Одна из бабулек была в панамке – Таня сразу окрестила ее про себя Интеллигенткой. Вторая – в платочке, сарафан у нее был попроще, и на ногах тапочки из кожзаменителя; эту Татьяна назвала для «внутреннего пользования» Простонародной. Третья, с крашенными в голубое и тщательно завитыми волосами, получила прозвище Аристократка.
– Извините, вы не подскажете мне, – жалобно протянула Таня, – как мне вашего соседа из сорок второй квартиры найти – Леню?
– А ты кто ему будешь? – немедленно поинтересовалась Простонародная.
– Я с ним вместе работаю. – «Кротость, кротость и кротость».
– А что, дома его нет?
– Нет, и телефон не отвечает.
– Так он, наверное, на работе? – уставилась на Татьяну пытливым глазом Интеллигентка.
– Я же говорю: я с его работы, и он сегодня на службу не вышел.
Тетеньки многозначительно переглянулись.
«Пусть тебе, Ленчик, будет хуже – старушенции теперь всему дому растреплют, что ты работу прогуливаешь».
– Не видала я его сегодня, – брякнула Простонародная. Таня вгляделась в ее хитрое лицо, вострые глазки и поняла, что сомневаться не приходится: у этой в самом деле жизнь двора – под полным контролем. Раз говорит, что не видала – значит, Леня нынче действительно дома не появлялся.
– А когда вы его последний раз видели? – спросила Таня жалобно.
– А что это вы, девушка, так им интересуетесь? – вклинилась Интеллигентка.
– Я ж говорю: мы работаем вместе, а сегодня он и в офис не пришел, и не звонил даже. И телефоны у него не отвечают. А я, между прочим, его начальница.
– Тоже москвичка, что ли? – осуждающе вопросила Аристократка.
– Москвичка, – кивнула Таня. «Кротость, кротость и кротость».
– А машина-то его на месте? – поинтересовалась Интеллигентка, оглядывая двор.
– Нет ее, – отрезала Простонародная. – И Лени вашего нет. Как он вчера уехал, так больше и не появлялся. Можете не сомневаться.
– А когда он вчера уехал, не знаете? – спросила Татьяна.
– Зна-аю, – ехидненько пропела Простонародная.
– Когда?
Чувствовалось, что среди своих товарок Простонародная – самая информированная. Две другие старушки – видимо, по некоторому своему благородству – не придавали наружному наблюдению достаточной важности (или не желали в этом признаваться каждой встречной-поперечной).
– Уехал Леня вчера в два часа дня, – доложила Простонародная.
Интеллигентка в панамке согласно покивала головой: истинно так.
– И одет он был по-пляжному, – продолжила доносить Простонародная. – В санда-аликах, маечке, шортиках. Коленки го-олые. Совсем никакого стыда у нынешней молодежи нет, – и покосилась на Танино платье, тоже слегка прикрывавшее колени: косвенно, значит, и ее осудила. И подвела черту: – И с тех пор больше Леня твой домой не возвращался.
– Почему это вы так уверены, Элеонора Евстафьевна? – удивилась Аристократка. – Может, и возвращался.
Усомниться в способности Простонародной держать все под контролем было большой ошибкой. Та взвилась:
– Возвращался?! А где ж тогда его машина? Скажи, Марковна, где?
– А может, он вернулся ночью, а сегодня рано утром опять уехал.
Аргумент был слабым. Судя по выражению лица, Аристократка и сама это понимала. Простонародная только фыркнула:
– Раз я говорю «не возвращался», значит, не возвращался.
– Удивляюсь я вам, Элеонора Евстафьевна, – произнесла Аристократка, – как вы все на свете замечать успеваете. Когда только спите?
– Да уж не то что некоторые, которые после обеда отдыха-ают, после ужина отдыха-ают…
Таня поняла, что Простонародной и Аристократке спорить не впервой. Верно, спору меж ними уж не один год, а скорее десяток лет. И обе привыкли к нему и нуждаются в нем – как нуждаются друг в друге. Так и будут две эти дворовые антагонистки, старухи, сидеть и спорить на этой самой скамейке, покуда Смерть, еще одна старуха, навсегда не приберет одну из них. И тогда оставшаяся, осиротев наконец, поймет, сколь важное место занимала ушедшая в ее жизни…
– Ты, девушка, Евстафьевну слушай, – вмешалась тут в спор товарок Интеллигентка тоном третейского судьи. – Раз Евстафьевна говорит, не возвращался, значит, он таки не возвращался.
Прозвучала ее реплика столь весомо, что спор был немедленно исчерпан. Аристократка оказалась посрамлена – очевидно, далеко не в первый раз. Простонародная победоносно глянула на нее и добила подружку:
– Вот и сидела бы и молчала себе в тряпочку!
Аристократка обиделась, поджала губки и уже готовилась сказать что-то в ответ, после чего спор меж ними разгорелся бы с новой силой, но Татьяна поспешила вклиниться с вопросом:
– А скажите, уважаемые женщины, кто в сорок первой квартире живет – напротив Леонида? – Она все никак не могла забыть хамского амбала в коже в дверях соседского жилья. Может, исчезновение Лени как-то связано с ним?
– А никто там не живет, – вдруг насупилась Простонародная.
– Да? – удивилась Таня. – А я только что видела…
– Тихо, девушка, тихо! – шикнула Интеллигентка и выразительно оглянулась по сторонам.
– В сорок первой квартире у нас, – брякнула Аристократка в полный голос, – расположен публичный дом.
– Тише ты, Марковна! – цыкнула Простонародная. – Чего болтаешь!
– А что? – немедленно запетушилась Аристократка. – Я ведь говорю чистую правду. Вы, что же, Элеонора Евстафьевна, собираетесь это оспаривать?
– Я не оспариваю, а только говорю, что надо не болтать, с кем ни попадя. Мало ты, Марковна, про этот бардак жаловаться участковому ходила? Мало он тебя попер?
– Не попер, как вы, извините, выражаетесь, а сигнал мой записал.
– Си-игна-ал! – передразнила Простонародная. – Хорошо ты насигна-алила! После твоих сигна-алов уж три месяца прошло, а они там, в сорок первой, все равно воют, как кошки мартовские, аж стены трясутся.
– Вот я и говорю, что надо привлечь к решению данной проблемы широкую общественность…
Татьяна не стала ждать, чем закончится дискуссия, и тихо проговорила:
– Спасибо вам, вы мне очень помогли.
Она была уверена, что, конечно, могла бы узнать у наблюдательных старух всю подноготную Леонида, но ее нисколько не интересовала его подноготная, интересно было только, куда он исчез и почему не позвонил. А по этому поводу бабули выдали, кажется, всю имеющуюся у них в заначке информацию. И Татьяна пошла к выходу со двора, а до нее продолжала доноситься перепалка старух:
– Вот я и говорю: надо написать коллективное письмо в газету, мэру, депутату, наконец!
– Депута-ату! Да они все, депутаты, с этой квартиры кормятся! И девок этих етят!..
Татьяна вышла со двора на улицу Красных Партизан. Безоблачное настроение, овладевшее ею после победы с концепцией, куда-то испарилось. Незамутненную радость профессионального успеха стали отравлять мысли о странных шорохах в Лениной квартире, о хамских его соседях из тайного борделя, о самом факте необъяснимого Лениного отсутствия.
Итак, вчера, в воскресенье, около двух пополудни, Леонид, одетый по-дачному, уехал на своей машине со двора, и больше здесь его никто не видел. Куда же он отправился? На пляж? Вполне вероятно. Татьяна постаралась припомнить, что Леня говорил ей тогда, в ночь с субботы на воскресенье, когда они расставались. Припоминалось плохо. Она все-таки слегка выпила – на радостях от того, что они поставили последнюю точку в концепции. Да, кажется, Леня что-то такое говорил про пляж. Вроде бы он и в самом деле в воскресенье собирался на природу. И даже Таню с собой звал. Но она не могла: надо было посвятить выходной маникюрше, косметологу, парикмахеру. Леня же намеревался тихо расслабиться и отмокнуть. Кажется, именно так он и выразился: «тихо расслабиться и отмокнуть». Что под этим подразумевалось, Таня тогда, ночью, не уточнила. Может, «отмокнуть» означало «напиться»? Или Леня и в самом деле на горпляж на левый берег Танаиса поехал?
Ну, положим, поехал. Это было вчера. Днем. А куда он делся потом? Познакомился с какой-нибудь девчонкой и завился к ней? Запросто. Леня парень молодой, свободный, пригожий собой. Вполне мог склеить на пляже девчушку. Или познакомиться с парнями – собутыльниками, закорешиться с ними и загудеть. Или, допустим, поехать в публичный дом – в один из многочисленных городских аналогов того заведения, что расположено у него на лестничной площадке. Леня, помнится, не скрывал, и даже от Тани, что пользуется услугами местных проституток. Однажды она подслушала, как он перед Эрнестом Максимовичем восторгается их дешевизной и податливостью. Но… Загулять, конечно, можно, но почему он тогда не позвонил? Загулял до беспамятства? А ведь и такое может быть. Леня производил впечатление парня без тормозов. Хотя за прошедшие три месяца прогулов без уважительных причин за ним не замечалось. Да, он приходил на службу помятый, с красными глазами и перегаром. И, бывало, опаздывал и появлялся только к обеду. Но всегда звонил, что задерживается, предупреждал. Почему же вдруг сегодня, в важнейший день сдачи концепции, исчез без следа и безо всяких объяснений?
Может, и в самом деле познакомился с девушкой, профессионалкой или любительницей, да только та оказалась клофелинщицей, опоила Леньку, обокрала и выбросила помирать на улицу? Или его избили новые знакомцы-собутыльники? Или он просто попал в аварию? Или утонул, и его тело тихий Танаис сейчас медленно выносит в Азовское море?
Из-за этих мыслей день теперь уже не казался Татьяне радостным, праздничным. Открывать шампанское и ехать на пляж ей расхотелось окончательно. Она шла по изнуренной зноем улице Красных Партизан, и ее уже не радовали откровенные взгляды местных ловеласов, раздевающие ее с головы до ног. Она их не замечала: ею овладели новые заботы. Счастье, охватившее Таню после удачной презентации рекламной концепции, оказалось недолгим.
Вдруг зазвонил мобильник. Таня вздрогнула, просияла, лихорадочно запустила руку в сумочку – неужели Ленька?
– Татьяна Валерьевна? – раздался мужской голос. Голос смутно знакомый, но явно не Леонида.
– Да, это я, – настороженно ответила она. – С кем я разговариваю?..
– Глеб Захарович, – откликнулся голос.
Главный заказчик. Пастухов. Президент концерна «Юлиана».
«Откуда он узнал мой телефон?» – пронеслась быстрая мысль. Но спрашивать Татьяна не стала. Какая, собственно, разница. Теперь, когда рекламная концепция «Юлианы» утверждена, все равно пришлось бы сообщить главе концерна номер своего мобильника. А раз Глеб Захарович узнал его сам – ей же проще. И самолюбие приятно щекочет – ведь ради звонка ей великий шеф «Юлианы» отвлекся от бесчисленных хлопот по бизнесу. Поручил кому-то разузнать телефон, самолично, директорскими пальцами, отщелкал ее номер…
– Здравствуйте, Глеб Захарович. Рада вас слышать, – вежливо поздоровалась Таня. – Чем я могу вам помочь?
Она ожидала чего угодно. ГЗ мог попросить ее ускорить работу над сметой рекламной кампании. Или подъехать в офис для обсуждения деталей. Или, что тоже не исключено, барским тоном заявить, что он передумал и от услуг «Ясперс энд бразерс» отказывается. Но шеф «Юлианы» неожиданно спросил:
– Татьяна Валерьевна, вы уже обедали?
Таня взглянула на часы: начало четвертого. А о том, чтобы поесть, из-за всех хлопот, сначала с презентацией, а потом – с поисками Леньки, Таня совсем забыла. Хотя здесь, в Кострове, обед в отличие от Москвы – мероприятие святое. Таня и сама начала принимать пищу строго по режиму, ровно в два. И организм, уже привыкший, что его кормят по часам, обычно около четырнадцати ноль-ноль начинал требовать пищи. Но сегодня – из-за противного Леньки, не иначе – есть ей не хотелось совершенно.
– Нет, я не обедала, – ответила она Глебу Захаровичу.
Хотела добавить, что так увлечена работой над его заказом, что даже поесть забыла, но решила по мелочи не врать.
– Отлично. – Тане показалось, что Пастухов обрадовался. – Тогда пообедаем вместе. В половине четвертого в ресторане «Каравелла» вас устроит?
Татьяну такое предложение не устраивало совершенно. И есть не хочется, и «Каравелла» эта расположена неудобно – на окраине Кострова; и, по большому счету, ей сейчас совсем не до главного заказчика, все мысли непутевым Ленькой заняты. Но отказываться, разумеется, нельзя.
– Конечно, Глеб Захарович, – вежливо ответила она. – Я подъеду.
Нажала на «отбой», еще раз взглянула на часы, вполголоса чертыхнулась. И – уже даже не просто московским скорым шагом, а несолидной трусцой – бросилась к обочине, ловить машину. Чтобы успеть к половине четвертого, придется предлагать шоферу как минимум тройную плату.
В «Каравелле», самом модном костровском ресторане, Таня еще не бывала, но слышала о нем не раз. Помнится, Эрнест Максимович как-то в приступе квасного патриотизма изрек, что кабак сей даст сто очков любому парижскому «Максиму» или московскому «Пушкину».
– Вам обязательно нужно сходить в нашу «Каравеллу»! – наставляла Таню секретарша Изольда – она взяла на себя добровольную обязанность побыстрее втянуть новую начальницу в местную, костровскую, жизнь.
Но Тане совсем не хотелось туда идти. Во-первых, потому что ни парижский «Максим», ни московский «Пушкин» ей не особенно понравились: заплатишь сто баксов, а удовольствия получишь на рупь. В ресторанах она ценила не шик, а душевность. Не позолоту на стенах, но скромные интерьеры. Не надменных халдеев, но приветливых официантов. Не «художественное произведение» на тарелке, но вкусную по-домашнему кухню. А уж «шика по-костровски» не хотелось ей тем более. Да и потом – с кем ей идти в пресловутую «Каравеллу»? Не с Эрнестом же Максимовичем!
И она твердо отвечала назойливой секретарше:
– Успеется, Изольда Серафимовна. Еще схожу.
Честно говоря, Татьяна не думала, что повод на самом деле появится, но поди ж ты! Не зря любимый отчим, Валерочка, говорит, что очень часто самым грамотным решением оказывается – ждать и ничего не предпринимать, и тогда нужная дверца раскрывается перед тобой сама и без всяких с твоей стороны сверхусилий.
К «Каравелле» Таня подъехала без триумфа – на раздолбанном, ржавом «жигуленке». Конечно, в представительском «мерсе» с Вас-Палычем получилось бы куда эффектнее, но возьмись она вызывать служебную машину, точно бы опоздала. А Таня считала, что лучше явиться на «ржавчине», но вовремя. У них с боссом «Юлианы» не свидание, а деловая встреча, и она ему не подружка, которой по неписаному кодексу полагается опаздывать, а деловой партнер. Поэтому за минуту до назначенного времени, в три двадцать девять, Таня входила в зал.
Глеб Захарович уже был здесь. Восседал, разумеется, за лучшим столиком – в симпатичной нише у огромного окна с видом на все тот же Танаис: единственную, по большому счету, костровскую достопримечательность. «Интересно, приподнимется он, когда меня увидит?» – загадала Таня (она уже привыкла, что местный бомонд хорошими манерами себя не утруждает).
Но Глеб Захарович оказался человеком воспитанным – не только поднялся, но и руку поцеловал, и улыбнулся чарующе, и, отстранив метрдотеля, отодвинул перед ней стул. И первым делом, едва Татьяна уселась, поблагодарил:
– Спасибо, что приехали, Татьяна Валерьевна. Извините, что так спонтанно получилось.
Тут Таня и вовсе едва удержалась, чтобы рот от удивления не разинуть – большой босс ( а как еще назвать местного царька, директора гигантского предприятия?) извинялся за то, что какой-то соплюшке из-за него пришлось срочно ловить машину и всю дорогу умолять шофера прибавить газу?
– Все нормально, Глеб Захарович, – скупо улыбнулась она. И впервые рассмотрела директора «Юлианы» внимательно. То есть не как партнера по бизнесу, а как мужчину. Что ж, он хоть и в возрасте – сороковник, а то и сорок пять, точно справил, – но выглядит вполне достойно. Шевелюра пышная, без проплешин (неужели наращивал?), фигура поджарая, животик сведен к минимуму, лицо загорелое (в солярий, что ли, захаживает?). И костюм почти безупречный – на местных-то боссах, как Таня успела заметить, одежда, пусть и дорогая, вечно сидит мешком. А у Глеба Захаровича – костюм точно по фигуре. И рубашка в тон. Только галстук слегка подкачал – цвет не самый удачный, и узел завязан горбом.
«Не будь мы партнерами, я бы ему сюда не синий, а темно-бордовый галстук посоветовала, – вдруг подумала Таня. – И завязала бы сама – спасибо Валерочке, научил». Впрочем, тут же застыдилась непрошеной мысли, выгнала ее из головы и светски поинтересовалась:
– По какому поводу мы встречаемся?
– Вводим новую традицию – вместе обедать, – немедленно откликнулся Глеб Захарович. – Вы, надеюсь, не против?
«Можно подумать, у меня есть право отказаться!»
– Конечно, я только «за», – улыбнулась Садовникова.
– Тогда заказывайте. Бизнес-ланч не рекомендую, а вот судак по-польски здесь достойный.
– Что ж, пусть будет судак по-польски, – легко согласилась Таня. – И свежевыжатый апельсиновый, – добавила она подскочившему официанту. – И в конце – двойной эспрессо.
Глеб Захарович одобрительно взглянул на нее и велел подавале:
– Мне все то же самое.
Официант поспешил в направлении кухни, а Глеб Захарович неожиданно сказал:
– Вы мне нравитесь, Татьяна Валерьевна.
«М-да, вот это уж совсем ни к чему».
– Вы мне тоже, – мгновенно отреагировала она. – И что из того?
– Вы не дослушали, – тонко улыбнулся Захарович. – Мне нравится, что вы умеете нестандартно мыслить. Что вы легки на подъем. И быстро принимаете решения. Качества, прямо скажем, для девушек очень редкие.
– В данном случае я не совсем девушка, – ухмыльнулась Татьяна. – Я в первую очередь директор.
Но Глеб Захарович не сдавался:
– Очаровательный директор.
Татьяна нахмурилась:
– Глеб Захарович…
– Позвольте, я закончу, – перебил он. – Неделю назад вы чрезвычайно очаровательно подвернулись мне на теннисном корте и после игры не менее чарующе исчезли… Я всю неделю голову ломал: откуда взялась сия прекрасная ундина? И только сегодня, на презентации, все разъяснилось. Вы со всеми заказчиками так себя ведете?