В этот момент изображение студии на экране сменилось фотографией. Леня обомлел. С экрана на него смотрело его собственное лицо.
Но его удивило не это. Ничего другого в сопровождении данного текста и ждать было нельзя. Но даже на плохоньком экране черно-белого телевизора было видно, что в руки ментам и телевизионщикам попала одна из недавних его фотографий.
Он сделал ее сам, на собственной любимой цифровой мыльнице «Canon PowerShot A75». Поставил, помнится, аппарат на валун на берегу Танаиса, установил режим съемки с десятисекундной паузой… Фотография эта на бумаге напечатана не была и хранилась в единственном месте: в памяти его компьютера, стоявшего в Лениной костровской квартире. Это он хорошо помнил: не в офисе, а именно в квартире.
Значит, туда они добрались.
– Да это ж ты… – восхищенно протянула Жанна, переводя взгляд с экрана на голого Леонида.
Глава 5
В то самое время – утро вторника, – когда Леня Шангин проснулся в квартире проститутки в райцентре Шахтерск, трое мужчин шли по левому берегу полноводного, тихого Танаиса. Первый шагал у самой воды, второй – параллельно ему метрах в десяти. Дальше на таком же расстоянии следовал третий. Все трое молча и сосредоточенно рассматривали землю вдоль воды.
На другом берегу широкого Танаиса, за спинами мужчин, в утренней дымке расстилался Костров. Белели вдали его многоэтажки, сверкали золотом пузатые купола собора, по мостам через реку катились букашки автомобилей. А здесь, на левом, пойменном, берегу никаких признаков цивилизации не наблюдалось, если не считать таковыми редкие следы кострищ, осколки от бутылок и прочий сор. Рядом с одним из ериков, которыми была богата пойменная часть берега, шуршали камыши, да пыхтел посреди Танаиса буксирчик.
Первый мужчина – тот, что шел вдоль кромки воды, – был отчимом пропавших ребятишек. Двое других – его соседями и друзьями. Они не обсуждали между собой происшедшее. Уже не обсуждали. Они не говорили об этом вслух, но все трое понимали: сейчас, когда минуло около полутора суток с момента, как детей хватились, шансов отыскать их живыми и здоровыми оставалось мало. И они искали любую зацепку: отпечаток босой детской ножонки, или деталь одежды, или хоть что-то подозрительное, что могло бы навести на след малышей.
Поэтому сегодня мужики встали до рассвета и успели уже прилично отмахать от поселка, расположенного на левом берегу Танаиса в глубине поймы, почти напротив Кострова. Другие группы односельчан, сочувствующих родителям, прочесывали берег к югу от поселка. Еще несколько человек пошли на поиски на восток, вглубь, несмотря на то что соседка, видевшая детей последними, утверждала, что брат с сестрой направлялись именно к реке. А в это время мать пропавших, не спавшая уже две ночи, по третьему кругу обзванивала все больницы и морги Кострова и пригородов.
– Вряд ли они забрались так далеко, – покачал головой мужчина, шедший дальше всех от воды.
– Да, бесполезно, – поддержал второй, тот, что шел посредине. – Надо возвращаться.
Он остановился, вытащил из кармана сигареты и зажигалку и закурил.
И только первый – шедший вдоль воды – не замедлил шага и лишь бросил на ходу:
– Пошли, пошли, – и продолжил, словно заведенная машина, двигаться прежним курсом, всматриваясь в береговую линию, воду, землю. Это был отчим пропавших.
Один его товарищ остановился рядом с другим. Крикнул вслед уходящему:
– Брось ты, Васька! Не дури! Не могли они так далеко зайти!
Первый продолжал удаляться от них в прежнем темпе.
– Ты слышишь меня?!
Никакой реакции.
Товарищи переглянулись, один развел руками и украдкой покрутил пальцем у виска, кивнув в сторону того, кто уходил.
– А что делать? – пробормотал второй. – Могу себе представить, каково ему. – И нехотя зашагал следом.
Его приятель выругался, но побежал догонять.
– До кургана дойдем, а там я точно пас, – вполголоса бросил он, настигнув компаньона.
– И я. Дальше искать – бесполезное дело.
Но тем не менее оба поспешили вслед за первым, не забывая внимательно всматриваться в землю.
До зарослей камышей и до кургана, которые эти двое положили пределом их нынешней поисковой экспедиции, оставалось всего-то метров триста. Слева расстилался спокойный Танаис, справа шуршали камыши. Они окаймляли небольшое озерцо со стоячей водой. Весной, в половодье, река широко разливалась на низком левом берегу. К лету вода отступала, оставляя кое-где следы своего каждогоднего набега: лужи, болотца, ерики. Иные не пересыхали и в самый жаркий августовский зной, а уж сейчас, в июне, и подавно.
Еще дальше от реки, справа, за озерцом, вздымался небольшой холм. Мужики, вышедшие на поиски, как уроженцы здешних мест, прекрасно знали, что молва приписывает холму рукотворное происхождение. Болтали, что это скифский курган и что он вроде бы скрывает настоящий клад: золотые украшения. Но, с другой стороны, какие нормальные люди, пусть даже и древние, станут хоронить там, где раз в год разливается и бушует река? Тем не менее чуть не каждый год легковерные дурачки из поселка, из Кострова и даже других городов расковыривали курган: искали золото.
И, конечно, не находили ничего.
Тем не менее идея дойти до холма показалась мужчинам здравой: а вдруг детишки, привлеченные легендой, отправились сюда на раскопки? Маловероятно, конечно, слишком уж далеко от поселка, чуть не десять километров, но вдруг?
И трое мужиков, растянувшиеся вдоль берега, продолжали обшаривать взглядами песок и траву. Но среди мусора, то и дело попадающегося на глаза – пластиковые бутылки, пивные банки, окурки, корки, – не находилось ни малейшего следа, который указывал бы, что его оставил ребенок.
Чем ближе подходила экспедиция к камышам и кургану, тем больше становилось мусора. Все чаще попадались выгоревшие пятна кострищ. Здесь на берег выходила неприметная грунтовая дорога, и местные парочки или разудалые компании любили подъезжать к самой воде и устраивать тут свидания и попойки.
До того места, где проселочная автодорога (которую уже успели накатать с начала лета) подходила к реке, оставалось метров сто – сто пятьдесят.
Первый, шедший впереди по самой кромке, вдруг остановился. Он удивленно присвистнул и оглянулся на товарищей. Показал рукой:
– Гляньте, мужики, там причал.
– И правда.
Второй подошел к нему и тоже замер.
Сомнений быть не могло: в месте, где дорога обрывалась почти у самой воды, был сооружен небольшой лодочный причал. Два столба, вдававшиеся в реку примерно на полметра, поддерживали настил из свежих досок. Возле причала можно было различить две полузатопленные лодки: у каждой торчали из воды только нос и корма.
– Кому, на хрен, понадобился здесь причал? – словно про себя пробормотал один из мужчин. Отчим пропавших детишек пожал плечами и решительно направился к затопленным лодкам. Его товарищ последовал за ним.
А третий мужчина – он шел дальше всех от берега и отстал от компаньонов – остановился у камышей, которые окаймляли озерцо. Сделал несколько шагов в глубь камышовых зарослей. Он был в сапогах. Под ногами чавкала грязь и булькала вода. Камыши обступили его со всех сторон, отгородив от мира. Сразу стало жарко. Мужик расстегнул штаны и стал справлять малую нужду. Струя звонко ударила в воду. Вдруг он увидел краем глаза какое-то красное пятно. Повернул голову. Метрах в двух от него в воде на боку плавал маленький красный резиновый сапожок. Судя по размеру – детский.
…Двое друзей не успели дойти до причала. Из зарослей камыша как безумный выскочил третий. Лицо его было перекошено.
– Сюда! – заорал он, размахивая руками. – Скорей сюда!
Мужчины развернулись и бросились к нему. Отчим пропавших детей несся впереди. Он уже предчувствовал самое худшее и боялся в него поверить. И молился, чтобы этого худшего не случилось.
– Что?! – выдохнул он, когда подбежал к озерцу.
– Там, – дрожащей рукой указал в глубь камышей его товарищ. На его лице мешались ужас, отвращение и сочувствие.
Отчим вбежал, не разбирая дороги, в камышовые заросли. Вода хлюпала и плескалась вокруг его ног. Брючины намокли. Он вошел в озерцо по голень и тут все увидел. И понял. И без сил опустился на колени, плюхнулся прямо в воду.
Потому что перед ним в озерце лежали два детских тела. Оба – навзничь. Оба были притоплены водой, но сквозь нее были отчетливо видны их белые, запрокинутые кверху, безжизненные лица.
У девочки грудная клетка вся была разворочена. Возле красных лохмотьев внутренностей кормились малюсенькие рыбки.
Мальчик лежал в воде рядом, тоже навзничь. На его теле не было повреждений – только небольшое, с десятикопеечную монету, красное пятно на лбу.
Мальчик и девочка. Брат и сестра. Двенадцати и десяти лет.
Они мертвы и никогда больше не будут живыми.
Стоявший перед ними в воде на коленях отчим схватился руками за лицо, и его тело сотряслось от рыданий.
Стоявший перед ними в воде на коленях отчим схватился руками за лицо, и его тело сотряслось от рыданий.
Двое друзей переминались с ноги на ногу на берегу озерца, с состраданием глядя на согбенную спину несчастного товарища.
Таня.Вторник, 22 июня, деньПосле того как были улажены все формальности, подписаны протоколы и милиционеры убыли из разгромленного офиса, Татьяна засобиралась на вокзал. Она поручила Изольде потихоньку наводить порядок и сказала, что скоро вернется.
Вокзал располагался всего в четырех кварталах от работы, и Таня решила не брать машину и пройтись пешком, привести в порядок растрепанные мысли и чувства.
Она шла по тихой улице в тени акаций и размышляла. Таня почему-то не сомневалась: и нападение на офис, и исчезновение Лени – звенья одной цепи. Точнее, одно явилось следствием другого. Но вот что произошло? Что конкретно случилось? Она ломала голову, однако у нее не было абсолютно никаких версий. Она не могла себе даже представить: почему вдруг Леня, тихий, скромный менеджер, стал от кого-то убегать? Стал объектом чьей-то охоты? С какой стати?
Трудно представить человека, более далекого от криминала, большого бизнеса и спецслужб. И, положа руку на сердце, Ленчик ведь такой примитивный! Не умей он иногда подкидывать блестящие рекламные идеи – вообще Иванушкой-дурачком можно было б его назвать. Как он тогда, позавчера, заладил: «Хочу да хочу тебя». И при этом ни слова красивого, ни намека на истинную страсть, ни единого комплимента… Разве такой человек в силах натворить что-нибудь серьезное? Да максимум, на что он способен, – это стащить сырок в супермаркете… Кому он мог помешать? Почему вдруг стал неугоден?
А может, разгадка кроется в его прошлом? Таня вспомнила, что однажды, подвыпив, Леня в ответ на ее вопрос, почему он уехал из Москвы, сказал: «Я сбежал». – «От кого? От девушки?» – спросила тогда Таня. «Хуже», – мрачно покачал головой Леонид и дальнейший разговор замял.
Теперь Татьяна ломала голову: что скрывали те его слова? Что это было? Обычная мальчишеская бравада? Тщеславное мужское желание показаться значительней, чем он есть на самом деле? Или Лене и вправду было кого опасаться в столице? И враги теперь настигли его?
Таня вздохнула. Она надеялась, что посылка, которую Леня оставил для нее в камере хранения, и впрямь, как он обещал в письме, объяснит ситуацию.
Садовникова вышла на привокзальную площадь. Вся она оказалась залита солнечным светом. Подвывая, подъезжали троллейбусы. В них грузились только что прибывшие пассажиры. Публика посостоятельней укладывала сумки и чемоданы в багажники легковушек. Суеты почти не было, особенно если сравнивать со столичной площадью трех вокзалов.
Таня понятия не имела, где здесь находится камера хранения.
Навстречу шли двое симпатичных юных милиционериков. При других обстоятельствах она бы, не задумываясь, спросила у них дорогу. А теперь, после исчезновения Лени, что-то екнуло в груди: «А вдруг они уже знают, что я должна прийти за посылкой, и только меня и поджидают?.. Ф-фу, – отогнала Таня дурацкие мысли, – что за паранойя!» И именно для того, чтобы преодолеть себя, избавиться от мании преследования и доказать самой же, что ей ничто не угрожает, она остановила молодых милицейских и спросила:
– Не подскажете, где здесь камера хранения?
– Подскажем, – охотно откликнулся юный милиционер. – Выйдете через вокзал на перрон, прямо на первый путь, и идете направо. Там увидите красное одноэтажное здание, на сортир похожее. То и будет камера хранения.
«Вот видишь, как все просто, и совершенно нет ничего страшного», – успокоила себя Таня.
– Спасибо, офицер, – она обворожительно улыбнулась. Милиционер засиял.
– Он не офицер, – ухмыльнулся его товарищ, – он курсант!
– А ты кто? – окрысился первый. – Не курсант, что ли? – И крикнул уже вдогонку стремительно удаляющейся Тане: – Девушка, а что вы делаете сегодня вечером?
– Я уезжаю, – бросила на ходу Татьяна и вошла под своды вокзала. И подумала: «А и вправду хорошо было бы отсюда уехать». Предательская мысль об отъезде посетила ее за сегодняшний день не впервые. С тех самых пор, как она вошла утром в разгромленный офис, Таня время от времени подумывала об этом.
Происходящие события отнюдь не внушали ей оптимизма. Предчувствия подсказывали, что вчерашние и сегодняшние происшествия – возможно, только начало. Возможно, лишь преддверие чего-то странного и неприятного. Бежать… Это соблазнительно. Но… Как она может бросить свое дело, офис, коллектив? Как может предать Леню, который, вероятно, нуждается в ее помощи? Наконец, как оставить неразгаданной загадку: куда делся Леонид Шангин и что с ним произошло? Ведь если на эти вопросы так и не ответить, они будут мучить ее всю оставшуюся жизнь.
Через вокзал Таня вышла на перрон и двинулась вдоль первого пути в направлении, указанном курсантиком. На перроне было пустынно, только в киоске с пивом одинокая продавщица обмахивалась испанским веером, да на лавке в безнадежном ожидании поезда дремал в окружении чемоданов полный мужчина.
А вот и краснокирпичное здание камеры хранения. Действительно, похоже на общественный туалет. Широкое окно приемщика настежь распахнуто, но внутри никого нет. Таня заглянула внутрь и крикнула в душную темноту:
– Эй, есть кто живой?
– Чего вопишь? – раздался голос совсем рядом.
После яркого солнца Татьяна не заметила в полутьме, что приемщик сидит тут же, по другую сторону окошка.
– Ой, звиняйте, не признала, – весело проговорила Таня со вдруг проклюнувшимся казацким акцентом. – Мне бы одну вещичку получить.
– Какую тебе вещичку? – Приемщик в синем сатиновом халате поднялся и подошел к окошечку. Он был молодой, но с уже сильно выдающимся вперед пивным брюшком.
– Да вот, номерочек у меня. – Таня достала из сумки и протянула в окно номерок с цифрами 113.
– А квитанция?
– Квитанция? Она тоже имеется. Только, знаете, она не на мою фамилию. Муж сдавал – ну, то есть не муж, а друг. А сейчас он уехал, а получить вещички не успел. И меня попросил их забрать.
– Надолго друг-то уехал? – Приемщик вдруг подмигнул ей.
– Да, надолго. На три месяца, на вахту на Север.
– Значит, ты теперь вроде как одна?
– Он думает, что одна.
Приемщик оценил юмор, громыхнул.
– Ну, давай сюда свою квитанцию, – отсмеявшись, милостиво разрешил он.
Таня достала из сумочки Ленькину свернутую бумажку, протянула. «Кажется, сработал план «а», – облегченно подумала она, – а именно легкое кокетство. К плану «б» – подкупу – прибегать не пришлось». Расслабившись, она даже не сразу заметила, что после того, как приемщик развернул квитанцию, что-то в его настроении неуловимо переменилось.
Он, внимательно изучив бумагу, нахмурился.
– Это ж на чью фамилию выписано? – отрывисто спросил он.
– Шангин. Леня Шангин моего друга зовут.
– Нет у меня для тебя ничего, – вдруг бросил сквозь зубы приемщик и швырнул на прилавок квитанцию (а номерок не бросил – прибрал себе).
Таня едва успела подхватить бумаженцию, как окно с треском захлопнулось.
Ошеломленная метаморфозой, произошедшей с приемщиком, Таня несколько секунд остолбенело стояла, даже не замечая, что чуть поодаль от здания камеры хранения замер какой-то мужичонка, который минуту назад внимательно прислушивался к их диалогу, а теперь присматривался к ней.
Таня постучала ноготками в оцинкованное окошко камеры хранения.
– Эй, – вполголоса позвала она.
Нет ответа.
– Эй! – позвала она уже погромче и постучала в окно костяшками пальцев.
И опять тишина.
– Эй, куда вы убежали? – закричала Таня и забарабанила кулачком.
Из недр камеры хранения раздался рык:
– А ну, пошла отсюда!! – и четырехэтажный мат.
Таня оцепенело отступила на два шага. На глаза навернулись слезы.
– Что я вам сделала-то? – пробормотала она.
– Иди-иди, давай! – продолжал разоряться приемщик внутри своей крепости, так и не отворив оконце. – Вали отсюда, а то сейчас в милицию позвоню, они живо тебя!
– Хам. Дурак. Скотина, – вполголоса пробормотала Таня и отступила от камеры хранения. Нарываться на скандал и впутывать милицию совершенно не входило в ее планы. Но что же тогда делать?
И тут к ней подошел тот самый мужичонка, что внимательно прислушивался к их разговору. Он был в пиджаке, надетом прямо на голубую майку, в стоптанных сандалиях, с огромной пустой сумкой в руках. Типичный привокзальный деклассированный элемент.
Он обратился к Тане, выразительно зыркнув по сторонам и понизив голос:
– А я знаю, чего тут было.
– В смысле? – повернулась Таня к нему.
– Я знаю, почему Пахомыч на тебя взъярился.
– Ну, и?..
– Так ведь это, – он облизнулся, – информация денег стоит. Хочешь все знать – гони монету.
– Да? А какая такая у тебя информация? – Татьяна усмехнулась. – Может, они мне и не нужны, твои знания.