
– А мне в ботинках-то можно?
Нет, блядь, разувайся и в носках пиздуй. Казззёл.
– Конечно- конечно, с превиликим нашим удовольствием – отвечает ему какой-то офицер из штаба флота.
– Что бы Вы хотели посмотреть? – спрашивает его командир, – может быть реакторный отсек, или ракетный комплекс?
– Знаете, а мне ребята в штабе флота в Москве (Ребята. В штабе военно-морского флота России. А Элен там у вас не было, случайно?) рассказывали, что у вас даже сауна с бассейном есть, – врали, наверное?
– Отнюдь, – говорит командир, мрачнея лицом, – есть и то и другое. А ещё спортзал, солярий и зона отдыха.
– Вот, а можно это тогда посмотреть? А какой это отсек, где мы с вами сейчас находимся?
– Восемнадцатый, – говорит командир, – прошу Вас проследовать в переборочный люк.
– В девятнадцатый? – гордо хвастается своими знаниями математики министр иностранных дел.
– В него, да.
Идут дальше в восьмой.
– А это двадцатый?
– Нет это восьмой.
– А девятнадцатый последний, чтоли?
– Нет, на этом борту последний шестнадцатый.
– А на другом – семнадцатый? – пытается давить логикой министр.
– Нет, на другом – пятнадцатый. А семнадцатый у нас в носу, между первым и вторым.
– Как вы тут не путаетесь? – удивляется министр.
А ещё у нас есть реакторы, турбины, испарители, дизель-генераторы, компрессоры, системы воздуха высокого, среднего и низкого давлений (три вида управления на каждую), система гидравлики (два вида управления), погружения-всплытия (три вида управления), различные системы пожаротушения, система управления ракетным комплексом, радио-техническое вооружение и торпедный комплекс и куча других. А ещё у нас есть специальный насос, который качает тёплую воду с камбуза на омывание поплавка в выдвижном устройств РКП, чтобы этот поплавок не замёрз и мы не утонули, когда пополням запасы воздуха компрессорами в почти подводном положении. И крейцкопф. Ещё у нас есть крейцкопф. Целых шесть штук. Конечно, как же тут можно не запутаться в нумерации отсеков?
В общем был он у нас на борту, наверное, пол часа. Ушёл довольный, как слон. На эсминец даже не обратил внимания.
В базу мы вернулись в воскресенье. Пока вывод ГЭУ то да сё, решили домой уже не ходить – через несколько часов обратно на службу. Да. Вы не поверите, но пили водку и спирт прямо на атомной подводной лодке (в базе мы себе это иногда позволяли).
С тех пор, я всегда сочувствую проституткам – представляю, что у них на душе творится.
О пользе курения
Однажды в нашей, до ужаса ядерной, дивизии завёлся торпедолов. Откуда он взялся, зачем его к нам приписали и куда он делся потом мне не известно, поэтому эти детали рассказа будем считать несущественными и опустим. Торпедолов стоял бесполезной тарой год или два и, на моей памяти, выходил в море только один раз. Ну как "выходил"…а впрочем, об этом и есть мой рассказ.
Простоял он у нас, наверное, с пол года абсолютно никому не нужный. Вида он был неказистого – сильно потрёпанный судьбой и прочими невзгодами военной службы. Боевой корабль в нём угадывался довольно сложно под слоем ржавчины, потёртостей и вмятин. Ну стоит лодчонка какая-то у технического пирса, – ну и пусть стоит: жалко чтоли? Но на очередном торжественном построении по случаю, как вы можете догадаться, какого- то очередного торжества, перед нашей дивизией тяжёлых атомных подводных крейсеров стратегического назначения поставили задачу: подготовить торпедолов к выходу в море и сдачи им какой-нибудь задачи. А, так это торпедолов, оказывается.
С чего начинается подготовка к выполнению боевой задачи? Естественно, с внешнего вида. Выполняя боевую задачу, вполне можно дать маху или даже вовсе обосраться, но выглядеть, при этом нужно как гусару на балу. Это – закон военно-морского флота. Обычно, надводные корабли красят в шаровый цвет (такой пятьдесят первый оттенок серого), но, в те времена на Северном флоте найти шаровую краску не смогли, а нашли серебрянку. А что, подумало себе начальство, заодно и блестеть будет. Закатали его всего в блестящий серебрянный цвет: от бом-брам-эзельгофта вверху до Баренцева моря снизу. Не знаю водились ли до этого вампиры в г. Нерпичья, но после точно замечены не были. Торпедолов, конечно, сразу получил неофициальное название "Серебрянный". А наши матросы от безделия и неуёмной тяги к прекрасному, прокрались на него ночью и написали на борту гуталином слово "Баффи". Ну идиоты, конечно. Баффи же девочка, а торпедолов – "он мой", то есть мальчик. Посоветовались бы с офицерами, неучи, те бы их научили, что писать надо "Ван Хельсинг", хотя бы. Тогда, может, и матросы с торпедолова не так обиделись бы. А они, почему-то, обиделись. Когда висели на верёвках над водой и оттирали гуталин с корпуса, кричали нашим, что те козлы и бакланы. Наши, в ответ, картинно били себя копытами в грудь и клялись Родиной, что они этого не делали, мол братухи братух не обижают и вообще это, наверняка, крысы с бербазы сделали. Даже предлагали им помочь бежать рвать на тех тельняшки и отбирать колбасу на завтраке.
Отремонтировали там какие-то устройства и механизмы на корабле, исписали тонну бумаг и приступили к выполнению финального квеста – поиску солярки. Особо морочиться не стали и нашли её у нас на борту в цистернах дизель-генераторов. Начальник электро-механической службы дивизии (НЭМС) звонит нашему командиру второго (электротехнического) дивизиона:
– Славик, там эта, надо солярку слить на торпедолов, столько-то литров.
– Кому надо?
– Родине, Славик, ну кому же ещё?
НЭМС у нас хороший был, без вопросов вообще, но, после академий различных знания о материальной части несколько подрастерял, заменив их на знание руководящих документов, поэтому Слава ему спокойно объясняет:
– Сан Саныч у меня не предусмотрена конструкцией система слива топлива. Система приёмки есть, а слива – нет.
– Слава, ну епжештвоюмать! Ты же офицер (о да)! Придумай что-нибудь! Нештатную схему собери (ооо дааа)!
Слава, возбуждённый фразами "тыжеофицер" и "нештатная схема" продолжает объяснять:
– У меня топливо в цистернах забортной водой замещается, уровень в цистернах низкий, что я им налью по нештатной схеме: солярку, эмульсию или забортную воду, я не знаю и узнать мы не сможем никак! Какой у них там тип дизеля? Какие допуски по топливу?
– Слава, ну в рот тебе ноги потного индейца, хватит пиздеть – приказ командира дивизии "слить топливо"!
– Да? А отвечать потом кто будет? Командир дивизии?
– Я буду отвечать, Слава, я!
– Тогда пожалуйте на борт, Сан Саныч, и, не сочтите за труд, написать мне приказание письменно в журнале!
НЭМС приехал через три минуты, обиженный чёрным недоверием между джентльменами, сделал запись. Уехал.
Все пять офицеров второго дивизиона притащили в центральный пятнадцать метров схем топливной системы, разложили их в три яруса и ползают по ним, – тычут заскорузлыми пальцами в нарисованные клапана и патрубки, послылают матроса проверить по месту есть ли такие в натуре и где стоят, матерятся и называют друг недоучками. Родили схему. При помощи пожарных шлангов и скотча (я не помню, кто точно придумал скотч, но ему надо звание Героя России вручить, за то, что не дал флоту развлиться в девяностые) собрали схему. Сидят довольные, курят. Звонит НЭМС:
– Слава, ну что там?
– Пусть сосут, Сан Саныч
– Что, блядь, за выражения Вячеслав, – приказы не обсуждаются!
– Да готово у меня вс ё- пусть едут топливо сосут, а не то, что Вы подумали.
Приехали. Отсосали чего-то из цистерн. Ну и тут полный праздник, конечно. Провожали их в море всей дивизией, чуть ли не с оркестром и залпами береговых орудий. Часов в семнадцать, аккурат, они и отчалили. Я как раз на вахту заступил.
Заступил, слово за слово, ужин, отработка вахты, кофею испил и часов в девять вечера вылез на белый свет покурить. Окидываю акваторию хозяйским взглядом: мать моя женщина, – стоит наш Ван Хельсинг на водной глади губы Нерпичья абсолютно без хода метрах в пятистах от меня и машет мне тельняшками своего экипажа. Протёр глаза – стоит. Покурил – всё равно стоит. Вызвал связиста наверх.
– Свяжись, – говорю, – с этим Летучим Голландцем
Попытался – не отвечают ни по одному каналу. А они уже там самого высокорослого матроса на баке выставили (метр семьдесят в холке) – стоит там, зарядку делает. Ну это вы бы так подумали, что он зарядку делает, – я-то знаю, что он мне сигнал бедствия "Мэйдэй" семафорит. Посылаю им в ответ сигнал "Не ссыте, счас всё порешаю", спускаюсь, звоню дежурному по дивизии и хорошо поставленным командирским голосом, как в кино, с нотками торжественности и тревоги, докладываю:
– Наблюдаю ТЛ бортовой номер такой-то в пятистах метрах по левому борту.
– Да вы что там, пьяные? Эдуард, ТЛ наш уже часа два, как хуярит из всех калибров по врагам революции в Мотовском заливе!