Парфюмер звонит первым - Анна и Сергей Литвиновы 26 стр.

– Не знаю.

– Что вы говорите? Вы же в городе, считай, хозяин. Самый богатый и самый умный человек. (Толика лести никогда не помешает.) Неужели вы не в курсе, что в Кострове творится?! Никогда не поверю!

На этих словах горничная внесла поднос с кофе, минералкой и конфетами. Удивленно глянула на Таню: первый раз, верно, слышит, что на хозяина кто-то смеет почти кричать. Миллионщик нахмурился, но ничего не ответил: дожидался, пока девушка расставит перед Татьяной заказанное.

– И пепельницу заберите, – капризно буркнула Садовникова.

Нечего тут на нее осуждающие косяки кидать. Она личная гостья миллионера, понятно? Как хочет, так с ним и разговаривает.

– Извините, – прошептала горничная, схватила пепельницу и чуть не бегом скрылась в доме.

– Я, знаете ли, Таня, в нашем городе не киднепингом занимаюсь и не рэкетом, – усмехнулся ГЗ, – поэтому связей в столь специфической, бандитской среде у меня нет.

– Ну, это среда скорее не бандитская, а милиционерская, – парировала Таня. – И Комкова, вы сами сказали, знаете. А потом, трудно себе представить, чтобы Комков с Подольских действовали в одиночку, – продолжала наседать она (Валера мог бы гордиться ее упорством!). – Чтобы эти два мента, настоящий и бывший, творили преступления по своей прихоти. За ними кто-то явно стоит. И этот «кто-то» – человек могущественный. Поэтому я вынуждена переформулировать свой вопрос: назовите мне могущественных в Кострове людей, связанных с криминалом?

– Таня-Таня, – вздохнул Глеб Захарович. – Ну, куда вы гнете? Ну, допустим, назову я вам три-четыре фамилии местных криминальных боссов. Я их, положим, знаю. И что дальше? Как вы будете действовать?

Миллионер выдержал паузу, но Таня упрямо молчала, прихлебывая кофе, потому что не было у нее ответа на этот вопрос. И тогда он ответил сам:

– Вы, верно, нашлете на этих людей ОМОН. Или кто там озабочен судьбой вашего отчима? С кем вы только что тут разговаривали – с Москвой, ФСБ? Со спецотрядом «Альфа»? И что будет дальше? Положим, один из городских авторитетов замешан в похищении вашего отчима – а дальше?.. Что, «альфовцы» его пытать будут? Чтобы он выдал местонахождение вашего Валерия Петровича? Учтите, Таня: вы в Кострове человек пришлый и новый. А мне здесь жить и работать. Я надеюсь, еще долгие годы. А слухи по городу разносятся быстро. И я бы не хотел, чтобы мое имя кто-то связал с налетом вооруженных людей на жилые дома и офисы авторитетных в городе людей.

– И все-таки назовите мне их имена, ваших авторитетных людей.

– Вы упорный человек, Танечка, – покачал головой Глеб Захарович. – Это положительное качество. Но иногда ваше упорство превращается в упрямство. А это уже недостаток.

– Пожалуйста – имена!

– Ну, что мне с вами делать, – развел руками миллионер, словно призывая небо в свидетели: видит бог, эта девчонка его переупрямила. И нажал какую-то потайную кнопку внутри балюстрады – через минуту на пороге уже показались двое «личников» миллионера: Добрыня Никитич, спасший Таню сегодня, и тот, которого ГЗ называл Алешей Поповичем.

– Садитесь, ребята, – устало махнул Глеб Захарович в сторону железной скамьи, на которую были небрежно брошены три разноцветные подушки. – Я вас позвал, чтобы посоветоваться. А именно, вы знаете, кто может стоять за похищением отчима этой барышни?

Охранники переглянулись. Танин спаситель убежденно сказал:

– Вилы, однозначно.

Алеша Попович кивнул:

– Согласен.

– Кто это такой? – быстро спросила Татьяна, но одновременно с ней свой вопрос «личникам» задал и ГЗ:

– Почему вы думаете, что Вилы?

Охранники, естественно, решили отвечать не Тане, а своему хозяину.

– Ну, во-первых, он с Комковым гужуется, – проговорил Алеша Попович, поглядывая на своего коллегу Добрыню: чувствовалось, что тот в их спарке главный. Добрыня, подтверждая слова приятеля, весомо кивнул. – Я несколько раз Вилена вместе с Самкиным видел. Работает тот ментяра на него, я думаю. То есть работал, пусть земля ему будет…

– А потом, – подхватил Добрыня, – Вилы, он из всех наших авторитетов самый поганый. Отморозок. Если ему что для своего бизнеса надо, он ни перед чем не остановится.

– Да что за Вилы? – воскликнула Таня. – Как его настоящее имя, фамилия?

– Догаев его фамилия, – откликнулся Добрыня, – Вилен Мовсарович Догаев. От имени Вилен пошло его погоняло – Вилы. Отец его ингуш, мать русская. Говорят, он вор в законе. И в то же время – легальный предприниматель. В Кострове ему куча фирм принадлежит. Два ресторана, бензоколонки. Он даже нашу футбольную команду финансирует. А еще, говорят, он оружие на Кавказ поставляет. К нему давно местная прокуратура и ФСБ пытались подобраться, да ничего у них не получается. Говорят, потому что их всех он купил.

– А где этого Догаева найти? – быстро спросила Таня.

– А пес его знает. У него, базарят, только под Костровом четыре дома. Да три квартиры в городе. Да два офиса. Вот и разыщи его.

И тут раздался звонок, который в корне изменил всю ситуацию. Как ни странно, телефон этот прозвонил в кармане у Добрыни Никитича.

Ходасевич, конвоируемый двумя молодыми вооруженными бандитами, вошел в просторный холл чужого загородного дома. Чувствовал он себя более чем скверно. То ли последствия побоев сказывались, то ли переживания нынешней ночи, но в голове гудело, будто там филиал кузни открылся. В висках так и ухало. И воздуха ему не хватало, словно из особняка похитителей весь кислород выкачали. Он глубоко, со свистом вдыхал, но никак не мог надышаться.

– Ладно, папаша, не боись, мы тебя пока кончать не будем, – прокомментировал первый боец и дружески хлопнул полковника по плечу, а второй расхохотался шутке товарища, и это были последние сигналы из внешнего мира, которые дошли сквозь какую-то красную пелену до сознания Ходасевича. Сделав еще три шага, он вдруг стал заваливаться на бок.

– Эй, эй, отец, ты че? – заорал первый конвоир. – Мы тебя опять поднимать не будем, хрен жирный!

Второй попытался подхватить заложника, но масса тела полковника оказалась слишком велика, и он кулем повалился на ковер. Голова глуховато стукнулась о пол.

– А ну, подъем! – заорал второй. – Чего разлегся! – и от души пнул Ходасевича ногой.

– Погодь, – остановил его первый, – с ним чего-то не то.

И в самом деле с пленником происходило нечто непредусмотренное. Он лежал на боку (ровно лечь ему мешали застегнутые за спиной наручники) и дышал настолько тяжело, что, казалось, слышно на весь дом. Глаза были закрыты. Лицо побагровело.

– Эй, ты чего? – наклонился над ним первый тюремщик. С силой похлопал по щекам.

Судорога прошла по всему телу полковника. И никакой реакции на внешние раздражители. Тяжелое дыхание, закаченные глаза, багровая рожа.

– Похоже, у него приступ.

– Какой еще приступ!

Но тут и второму садисту стало ясно, что с пленником неладно. Заложник с особенным всхлипом последний раз втянул в себя воздух и затих. Крупная дрожь прошла по всему его толстому телу. А затем лицо его стало резко бледнеть, бледнеть и буквально на глазах превратилось в восковое, словно у трупа. Первый тюремщик пощупал пульс на шейной артерии и благоговейно прошептал:

– А сердце-то не бьется.

– Что у вас тут?! – Хозяин подошел, как всегда, неслышно, рявкнул из-за спин.

– Да вот: похоже, что кончается, – пролепетал второй молодой террорист.

– Я ему покажу кончаться, – усмехнулся седовласый, вытащил из-за пояса пистолет и направил его прямо в лоб Ходасевичу. – Симулирует, сука.

– А ну, встать! – заорал он. – Или я буду стрелять!

Никакой реакции.

– Встать! Считаю до трех. Раз. Два. Три.

Одновременно с «три» седовласый выстрелил. Пуля ударила в пол рядом с головой заложника. На ковре образовалась аккуратно оплавленная дырочка. Пах! Раздался второй выстрел. Затем – третий. И еще две пули легли на расстоянии сантиметра от черепа Ходасевича. А он даже не моргнул, и бровью не повел, лежал, словно мертвый. И тут главарь захватчиков наконец убедился, что заложник не симулирует.

– Быстро дуй в машину, – скомандовал он первому подручному, – тащи оттуда из аптечки валерьянку, корвалол, этот, как его, нитроглицерин!

– Думаете, поможет? – поинтересовался первый.

– А я фуй его на фуй! – выкрикнул седовласый и еще раз витиевато выругался.

А Ходасевич так и лежал трупом, не шевелился, только лицо становилось бледнее и бледнее, хотя, казалось, бледнее уже некуда.

Главарь террористов усмехнулся:

– Умер Максим – и хрен с ним. Все равно не жилец. А у нас на такой случай еще один заложник имеется.

Подбежал молодой конвоир:

– Вот, нитроглицерин.

– Поздно пить боржоми, если почки отвалились.

– Так он че, совсем помер?

Подбежал молодой конвоир:

– Вот, нитроглицерин.

– Поздно пить боржоми, если почки отвалились.

– Так он че, совсем помер?

Седой присел на корточки, брезгливо коснулся холеными пальцами шеи полковника:

– Да нет, похоже, дышит еще.

– Может, ему «Скорую» вызвать?

– Ты гребнулся, что ли? Какая ему тут, на хуторе, на хер, «Скорая»?!

Седовласый выудил из кармана мобильный телефон:

– Надо узнать, как там вторая наша пациентка поживает.

Телефон прозвонил раз, другой.

– Это не мой, – удивленно прислушался Добрыня Никитич.

– Как не твой?! – возмутился его партнер. – Из твоего кармана звонит!

– Ах да, – хлопнул себя по лбу Танин спаситель, – я же у Комкова с Подольским их трубы с тел снял!

Он залез в карман, вытащил мобильник и, глядя на дисплей, произнес:

– Это комковская труба. Я хорошо ее запомнил: «Сименс», шестьдесят пятый. Номер определился. Ну, что, брать?

И тут Глеб Захарович скомандовал: «Давай мне!» Добрыня подскочил к нему, и ГЗ поднес аппарат Комкова к уху.

Глеб Захарович произнес, старательно нивелируя индивидуальные интонации голоса:

– Комков слушает.

Наступила напряженная пауза, Таня, затаив дыхание, ждала, что звонивший вот-вот распознает подвох и бросит трубку, однако разговор продолжился. Татьяна облегченно выдохнула. Она подошла как можно ближе к Глебу Захаровичу – на расстояние вытянутой руки – и попыталась расслышать, о чем говорит на том конце линии его собеседник, однако до нее долетали только обрывки слов, из которых невозможно было составить общую картину разговора. Однако Глеб Захарович, усмехнувшись, подмигнул ей и указал сначала на нее, а потом на трубку: мол, о вас, Таня, идет речь. Татьяна даже поразилась: как у него выдержки хватает в столь напряженный момент еще и шутить!

– Нормально, – сказал своему невидимому собеседнику ГЗ. – Здесь она, рядом. – И снова подмигнул Татьяне. – Живая и почти здоровая.

В ответ в трубке разразились длиннющим монологом, из которого до Тани долетело лишь одно слово: «умирает», – и она вздрогнула.

– Да и хрен с ним, – откликнулся, в образе капитана Комкова, Глеб Захарович. – Коза-то эта еще осталась. Отвезите его лучше куда в больницу, да и киньте там.

Ему что-то возразили, а ГЗ ответил:

– Охота была его самим хоронить. Он же тяжелый.

Собеседник сказал еще пару слов и «отбился». Глеб Захарович усмехнулся (он старательно отводил глаза от Тани).

– Да здравствует наша сотовая связь, искажающая голоса до неузнаваемости! – невесело сказал он.

– Что, что случилось? – затеребила его Таня. – Что-нибудь с Валерой?!

– Да, Таня, – подтвердил он, по-прежнему избегая смотреть на нее. – Звонили его похитители. Сказали мне – то есть капитану Комкову, что Валерий Петрович плохо себя чувствует. У него, кажется, сердечный приступ. Эти мерзавцы говорят: умирает.

Таня ахнула и в ужасе закрыла рот ладонями.

На подлете к Кострову Ибрагимов глянул на часы. Они долетели до города за рекордное время: один час и пятнадцать минут. Краешком взошедшее солнце, сопровождавшее их на большой высоте, снова скрылось за горизонтом, когда «Гольфстрим» пошел на посадку. Осталась лишь ярко-желто-красная полоса и светлый восток.

Наручные простецкие «Касио» Ибрагимова показывали 04.47. До предполагаемого начала операции в Черном море оставался один час и тринадцать минут. А в момент, когда она начнется, умрет его друг полковник Ходасевич. И Ибрагимов по-прежнему не знает, что предпринять, чтобы помочь ему. Он даже представить не может, что следует делать. Бойцы «Альфы» и их командир ждут от Ибрагимова инструктажа, а он понятия не имеет, что им говорить.

Настолько беспомощным Ибрагимов ощущал себя, пожалуй, впервые в жизни.

– Ну, ну, Таня, – Глеб Захарович успокаивающе похлопал ее по плечу. – Все будет хорошо. Все еще обойдется. – Особенной уверенности в его тоне Таня не слышала. Она припала к плечу Глеба Захаровича – левому, не раненному – и навзрыд плакала. При всей горестности ситуации – о, как ей было жалко и Валеру, и себя! о, как же она будет жить дальше без своего милого толстячка! – при всей трагичности положения, ей уютно плакалось в плечо ГЗ: оно было мощным, а руки его – сильными и нежными, и пахло от него диковинным, незнакомым дорогим парфюмом.

– Слезами горю не поможешь, – миллионер наконец хорошенько тряхнул Татьяну за плечи. – Надо постараться спасти Валерия Петровича.

– Спасти?! – всхлипнула она, отстранилась и глянула на ГЗ заплаканными глазами. – Как? Вы вообще сказали, чтоб они его – выбросили!

– Это не я сказал, а моими устами капитан Комков, мир его праху, – усмехнулся Глеб Захарович. Достал из заднего кармана брюк упаковку бумажных платков и как бы невзначай протянул их Татьяне. – И, кстати, не выбросить, а отвезти в больницу.

На террасе уже не было охранников: Таня и не заметила, когда их удалил чуткий Пастухов. А небо над ними становилось все светлее, и в саду проснулись, хлопотливо зачирикали птицы.

– Есть у меня одна идея, – задумчиво произнес Глеб Захарович.

– Какая еще идея? – последний раз всхлипнула Таня, утирая слезы.

– Сейчас.

ГЗ достал свой личный мобильник и нажал пару клавиш. Абонент ответил не скоро, однако все-таки ответил. Наверное, увидел на определителе, кто звонит, и сообразил, что игнорировать звонки всесильного Пастухова, хотя бы даже в пять утра, себе дороже.

– Кирсаныч? – снисходительно молвил парфюмерный магнат в трубку. – Ты чего там, дрыхнешь?.. Хватит, поднимайся, солнце встает, а ты бока пролеживаешь!.. Да, есть у меня до тебя дело. Слушай, Кирсаныч, внимательно. Давай-ка быстро пробей мне мобильный номер: на чье имя зарегистрирован. Да, он из твоей сети. И запеленгуй, откуда конкретно произвели с данного телефона последний звонок. Три минуты тебе на все про все даю.

Глеб Захарович залихватски подмигнул Тане и вдруг возмущенно выкрикнул в телефон:

– Как это «ты не можешь»?! «Незаконно»?! Ты мне будешь говорить про «незаконно»? Ты, Кирсаныч, что, забыл, с кем разговариваешь?.. Не помнишь, что мой концерн – твой самый крупный корпоративный клиент? По-моему, в общей сложности две тысячи абонентов, я не ошибаюсь? Ты что, хочешь, чтоб я их всех в «Мегафон» увел? Или в «Костров-лайн»? Или чтоб вообще твою лавочку в Кострове прикрыли? А?!

Трубка забасила извиняющимся тоном.

– Ну, вот и правильно, – резюмировал миллионер. – В порядке исключения все на свете сделать можно. Диктую номер.

Глеб Захарович взял «Сименс» капитана Комкова, на определителе которого сохранился номер, принадлежащий похитителю Ходасевича.

– Пиши, Кирсаныч. Шесть – девять – девять – семнадцать – ноль девять. Давай, пулей отзвони мне, чей номер и откуда прошел звонок.

Глеб Захарович нажал отбой и с любезной улыбкой повернулся к Татьяне:

– Видите, своя прелесть есть и в небольших городах, подобных Кострову. Все деловые люди друг друга знают, и каждый готов при случае помочь товарищу в беде.

В Москве в это время уже встало солнце, и генерал опустил жалюзи на окне. На том же кресле для посетителей, что два часа назад занимал полковник Ибрагимов, теперь сидел сменивший его офицер по фамилии Жилин. На мониторе перед ним разворачивалась картинка, которую в данную минуту снимал с высоты тридцати шести тысяч километров российский разведывательный спутник «Аракс».

На Черном море, в точке, расположенной двумя тысячами километров южнее Белокаменной, еще не рассвело. Но в инфракрасном изображении, передаваемом камерами спутника, был прекрасно различим теплоход типа «река – море» в виде светло-зеленого прямоугольника на темно-зеленом фоне моря. Жилин уменьшил масштаб изображения, «Нахичевань» словно отодвинулась, стала меньше, зато на экране появились три другие изумрудного цвета точки, двигающиеся параллельным курсом чуть впереди. То были торпедные катера, нагнавшие теплоход. Жилин прикинул, что расстояние между ними и «Нахичеванью» составляет километра три-четыре, идут они с потушенными огнями и, конечно же, не видны невооруженным глазом с теплохода. Но они, возможно, заметны на экране радара. Вопрос: насколько внимательно смотрит на этот экран вахтенный помощник капитана и не обнаружит ли он охотящиеся за сухогрузом катера?

– Товарищ генерал, – не выдержал подполковник Жилин, – прошу вас: прикажите мореманам отойти подальше от объекта. Не ровен час, заметят их с «Нахичевани», насторожатся.

– Ну, приказать я им права не имею, не из нашего ведомства хлопцы, а вот посоветовать могу. Установи-ка мне связь с их командиром. Как его там звать?

– Капитан второго ранга Пушков, Дмитрий Михайлович.

– И пусть не отключается, я буду их действия координировать.

– Понял вас, товарищ генерал.