Рамон был шокирован вторично - она не шутила.
- Что тогда ты скажешь об этом? - он указал на стул. Это был замечательный экземпляр ручной работы - ножки, изящно примыкающие к сиденью, обшивка из крашеной кожи, закрепленная бронзовыми бляшками. - И что ты скажешь об их стенах, храмах и домах, их одеждах, их полях и каналах, их языке и письменности?
- Об их языке? - повторила Мей-Лин. - Да, я же говорила, что ты его хорошо освоил. Вот и скажи, как будет по-куссарански «думать»?
- Ну… - начал Кастильо и осекся. - Ay! Con estas tarugadas uno ya no sabe que hacer [1], - пробормотал он, сорвавшись на испанский, что позволял себе крайне редко.
- Более того, я не знаю ни слов «интересоваться», или «сомневаться», или «верить», ни любого другого слова, имеющего отношение к сознанию. И куссаранин, говорящий «я это чую нутром», наверняка мучается желудком. Как они могут жить, не размышляя над событиями? Неудивительно, что мы с Хельгой чувствуем себя так, будто едим суп вилкой.
- Ну-у! - протянул Кастильо и вдруг рассмеялся, - Быть может, за них думают их драгоценные боги. - Смех вышел не самым радостным: проблема богов раздражала его ничуть не меньше, чем Хельгу. Когда она сокрушалась из-за невозможности понять склад характера аборигенов, у Рамона возникало ощущение, что он видит структуру культурной жизни аборигенов как бы сквозь туман - внешние очертания вроде ясны, но за ними все скрывается в дымке.
Мей-Лин не смогла отвлечь его от этих мыслей даже очередной колкостью:
- Богов нет. Если бы они существовали, наши приборы заметили бы это.
- Телепатия? - предположил Рамон, провоцируя Мей-Лин.
Она не попалась на крючок, сказав только:
- Допустим, телепатия существует (в чем я сомневаюсь), но от кого они тогда принимают мысли? «Жучки», которые мы щедро расставили по городу, показывают, что короли, министры, жрецы говорят со своими богами так же часто, как и крестьяне, если не чаще. Здесь нет тайных правителей, Рамон.
- Знаю, - он устало ссутулился. - Фактически из всех куссаран реже всего ведут односторонние беседы солдаты и купцы, за что на них косо смотрят все остальные.
- Кстати, если бы все интересовались нами так, как Тушратта, нам было бы в десять раз легче работать.
- Верно, - согласился Рамон. Страж Ворот проводил на борту «Хауэллса» все свободное время. - И я не удивлюсь, что он здесь потому, что у нас вообще нет богов и он ощущает превосходство по крайней мере над нами.
- Ты циничнее самого Стена Джеффриза, - заявила Мей-Лин. Чувствуя, как у него запылали щеки, Рамон поспешно встал и вышел.
Проходя мимо камбуза, он подумал, что какой-то бог все-таки существует, причем бог на редкость зловредный: его окликнул сам Джеффриз.
- Эй, Рамон, посиди с нами. Рейко только что заступил на вахту, и нам не хватает игрока.
Неизбежная игра в карты началась еще в те времена, когда «Хауэллс» болтался на монтажной орбите вокруг Земли. Кастильо играл редко. Во-первых, техперсонал корабля не относился к числу его любимцев, а во-вторых, Рамон с завидной регулярностью оставался в проигрыше.
Он готов был отказаться и сейчас, но передумал, заметив среди игроков Тушратту. Куссаране и раньше играли в кости, так что опытный воин, по всей видимости, не без успеха осваивал новую игру. Земное кресло было ему неудобно: слишком мало и не соответствовало пропорциям тела.
- На что он покупает фишки? - спросил Рамон, усаживаясь напротив аборигена.
Хуан Гомес, один из механиков, ответил подозрительно быстро:
- О, мы их ему просто даем. Он играет не на интерес, только для забавы.
Кастильо поднял бровь. Механик покраснел.
- Зачем изворачиваться, Хуан? - сказал Джеффриз. - Он всегда может спросить самого Тушратту. Ладно, Рамон, он меняет их на местное добро: горшки, браслеты и прочее. А когда он выигрывает, мы расплачиваемся своей мелочью: ножницами, перочинными ножами, фонариком… Что в этом такого?
Подобные сделки были нарушением правил, но Рамон сказал:
- Ладно, ничего. При условии, что я получу фотографии всех побрякушек, которые вы от него получили.
- Ну конечно, - согласился Джеффриз. У всех сидящих за столом изрядно вытянулись лица. Кастильо подавил улыбку. Разумеется, игроки собирались припрятать свои маленькие трофеи и выгодно продать дома. Подобное так или иначе случалось в каждой экспедиции, находившей разумную цивилизацию. Антрополог не сомневался, что ничего не получит.
Тушратта ткнул пальцем в колоду. «Играем», - произнес он на искаженной, но тем не менее вполне внятной латыни.
Для того, чтобы новичок быстрее освоился с игрой, они выбрали вариант с пятью картами на руках и одним джокером.
- Так можно быстрее всего набраться опыта, - сказал Джеффриз. - С пятью картами хорошо представляешь себе свое положение. При игре с семью картами никогда не знаешь, торговаться дальше или пасовать.
Рамон немного проиграл, немного выиграл, потом опять проиграл - чуть больше. Возможно, он играл бы успешнее, если бы не уделял больше внимания Тушратте, нежели картам. Впрочем, возможно, он все равно бы проиграл, честно признался он себе. Как и следовало ожидать при игре с более искушенными соперниками, абориген проигрывал, но не слишком. Основной его проблемой, насколько мог заметить Кастильо, было нежелание блефовать. Впрочем, антрополог также страдал этим.
Когда запас фишек у Тушратты иссяк, он порылся в торбе и извлек оттуда печать - красивый резной цилиндр из алебастра размером с его мизинец. Такие цилиндры аборигены прокатывали по глиняной табличке в подтверждение того, что та написана владельцем печати. Количество фишек, выданных Гомесом в обмен на печать, казалось вполне справедливым.
Пару конов спустя куссаранин и Джеффриз схватились не на шутку. Рамон попробовал было торговаться, но спасовал после третьей карты. Остальные с разной степенью неудовольствия спасовали после следующей.
- Последняя карта, - объявил антрополог, тасуя колоду.
Кто-то присвистнул. Джеффриз, ухмыляясь, открыл бубновое каре. Через пару кресел от него Тушратта выложил две пары - тройки и девятки.
- Твоя ставка, Тушратта, - сказал Рамон. Куссаранин неохотно подчинился.
- А теперь мы отделим овец от козлищ, - произнес Джеффриз и поднял ставку. Однако улыбка сползла с его лица, когда Тушратта также поднял свою. - Вот ублюдок, - буркнул он по-английски и подвинул от себя еще несколько фишек. - Открывайся.
Весьма довольный собой, Тушратта открыл пятую карту - третью девятку.
- Ух ты! - сказал Джеффриз. - Еще бы не торговаться с фулом на руках!
Кастильо не знал, как много из игры понял Тушратта, но одно тот знал наверняка - то, что выиграл. Он обеими руками сгреб фишки и стал раскладывать их перед собой столбиками по пять.
Джеффриз кисло улыбнулся.
- Не слишком-то гордись, - сказал он Тушратте, переворачивая свою пятую карту - треф.
Послышался смех.
- Это научит, Стен, - сказал Гомес.
Тушратта уронил несколько фишек на пол и даже не сделал движения подобрать их: он не отрываясь, будто не веря своим глазам, смотрел на пятую карту Джеффриза.
- У тебя ничего не было! - произнес он. Штурман достаточно освоил местный язык, чтобы понять его.
- Ну, пара шестерок.
Тушратта отмахнулся от этого как от несущественного. Он говорил медленно и неуверенно:
- Ты видел две моих пары. Ты не мог побить их, но продолжал торговаться. Почему?
- Это был блеф, но он не сработал, - ответил Джеффриз. Ключевое слово не имело аналога в латыни, и он обратился за помощью к Кастильо:
- Объясни ему, Рамон, ты лучше знаешь местный язык.
- Попробую, - кивнул антрополог, хотя сам он тоже не знал подходящего слова. - Ты видел бубновое каре Джеффриза. Он хотел заставить тебя поверить в то, что у него флеш. Он не знал, что у тебя три девятки. Если бы у тебя было только две пары, их можно было бы побить флешем, Так что ты бы спасовал. Вот этого-то он и хотел. Это называется «блеф».
- Но у него же не было флеша, - чуть не плача протестовал Тушратта.
- Но он мог создать видимость того, что есть, верно? Скажи мне, что бы ты сделал после того, как он поднял ставку, если бы у тебя было только две пары?
Тушратта закрыл глаза руками и помолчал минуту. Потом очень тихо произнес:
- Сдался бы. - С этими словами он собрал рассыпанные фишки. - На сегодня с меня хватит. Что вы мне дадите за это? Сегодня я выиграл гораздо больше чем вчера.
Они сошлись на карманном зеркальце, трех разовых зажигалках и топорике; Рамон подозревал, что последним будут рубить не столько дрова, сколько черепа. Правда, в эту минуту вид у Тушратты был какой угодно, но только не воинственный. Все еще не оправившись от потрясения, вызванного странной игрой Джеффриза, он забрал выигрыш и ушел, что-то бормоча себе под нос.
Кастильо не думал, чтобы это был разговор с таинственными богами; скорее спор с самим собой: «Но он же не… А казалось, будто он… Но у него не… Блеф…»
Кастильо не думал, чтобы это был разговор с таинственными богами; скорее спор с самим собой: «Но он же не… А казалось, будто он… Но у него не… Блеф…»
- Что, собственно, случилось? - спросил Джеффриз. Когда антрополог перевел, Гомес хихикнул:
- Вот ты, Стен, растлеваешь местных. Штурман запустил в него фишкой.
- И я смеялся вместе с ними, - сказал Кастильо, пересказывая эту историю поздно вечером у себя в каюте, - но, вспоминая это заново, я не уверен, что Хуан так уж неправ. Такое впечатление, будто сама возможность обмана не приходила в голову Тушратте.
Катерина хмурясь села в постели, раскинув по голым плечам гриву мягких волос. Ее специальность была далека от круга интересов Рамона, но ум отличался ясностью и особой логикой - это было необходимо, чтобы справиться с любой проблемой.
- Возможно, он был просто поражен правилами новой для него игры, которой у него не было и в мыслях.
- Нет, тут все гораздо серьезнее, - настаивал антрополог. - Аборигену пришлось столкнуться с совершенно новым для него понятием, и это поразило его до глубины души. И что касается мыслей, Мей-Лин поделилась со мной сомнениями в том, что куссаране вообще способны мыслить.
- Способны ли они мыслить? Не говори ерунды, Рамон. Разумеется, способны. Как бы иначе они построили свою цивилизацию?
Кастильо улыбнулся.
- Именно это я и говорил сегодня днем, - он повторил Катерине аргументы Мей-Лин, закончив словами:
- И насколько я понимаю, в ее рассуждениях есть логика. В культуре не могут существовать явления, для описания которых нет слов.
- Совершенно верно, - согласилась Катерина. - Как говорил Маркс, не сознание определяет бытие людей, но бытие определяет сознание.
«Пошла ты со своим Марксом», - с чувством подумал Кастильо. Вслух он этого, впрочем, не произнес (равно как благоразумно избегал проходиться по поводу православного вероисповедания Манолиса Закифиноса). Вместо этого он сказал:
- Вот перед нами Куссара как пример, доказывающий обратное.
- Только потому, что мы не понимаем этого, - мягко, но упрямо сказала Катерина.
Рамон не мог отрицать справедливости ее слов, но продолжал рассуждать.
- Взять, например, их богов. Мы не можем видеть или слышать их, но для куссаранина они так же реальны, как, скажем, кирпич-сырец.
- Все примитивные народы говорят со своими богами, - сказала Катерина.
- Но не всем боги отвечают, - возразил антрополог, - а местные, как мы знаем, слушают своих. По правде говоря они…
Он осекся, захваченный неожиданной мыслью. Внезапно он наклонился и поцеловал Катерину со страстью, не имеющей ничего общего с сексом. Выпрыгнув из постели, Рамон бросился к компьютеру. Катерина протестующе вскрикнула, но он не обратил на это внимания, что говорило о крайней степени охватившего его возбуждения.
Кастильо потребовалось некоторое время, чтобы найти необходимые данные: он не часто пользовался этим разделом памяти. Ему с трудом удалось унять дрожь в пальцах. А когда на экране начали выстраиваться строчки информации, он чуть не закричал.
Вместо этого он прошептал: - Теперь я знаю.
- Ты сошел с ума, - отрезала Хельга Штайн, когда Рамон изложил свою идею на поспешно созванном поутру консилиуме. Конечно, подумал он, психологу рискованно говорить такое, но латынь не способна передать все оттенки. Взгляды сидевших за столом свидетельствовали о том, что большинство коллег были с ней согласны. Только Мей-Лин не спешила с выводами.
- Согласитесь не со мной, но с фактами, - повторил Кастильо. - Насколько я могу судить, из них следует именно тот вывод, который я предложил вашему вниманию: куссаране не являются разумными существами.
- Чушь, Рамон, - сказала Сибил Хасси. - Даже мой старый кот Билли в Манчестере - и тот весьма разумное существо.
Кастильо хотелось провалиться сквозь землю: нет ничего хуже для человека с его застенчивостью, чем излагать дикую идею перед враждебно настроенной аудиторией. Все же он был слишком упрям, чтобы купиться на очевидную подмену понятий:
- Нет, Сибил, твой очаровательный старина Билли - ты ведь знаешь, я встречался с ним - не разумен, а лишь смышлен.
- Не вижу разницы, - вставил Манолис Закифинос.
- Или, лучше, как ты определишь понятие разума? - спросил Джордж Дэвис.
- В присутствии Хельги, готовой на меня наброситься, я и пытаться не стану. Пусть она сама дает определение.
От такого поворота дискуссии Хельга растерялась, словно свидетель обвинения, неожиданно оказавшийся на скамье подсудимых. Поэтому ответ ее был весьма осторожным:
- Разум - это не предмет, а действие. Он подразумевает манипулирование понятиями в условном пространстве по аналогии с манипулированием реальными объектами в реальном пространстве. Под «понятиями» я имею в виду образы, создаваемые в сознании мыслящим существом. Сознание оперирует всем, о чем думает мыслящее существо, выбирая соответствующие элементы и обобщая их на основе опыта. Я вынуждена, Сибил, согласиться с Рамоном: твоя кошка не разумна. Она понятлива, но сама не осознает этого своего свойства. Если ты хотела услышать краткое определение - вот что такое разум.
Дэвид прямо-таки кипел от возмущения:
- Это чертовски неполное определение, вот что я скажу. Что ты скажешь о мышлении? О способности к обучению?
- Необязательно быть разумным, чтобы думать, - неохотно добавила Хельга. Это ее заявление вызвало бурю протестов, затмившую все, с чем только столкнулся Рамон. Она терпеливо ждала, пока публика поутихнет. - Я объясню. Назовите мне следующее число в прогрессии: один, четыре, семь, десять…
- Тринадцать! - одновременно выпалили четыре или пять голосов.
- Откуда вы знаете? Вы вывели для себя необходимость прибавить к последнему числу три? Или сразу представили себе матрицу и уже знали, каким будет следующий элемент? Судя по скорости, с какой вы ответили, я склонна предположить последнее - ну и при чем здесь разум?
За столом воцарилась тишина. Вот, подумал Рамон не без ехидства, наглядная иллюстрация мыслительного процесса в разгаре.
Молчание было прервано Джорджем Дэвисом.
- Ты выбрала слишком легкий пример, Хельга. Предложи-ка нам чего посложнее.
- А как насчет машинописи или игры на синтезаторе? В обоих случаях единственный способ не сбиться - это подавить сознание. Как только ты задумаешься о том, что ты делаешь, вместо того чтобы делать, ты допустишь ошибку.
В помещении вновь стало тихо - все обдумывали сказанное. Когда Хельга заговорила снова, она обратилась к Рамону, глядя на него не без уважения:
- Ты убедил меня, Рамон. Вернее, заставил меня саму убедить себя.
- Мне это нравится, - с неожиданной решительностью произнесла Мей-Лин. - Все становится на свои места. Полное отсутствие образного мышления в куссаранском языке очевидно для меня уже несколько недель. Если куссаране не разумны, то образное мышление им и не нужно.
- Ну и как они живут без разума? - взорвался Дэвис. - Как они вообще могут существовать?
- Ты сам делаешь это все время, - сказал Рамон. - Представь себе, что ты прогуливаешься, беседуя с кем-то. Тебе не случалось оглядеться по сторонам и удивиться: «Куда это мы забрели?» - не заметив, как пересекли пару улиц или зашли в парк? Твое сознание было занято другим. Отними у твоего разума ту часть, что занята беседой, и ты получишь то, на что постоянно похожи жители Куссары. Они вполне справляются с помощью привычек и рефлексов.
- А что будет, когда этого окажется недостаточно? - не сдавался Дэвис. - Что происходит, - он торжествующе поднял палец вверх, - если мирный куссаранин огибает знакомый угол и видит, что из-за пожара в кузнице вся его улица в огне? Что тогда?
Кастильо облизнул пересохшие губы. Он предпочел бы, чтобы этот вопрос всплыл попозже или по крайней мере не в такой прямой форме. Ну что ж, отступать поздно. Он сделал глубокий вдох и выпалил:
- Тогда его боги советуют ему, что делать.
Он и представить себе не мог, что такое небольшое число людей способно производить столько шума. На мгновение Рамону показалось, что ему угрожает физическая расправа. Джордж Дэвис с супругой от ярости чуть не выпрыгивали из кресел. Примерно то же делала и Хельга, кричавшая:
- Я с самого начала была права, Рамон, ты - сумасшедший!
Даже Мей-Лин покачала головой.
- Может, вы все-таки сперва меня выслушаете, а потом уж запрете в психушку? - Кастильо почти трясся от бессильного гнева.
- Какой смысл слушать очевидный бред? - презрительно фыркнула Сибил Хасси.
- Нет, он прав, - сказал Закифинос. - Пусть докажет свое, если сможет. Если он совладает с такой, гм, скептически настроенной аудиторией, он заслуживает того, чтобы быть выслушанным.
- Спасибо, Манолис, - Рамон наконец овладел собой. - Позвольте мне начать с того, что идея, которую я предлагаю вашему вниманию, не нова; она была впервые выдвинута Джейнсом более ста пятидесяти лет назад, где-то в 1970-х годах применительно к древним земным цивилизациям.