Парфюмер звонит первым - Анна и Сергей Литвиновы 29 стр.

Глеб Захарович встал из-за стола и поклонился.

И тут Татьяну будто кто-то окликнул, хотя она могла поклясться, что не прозвучало ни слова. Она оглянулась и увидела картину, при воспоминании о которой у нее всю оставшуюся жизнь будет радостно-взволнованно биться сердце: по саду, по подъездной дорожке к террасе шел человек, ближе которого у нее не было никого на свете. Он шел в одиночку, медленно, изнуренно, но шел к ней. Выглядел он ужасно усталым, но и только. Ни следа тяжелой болезни не было заметно на его широком лице.

– Валерочка! – взвизгнула Таня и сломя голову, через ступеньки, бросилась к нему навстречу.

Глеб Захарович отложил свой отъезд в офис и, после того как улеглась первая буря эмоций (в основном выплескиваемая Таней), уселся в кресло, чтобы выслушать рассказ о злоключениях Валерия Петровича.

– …Когда эти трое ввели меня в дом, я вдруг подумал… – продолжил полковник, – нет, скорее даже не подумал, а представил, с удивительной четкостью, что, если я окажусь в том подвале, куда они меня вели – обратного пути мне уже не будет. И тогда я разыграл перед террористами сценку, которые разыгрывают перед превосходящими их по силе врагами некоторые виды насекомых – к примеру, обычные божьи коровки. Они изображают, что умерли. И я тоже притворился. Нет, не мертвым – не дышать я все-таки не умею, хотя и могу замедлять сердечный ритм до сорока ударов в минуту, но смертельно больным.

– И бандиты тебе поверили? – воскликнула пораженная Татьяна.

– К счастью, да.

– Как тебе это удалось?

– Ты же знаешь, Танюшка, что часть своей жизни я проработал в Юго-Восточной Азии… – начал Валерий Петрович и многозначительно оборвал свою мысль на полуслове: когда заходила речь о его службе, полковник обыкновенно изъяснялся обиняками.

– Ты хочешь сказать, что тебя всему научили индийские йоги? – вроде бы насмешливо сказала Таня, при этом восхищенно, во все глаза, глядя на отчима.

– Примерно так, – улыбнулся он.

– А мы, Валерочка, благодаря твоей болезни, как раз и вычислили, где ты находишься. Главарь бандитов, когда тебе плохо стало, оперу Комкову позвонил, не зная о том, что его телефон уже у нас находится. И с ним Глеб Захарыч под видом Комкова говорил. Очень у вас, – польстила она, глянув на ГЗ, – убедительно получилось.

– Да, я слышал этот диалог, – кивнул полковник, – с той стороны. Но предположить не мог, что Догаев разговаривает не с каким-то другим бандитом, а с вами, господин Пастухов.

– А потом, – продолжала Татьяна, – Глеб Захарович выяснил, кому принадлежит телефон, с которого сделали звонок. Оказалось, что Догаеву. И тогда мы на него твоего друга Ибрагимова навели.

– Мне Ибрагимов об этом уже рассказал, – кивнул Валерий Петрович.

– Как там, кстати, Вилен Мовсарович себя чувствует? – с непонятным выражением (ехидцей? злорадством? опаской?) поинтересовался Пастухов.

– Мертв, – отстраненно бросил отчим, и на лице Глеба Захаровича на секунду отразилось явственное удовлетворение. Таня, наблюдавшая за ГЗ, подумала, что миллионер, хоть и трепался, что с местным криминалом не пересекается, рад устранению конкурента – причем чужими руками.

В то же самое время, примерно через сорок минут после катастрофы на «Нахичевани», один из трех торпедных катеров, находящихся под командованием кавторанга Пушкова, пристал к дальнему пирсу небольшой российской военной базы в поселке Головинка, неподалеку от Сочи.

На пирсе катер встречали трое необычно одетых людей: в спецкостюмах химзащиты с надвинутыми капюшонами, в противогазах и бахилах. Один из них принял из рук каплея Нестеренко канистру с забортной водой – пробу, взятую на месте терпящего бедствие сухогруза. Двое других приказали экипажу катера немедленно сойти на берег, а затем отконвоировали всех моряков в ожидавший на берегу наглухо закрытый фургон.

Фургон резко сорвался с места, но прежде него от пирса отъехала «Волга», увозившая в багажнике канистру с пробой воды.

– Валерий Петрович, – любезно предложил Глеб Захарович, – не хотите ли перекусить? Я распоряжусь.

– Благодарю вас, нет.

– Может быть, чашечку кофе?

– Нет, спасибо.

Таня удивленно глянула на отчима: обычно тот, в какие передряги ни попадал, никогда не отказывался плотно подзаправиться, тем более в хорошей компании.

– А вы, Татьяна? – продолжал исполнять роль радушного хозяина Глеб Захарович.

– Кофе с удовольствием.

– К сожалению, как ни приятно мне ваше общество, я вынужден вас покинуть. Меня ждут в офисе.

– Минуточку, – Валерий Петрович властным движением руки остановил Пастухова. – У меня к вам есть один вопрос.

– Слушаю, – устало-снисходительно бросил миллионер.

– Откуда вчера вечером бандиты узнали, что мы с Татьяной находимся именно у вас в доме?

Вопрос полковника прозвучал неожиданно резко на фоне всей предыдущей беседы: благодушного трепа победителей, когда все невзгоды и беды позади.

ГЗ нахмурился.

– Я сам задавался этим вопросом. Мы тут даже с Татьяной Валерьевной по этому поводу подискутировали.

– И?..

– Мне представляется, что это вы, полковник, привели сюда «хвост». Помните, с каким вы шиком вчера подъехали? На такси – и прямо к парадному подъезду. Я думаю, вас выследили.

Ходасевич кивнул:

– Допустим. Тогда вопрос номер два. Таня вчера на террасе, когда ее захватили, воззвала о помощи. Затем бандиты ворвались ко мне в спальню. Между этими двумя эпизодами прошло не более полутора минут. У вас в доме восемь спален. Значит, налетчикам было точно известно, где конкретно я нахожусь. Откуда?

Глеб Захарович криво усмехнулся:

– Вы меня в чем-то обвиняете?

Он словно бы невзначай сделал пару шагов по направлению к балюстраде.

Валерий Петрович тоже встал:

– Да, обвиняю.

– Весьма неблагодарно с вашей стороны. После всего, что я сделал для Татьяны Валерьевны. Да и для вас тоже. Впрочем, – ГЗ презрительно скривился, – чего еще, кроме подлянки, можно ждать от чекиста!

Миллионер незаметно приблизился к самой балюстраде. Отчим медленно наступал на него. В опущенной руке он держал столовый нож. Татьяна с удивлением смотрела за странной переменой в отношениях между ними.

– Не надо! – вдруг спокойно, но ужасно твердо проговорил Валерий Петрович. – Не надо нажимать тревожную кнопку! Все равно ваша охрана, ваши чудо-богатыри блокированы людьми полковника Ибрагимова. Никто к вам на помощь не придет.

Глеб Захарович застыл, упершись спиной в балюстраду. Отчим подошел к нему вплотную. А затем вдруг поднял руку (миллионер был выше Ходасевича на полголовы), схватил его за отворот рубашки и резко дернул вниз. Рубашка с треском порвалась, обнажив свежий бинт, на котором уже проступило кровавое пятнышко. Следующим движением отчим полоснул прямо по бинту столовым ножом.

– Что вы делаете! – воскликнул скорее изумленный, чем разгневанный миллионер: он даже не сделал попытки защититься. Кокон бинта на его левом плече, разрезанный наотмашь Ходасевичем, развалился.

Таня ахнула.

На плече Глеба Захаровича под бинтом не оказалось никакой раны. Ничего – гладкая, здоровая, упругая кожа.

– Что за дешевый маскарад! – насмешливо пробормотал Ходасевич.

После долгих переговоров с дежурным секретарем заместителя директора службы наконец соединили с президентом. Генерал бесстрастно доложил Верховному главнокомандующему о том, что произошло в акватории Черного моря. Факты и только факты, никаких выводов и оценок. После секундной паузы президент спросил:

– Вы на все сто процентов уверены, что на борту «Нахичевани» было взорвано именно бактериологическое оружие?

– Нет, – честно ответил генерал, – всего на девяносто девять.

– Вы уверены, что споры сибирской язвы попали в морскую воду?

– Никак нет, но почти уверен.

– Вот и славно, что почти. Давайте, изучайте ситуацию, проясняйте обстановку. А когда сможете говорить о чем-то с полной уверенностью, свяжитесь со мной.

Итак, Верховный главнокомандующий принял решение, чрезвычайно в духе российских правителей вообще и нынешнего в особенности: ничего не предпринимать. Никакой эвакуации, никакой профилактики, экстренных мер или тем более оповещения населения. Его решением было: годить, ждать, уточнять ситуацию, проводить консультации. Голос президента по телефону звучал гипнотизирующе, умиротворяюще, словно у телепроповедника. Положив трубку телефона спецсвязи, генерал почувствовал себя так, словно его одурачили.

А сразу же после того, как закончился высочайший разговор, на связь с генералом вышел кавторанг Пушков с головного торпедного катера в Черном море. Он доложил обстановку.

Голос его звучал совсем не весело.

– В результате взрыва на борту «Нахичевани» погибло двое наших, – сообщил он. – Еще один легко ранен в ходе перестрелки. Первая медицинская помощь ему оказана, боец остается в строю. Заболевших или отравившихся среди десантников нет. Пока нет. Кроме смертника, приведшего в действие бомбы, нами уничтожено еще четверо боевиков. Остальные члены экипажа, видимо, к бандформированиям непричастны. Документы их в порядке, это русские, украинцы и молдаване, они сотрудничают с нами и помогают в борьбе за живучесть судна. Сейчас «Нахичевань» заглушила моторы и легла в дрейф. Заделать пробоины в трюме пока не удается, и, несмотря на все усилия, видимо, своими силами нам это сделать не удастся. В настоящий момент отсек, в котором находился смертник и где произошел взрыв, полностью затоплен водой. Забортная вода свободно циркулирует в нем. От остальных отсеков судна его удалось изолировать. Осадка парохода увеличилась на тридцать пять сантиметров, но мы в принципе можем добраться своим ходом до ближайшего порта.

А сразу же после того, как закончился высочайший разговор, на связь с генералом вышел кавторанг Пушков с головного торпедного катера в Черном море. Он доложил обстановку.

Голос его звучал совсем не весело.

– В результате взрыва на борту «Нахичевани» погибло двое наших, – сообщил он. – Еще один легко ранен в ходе перестрелки. Первая медицинская помощь ему оказана, боец остается в строю. Заболевших или отравившихся среди десантников нет. Пока нет. Кроме смертника, приведшего в действие бомбы, нами уничтожено еще четверо боевиков. Остальные члены экипажа, видимо, к бандформированиям непричастны. Документы их в порядке, это русские, украинцы и молдаване, они сотрудничают с нами и помогают в борьбе за живучесть судна. Сейчас «Нахичевань» заглушила моторы и легла в дрейф. Заделать пробоины в трюме пока не удается, и, несмотря на все усилия, видимо, своими силами нам это сделать не удастся. В настоящий момент отсек, в котором находился смертник и где произошел взрыв, полностью затоплен водой. Забортная вода свободно циркулирует в нем. От остальных отсеков судна его удалось изолировать. Осадка парохода увеличилась на тридцать пять сантиметров, но мы в принципе можем добраться своим ходом до ближайшего порта.

– Не порадовал ты меня, кавторанг, – вздохнул генерал, – ничем не порадовал.

– А вы? Чем вы можете меня порадовать? Можно ли как-то обезопасить моих людей? – прозвучал в трубке требовательный вопрос.

– На судне наверняка есть аптечка. Пусть все бойцы примут антибиотики. Ударную дозу антибиотиков. Лучше всего – ввести препараты внутривенно.

Генерал не сказал кавторангу, что вряд ли это сможет спасти морских пехотинцев, но лучше хоть какая-то тень надежды…

А как спасти сотни тысяч жителей прибрежных районов и отдыхающих?

На экран монитора в кабинете генерала до сих пор еще передавалось ныне уже, в общем-то, никому не нужное изображение со спутника. Подполковник Жилин уменьшил масштаб картинки. Стала видна береговая линия. На пляжах Черноморского побережья уже появились люди. Денек обещал быть славным, и отдыхающих становилось все больше с каждой минутой. Страшно было подумать, что практически все они обречены.

В кабинете воцарилась гнетущая тишина.

Генерал и подполковник Жилин могли также видеть на мониторе, как торпедный катер, привезший пробы воды, пришвартовался на небольшой российской военно-морской базе в Головинке; видели, как сходит на берег экипаж, как отваливают от пирса фургон и легковая машина…

Теперь им ничего не оставалось делать – только ждать результатов проводимого на берегу бактериологического анализа.

Двое мужчин стояли на полузаброшенном заводском пустыре на берегу Танаиса. Поодаль, на расстоянии километра, фасадом к реке высились красно-кирпичные корпуса парфюмерной фабрики. Рядом, прямо к воде, спускалась недавно обновленная бетонная ограда предприятия. Поверх забора проходили провода под током и были накручены спирали заграждения из колючей проволоки. Но здесь, на пустыре у реки, казалось, охранять нечего. Как это часто бывает на российских предприятиях, дальний угол заводской территории стал местом свалки отслуживших свое, забытых или ненужных вещей и агрегатов. Здесь стояла на чушках кабина грузовика «ЗИЛ» без кузова и колес, валялась гигантская катушка с остатками кабеля и еще две пустые катушки; накренясь, врос в землю огромный проржавленный чан… – и еще множество металлического, деревянного и бумажного хлама было похоронено тут: пустые четвертные бутыли, старый шифер, негодный электромотор… Поэтому двое хорошо одетых мужчин смотрелись на импровизированной свалке весьма чужеродно.

– Как вы, Вилен Мовсарович, возможно, знаете, – проговорил первый джентльмен, – в советские времена парфюмерная фабрика была лишь «крышей», которая скрывала глубоко засекреченный номерной завод по производству химического и бактериологического оружия. Однако уже в начале восьмидесятых военное производство было здесь прекращено. Соответствующие линии распилили на металлолом, а все остатки, так сказать, готовой продукции вывезли на один из семи российских полигонов, где она хранится и по сей час. К восемьдесят восьмому году прошлого века конверсия была полностью завершена, и фабрика стала выпускать сугубо мирную продукцию. Однако…

Мужчина сделал многозначительную паузу, взял собеседника под локоть и подвел его к малозаметному, густо поросшему травой холмику. Затем он нагнулся и вытащил спрятанную в траве штыковую лопату и нитяные перчатки. Натянув перчатки, он, ловко вонзая лопату в землю, прорубил в травяной поросли небольшой прямоугольник. Затем поддел острием дерн, схватил его руками и с усилием отодрал от земли. Открылась небольшая железная дверца. Никакого замка на ней не было, и, поддев ее штыком, мужчина просунул в образовавшееся отверстие руку. Затем он с усилием откинул проржавевшую дверцу. Она распахнулась с визгом несмазанных петель. Из отверстия пахнуло затхлой сыростью. Мужчина вытащил из внутреннего кармана миниатюрный, но сильный фонарик «Мэглайт», осветил образовавшуюся дыру в земле и сделал спутнику приглашающий жест: «Прошу!»

– Только после вас, – шутливо, но твердо промолвил седовласый мужчина. Его собеседник пожал плечами и, посвечивая себе фонариком, скрылся внутри. Седой осторожно последовал за ним.

Короткая ржавая лестница привела их в небольшой бетонный бункер. Пятно фонарика заплясало по стенам. На удивление, они были почти сухи, только кое-где оказались видны потеки воды. Затем луч фонаря уперся в мокроватый пол, а потом выхватил пять лежащих на деревянных козлах удлиненных железных предметов.

– Прошу любить и жаловать, – тоном радушного хозяина произнес первый мужчина. – Вот они. Детище советского военно-промышленного комплекса. Авиационные бомбы, начиненные спорами сибирской язвы. Каждой хватит на то, чтобы уничтожить город с миллионным населением – такой, например, как наш любимый Костров. Они сняты с производства еще в начале пятидесятых годов, после смерти Сталина. С тех пор они, видимо, так и лежат здесь, забытые всеми.

– Да бросьте! Бывает ли такое!

– Еще как бывает. Вон, независимые экологи утверждают, что до войны и сразу после нее даже не оставляли документации: где хоронят снятое с вооружения химоружие. Говорят, в Москве, в Кузьминском парке его зарыто полным-полно. А там ведь дети гуляют, беременные и старики. И мало кто ведает, что по зарину с заманом прохаживается.

– Красиво излагаете. А как вам, любезнейший, удалось найти эти бомбы?

– А я, знаете ли, Вилен Мовсарович, красный следопыт.

– И у вас есть доказательства, что это действительно бактериологические бомбы?

– Видите ли, архивы на фабрике хранятся с явным небрежением. Эти документы я долго искал, но вынести их мне не составило труда. Вот они. Вы можете сличить номера изделий (они написаны на корпусах) со спецификацией.

Мужчина достал из кармана пару листов пожелтевшей бумаги с напечатанным на машинке текстом. Кое-где в текст чернилами от руки были вписаны слова «споры сибирской язвы». Листы выглядели так, будто были вырваны из какого-то досье. В верхнем углу первой страницы выделялся гриф «Сов. секретно». Джентльмен протянул листы собеседнику и любезно посветил ему фонариком.

Седовласый просмотрел документ, а потом еще раз оглядел «изделия».

– Номера совпадают… Но как я могу быть уверен, что бомбы не разряжены? Что они не испортились со временем? Не потеряли свою эффективность?

– А давайте испытаем? Взорвем одну прямо сейчас? – с любезной улыбкой предложил «продавец».

– Ладно, – буркнул после паузы Догаев. – Сколько вы хотите?

– За все про все – десять миллионов американских долларов. Прямо сейчас. На мой номерной счет в швейцарском банке.

– Да вы что?! – скривился «покупатель». – С чего вы взяли, что я готов платить такие деньги?

– В таком случае прощайте. Я завтра же расскажу о своей находке компетентным органам.

– Стойте.

Торг внутри бетонного бункера продолжался еще долго. Наконец партнеры сошлись в цене. Ударили по рукам – и вылезли из бункера наружу, щурясь от яркого в Кострове декабрьского солнца, от бликов света, отражающегося от поверхности Танаиса.

Ни один из них не заметил еще один блик: с противоположного, левого берега реки кто-то наблюдал за обоими мужчинами в бинокль.

Подполковник Жилин не помнил, чтобы он когда-то и за что-то переживал сильнее, нежели сейчас. Даже когда его жена была в больнице, и он ожидал самого страшного диагноза. Даже когда дочке делали сложную операцию и врачи намекали, что готовиться надо к самому худшему. Даже когда в одной из ближневосточных стран провалилась наша сеть, и арестованным нелегалам грозила смертная казнь. И в первом, и во втором, и в третьем случае все обошлось, и он не уставал благодарить за это бога. А вот сейчас…