Усни, красавица - Кир Булычёв 10 стр.


«Ну что ж, самое время вам, лейтенант, сменить тон и поговорить со мной по-человечески», – решила Лидочка и подняла трубку.

Голос был женским, высоким, срывающимся.

– Лида? Это ты, Лида? Я тебе уже десятый раз звоню – куда ты исчезла?

– А кто это говорит?

– Это я, Соня. Ты меня не узнала? Это неудивительно… – Соня захлебнулась словами и громко всхлипнула в трубку.

– Что случилось, Соня?

– Я же говорила, я же тебе говорила! – закричала Соня.

И тут же в мозгу Лидочки как бы щелкнул выключатель, и все стало на свои места. Вчерашние сетования Сони на то, что Алена готова покончить с собой. Пребывание лейтенанта Шустова в квартире Алены и его подозрительность к людям, которые звонят туда по телефону. И этот звонок Сони…

– Что случилось с Аленой? – спросила Лидочка.

– Она… она ушла от нас.

Господи, где она подслушала этот эвфемизм? Ушла от нас…

– Почему она умерла?

– Она отравилась… – Соня плакала, потеряв способность членораздельно говорить, но говорить ей хотелось – она, видно, в самом деле искала Лидочку, которая волей случая оказалась свидетельницей вчерашних разговоров.

– Выпей воды, – посоветовала Лидочка.

– Я не могу, я из автомата…

И Лидочке пришлось терпеть, вылавливая между рыданиями отдельные фразы и даже слова. Она поняла наконец, что же произошло утром с самой Соней. Та, оказывается, спозаранку приехала с дачи, но ее беспокоило, как себя чувствует подруга. С вокзала она позвонила ей – никто не подошел. Было еще рано, Алена могла спать. Тогда, движимая тревогой, Соня все же поехала к ней – у нее был свой ключ от квартиры Алены. С дороги она еще раз позвонила и тоже без результата.

Когда Соня вошла в квартиру, она увидела, что Алена лежит на диване, рядом – телефон и несколько таблеток. Видно, отравившись таблетками, Алена попыталась позвонить по телефону. Но опоздала – умерла, лишь подняв трубку стоявшего на тумбочке аппарата.

Соня кинулась звонить в «Скорую помощь», но сначала приехала не «Скорая помощь», а милиция. Молодой черноглазый лейтенант. Он стал разговаривать с Сонечкой, как с преступницей, он ужасно себя вел.

Потом прибыли эксперты и другие люди, и Соня смогла уйти из той квартиры – она все равно не хотела там находиться… Зная, что Лидочка живет поблизости, она стала дозваниваться Лиде. Почему Лиде? А кому же еще?

В том была некоторая логика. Вернее всего, у Сони и Алены не так много друзей – они образовывали некий замкнутый мирок: две подруги и несчастная любовь одной из них. Или обеих?

А Лида – это новое приобретение, это свежо в памяти, это – рядом. Лидочка – нечто, объединяющее Соню с Татьяной Флотской. Ей по крайней мере не безразлично то, что произошло.

– А когда это случилось?

– Можно, я к тебе приду? А то я на улице, совсем окоченела, у меня ни одной силы не осталось.

– Хорошо, иди, – согласилась Лида и стала объяснять дорогу.

Соня пришла через пять минут – видно, звонила с Тишинской площади, от аптеки. За это время Лидочка успела снова позвонить Алене, однако там уже никто к телефону не подходил. Потом она стала звонить Шустову, но на работе он еще не появлялся. Пришлось смириться и надеяться на то, что Андрей Львович вскоре сам объявится – хотя бы из профессиональной любознательности.

И тут пришла Соня.

За прошедшие часы она постарела лет на десять. По красным пышным щечкам побежали лиловые ниточки вен, веки распухли, и под глазами образовались мешки. Кожа была сизой, как у алкоголички. Наверное, у Сони какие-то нелады с обменом или почками…

– Слушай, дай чего-нибудь выпить, – попросила она с порога. – Я так больше не могу.

Лидочка провела Соню в большую комнату, хотя таких вот дневных гостей принято принимать на кухне, но на кухне было холодно. Соня уютно устроилась на диване, а Лида достала из буфета початую по какому-то давнему поводу бутылку коньяка. Она налила коньяк в рюмку, потом пошла на кухню, чтобы нарезать сыр и взять крекеров, а когда вернулась, увидела, что Соня наполняет вторую рюмку.

– Прости, – сказала Соня, – это, наверное, подозрительно смотрится, но я, в принципе, непьющая. Это у меня шок.

– Ничего, ты только закуси. А я тебе сейчас сделаю кофе. Или чай?

– Кофе, растворимку, и покрепче. – А когда Лидочка уже была на кухне, ставила чайник, то услышала: – Сахару два куска!

Соня постепенно оживала.

Кофе они пили вместе, у Сони перестали дрожать пальцы. Она уже обрела способность рассказывать о том, что же произошло. Правда, время от времени сама подливала себе коньяк.

Оказывается, она застряла у Татьяны Иосифовны, они смотрели телевизор, потом снова ругались.

– Ну, ты понимаешь – мы с ней как кошка с собакой, но довольно давно знакомы… Нас Аленка объединяет.

Тут Соня сделала паузу и тихо сказала:

– Объединяла.

Это изменение времени снова вызвало слезы, и Лидочка побежала за валерьянкой.

Не дозвонившись Аленке с вокзала, Соня приехала на Васильевскую и сначала позвонила в дверь. Было уже больше десяти.

«Ага, я в это время сидела у Шустова», – поняла Лида.

Когда никто на звонок не откликнулся, Соня открыла дверь своим ключом.

– Понимаешь, я, честное слово, не подозревала. Я, конечно, все время беспокоилась, но чтобы так на самом деле случилось – это я и представить себе не могла. Честное слово!

– А она пыталась покончить с собой раньше? – Лидочка вспомнила, что об этом Татьяна Иосифовна говорила вчера на даче.

Соня ответила не сразу – Лидочка поняла, что ей сейчас неловко чем-то обидеть погибшую подругу, словно прошлые попытки самоубийства были постыдными поступками.

– Конечно… у нее были попытки. Но они были ненастоящие. Она никогда не принимала смертельную дозу. У нее срабатывало чувство самосохранения. Она сама вызывала «Скорую».

– Извини, что я тебя перебила.

Кофе был каким-то железным на вкус – и Лидочке вдруг показалось странным посмотреть на себя со стороны: вот она сидит, кладет в кофе сахар, хрустит крекером – они обсуждают смерть молодой женщины, а из кухни тянет холодом, потому что комендант Каликин не вставил еще разбитое пулями стекло во вторую раму. Бред какой-то, а не жизнь! И на улицах совершенно не убирают… Бежать бы отсюда.

– Я вошла. А шторы закрыты. Алена любила полумрак, для нее яркий свет – пытка. Она как пантера – сидит в полумраке, а глаза сверкают… сверкали. Ужасно, когда надо поправлять себя. Ты понимаешь, я ей глаза закрыла, я не могла, чтобы она на меня смотрела. Глаза закрылись, а все лицо как мрамор – твердое и ледяное. Куда холоднее, чем температура в комнате. Ты не задумывалась о таком феномене – почему покойники холоднее, чем воздух?

Лидочка пожала плечами.

Она этого не знала.

– У нее однокомнатная квартира. Хороший дом, между сталинским и хрущевским, еще кирпичный, и кухня восемь метров, но одна комната… Прости, куда-то язык мой меня увел…

Соня высморкалась и допила кофе.

– Еще сделаешь? А то у моего организма странная особенность – как только случается несчастье, мне сразу хочется спать. Представляешь!

За второй чашкой Соня снова рассказала, как она вошла в комнату и увидела Алену на диване, рука свесилась… Она, видно, хотела набрать номер, но не успела – и умерла.

– Умерла… я никогда не привыкну к этому слову.

Лидочка молчала – Соне лучше было выплакаться.

Неожиданно Соня переменила тему:

– А как он смел так со мной разговаривать? Представляешь – они приехали, я чуть живая, вот-вот в обморок грохнусь. А он со мной разговаривает, будто я Алену зарезала. Ты понимаешь?

Лидочка поняла, что, вернее всего, эти обвинения направлены в адрес ее милицейского приятеля Шустова.

– У него такая работа – подозревать, – сказала Лидочка. – В принципе, они обыкновенные люди.

– Послушала бы тебя Татьяна, – усмехнулась Сонечка, – для нее любой мент или гэбист – преступники. А для них – мы преступники. У нас полдержавы сегодня преступники, а полдержавы – завтра. Чудо из чудес! Впрочем, этот лейтенант мог бы сначала поговорить, а потом допрашивать.

– Он тебя там допрашивал?

– Фактически допрашивал. Словно он инквизитор, а я – Джордано Бруно или Галилей. Отвратительное чувство.

– Так о чем он спрашивал?

– Сначала накинулся на меня, почему я ее трогала? Ну я ему постаралась объяснить, что я была в истерике, что я сначала вызвала «Скорую», а потом мне показалось, что Аленка еще оживет, – ну как ему объяснить, что я не очень соображала? Мне все казалось, что она еще оживет, что она в шоке! Я ее попыталась раздеть, потом одеялом накрыла, чтобы ей теплее было. Ну неужели это не понятно?

– По инструкции, наверно, нельзя мертвых трогать, – сказала Лидочка.

– Какая, к черту, инструкция, когда передо мной моя лучшая подруга и я не могу поверить, что ее нет! Я же ее звала, я ей искусственное дыхание хотела сделать – ты скажешь, что я дура? Я не дура – у меня нет ближе человека, это все равно что половина меня самой умерла.

Лидочка понимала Соню – и ее ужас в полутемной квартире, и дикую нелепую надежду на чудо, и одиночество, и даже страх перед тем, что еще вчера было близким ей человеком.

– А когда она умерла? – спросила Лидочка.

– Ой, они при мне не говорили. Там приехал еще один, осматривал – я их не знаю. Я ушла, как разрешили, а они – не задерживали. Сказали, потом вызовут. Я знаешь что думаю – я думаю, что она долго не спала и переживала. И наконец решилась. Решилась – ночью. Ночью всегда делаются самые темные дела, правда? Мы с тобой спали, а она глотала эти чертовы таблетки и запивала их – меня бы сразу вырвало, мой организм бы сопротивлялся. А она, наверное, хотела умереть…

Соня допила кофе, отставила чашку и вдруг зарыдала. Сквозь рыдания прорывались слова:

– Ну как же так… ну зачем я уехала? Если бы я рядом была, она бы осталась жить… я убью его!

Лидочка не хотела спрашивать, кто этот негодяй, которого Соня считает виновником смерти подруги. Будет время – расскажет.

– Надо Татьяне Иосифовне сообщить, – сказала Лидочка. – Туда надо позвонить?.. Съездить?

– Зачем ездить? – удивилась Соня. – Там есть сторожка – как бы комендантский пункт. В ней телефон. Оттуда она в Москву звонит. А если не ответит, то в Дом творчества можно позвонить. Там тоже телефон есть. Только давай не сразу позвоним. По большому счету, Татьяне до лампочки – есть Аленка или нет. Я знаю. А мне сейчас говорить об этом – нет сил.

– Соня, тебе надо немного отдохнуть, – сказала Лидочка. – Может, ты поспишь у меня?

– А можно? – спросила Соня.

На нее смотреть было страшно. Не помогли ни коньяк, ни кофе.

– Я тебе постелю на диване. И ты поспишь.

– Ой, спасибо, Лидочка! Ты настоящий человек, с большой буквы.

Сонечка с облегчением налила себе еще рюмку коньяка и выпила.

– Теперь мы, так сказать, не за рулем, – сообщила она. – Имеем право на заслуженный отдых.

Она как будто вылила все слезы и отдала все эмоции, а теперь была пуста, словно шкура, сброшенная змеей, и мысль о сне казалась ей самой сладкой мыслью на свете.

Соня покорно и молча стояла у книжных стеллажей, ожидая, пока Лидочка постелит ей на диване, потом ушла в ванную.

– Я тебе этого никогда не забуду, – сообщила она Лидочке на прощание и тут же заснула – через минуту уже похрапывала. Она спряталась во сне от всех тяжких мыслей.

Через пять минут, Лидочка как раз мыла чашки и рюмки, позвонил Шустов.

– Извините за беспокойство, – сказал он. – Вы меня узнаете?

– Теперь я узнаю вас даже среди ночи по двум словам.

– По каким словам? – не понял сыщик.

– По любым словам, – ответила Лидочка.

– Понятно. Какие-нибудь инциденты были?

– Вы имеете в виду покушения на меня или инциденты вообще?

Шустов не стал уточнять.

– А как комендант? – спросил он.

– Вы его пугнули?

– Я никогда никого не пугаю.

– Но вы сказали ему, что вам известно, что только он знает про номер машины.

– Может быть, – сказал Шустов, словно судьба Лидочки его уже не так волновала. – Но если у вас есть три минуты, то расскажите, что за история с вашим звонком Елене Флотской?

– Какая история?

– Вы давно знаете ее?

– Я ее вообще не знаю.

– Мне что, зайти к вам и взять у вас показания?

– Андрей Львович, мы с вами уже неплохо знакомы, – сказала Лидочка. – Вы же знаете, что я не отношусь к преступным личностям.

– Это мало о ком можно сказать с уверенностью, – ответил Шустов, и Лидочка не знала, шутит он на этот раз или нет.

– Но мне кажется, что я к этой категории не отношусь, – упрямо повторила Лидочка.

– Вам лучше знать.

– Если у вас есть лишнее время, то приходите, снимите с меня показания. Но я думаю, что на этом этапе вам лучше заняться другими делами.

– Почему?

– Потому что мне достаточно двух минут, чтобы рассказать вам всю правду и только правду.

– Хорошо. Говорите, а потом я решу, что с вами делать.

– Вас смущает, что я прохожу сразу по двум делам?

– Это только у меня, – пояснил Шустов. – А сколько еще следователей и сыщиков вами занимаются?

– Вы будете слушать?

– Уже слушаю.

– Мой дед – археолог, – сказала Лидочка. – В свое время, когда вас и на свете не было, он попросил некую Маргариту Потапову, она же Маргарита Флотская, взять на хранение шкатулку с бумагами и археологическими находками, интересными и ценными лишь для моего деда. Вы меня слушаете?

– Внимательно слушаю. Продолжайте.

– Мой муж тоже археолог и занимается теми же проблемами. Так что записи и материалы ему очень нужны. Но Маргариту Потапову арестовали в сорок первом году, и следы ее затерялись.

– Отдали черепки в безопасное место! – фыркнул лейтенант. – Лучше бы обратно в землю закопали.

– Ну вот, они не могли оценить грядущих опасностей. Им казалось, что Маргарита – вне опасности. Ее муж был заместителем наркома и членом ЦК.

– Таких-то в первую очередь и ликвидировали.

– Он был верным сталинцем!

– И что же?

– Я с вами не спорю. Я просто объясняю вам ситуацию. Мы долго искали следы Маргариты Потаповой или ее родственников. И вот совсем недавно мне удалось узнать, что дочь Маргариты – Татьяна Иосифовна Флотская жива и живет под Москвой. И вчера я к ней поехала.

– Куда?

– На станцию Переделкино. Там несколько дач выделено для членов «Мемориала». Кстати, когда я туда ездила, за мной и гонялся этот самый бандит, о котором я вам рассказывала.

– Что же вы мне сразу не сказали, к кому ездили?

– А разве кто-нибудь из нас мог подозревать, что ее дочка покончит с собой?

– Откуда вы знаете, что она покончила с собой?

– Никакой в этом тайны и никакого заговора нет, – ответила Лидочка, которой не хотелось тратить силы на убеждение милиционера. – Вчера на даче я была вместе с Соней Пищик, подругой Алены Флотской. Она как раз приехала к Татьяне Иосифовне, чтобы поделиться своей тревогой. Она беспокоилась, что у Алены… как это сказать?

– Депрессия, – подсказала Сонечка, которая стояла в дверях спальни. Она, оказывается, услышала разговор и поднялась. – Депрессия, только я не думаю, что надо обсуждать мои дела с милицией.

Она явно догадалась, с кем говорит Лидочка, и была настолько разгневана, что густо покраснела.

– Она у вас, – догадался лейтенант: видно, телефон хорошо работал. – Она не велит вам со мной разговаривать.

Почему-то милиционеру это показалось забавным.

Соня хлопнула дверью и удалилась в большую комнату. Лидочке было неловко – хоть она и не сказала милиционеру ничего такого, что могло бы повредить Соне, но, может быть, вообще ничего не следовало говорить?

– Кстати, – сказал лейтенант, – хоть мы с вами еще об этом побеседуем – вы когда вчера уехали с дачи?

– Это не телефонный разговор.

– Мне некогда сейчас оформлять документы. Может быть, от быстроты зависит расследование.

– А разве Алена не покончила с собой?

– Вернее всего, она покончила с собой, но в таких случаях мы всегда проводим экспертизу и допрашиваем свидетелей.

– Даже когда эксперт уволился в коммерческую организацию, а лимитов на пленку не дали.

– Ваша ирония неуместна, – ответил лейтенант, который, видно, подслушал эту фразу в каком-то сериале с претензией на элитарность. – Вы не ответили на мой вопрос.

– Я уехала в темноте, было часов семь, даже больше семи.

– А гражданка Пищик?

– Позвать Соню к телефону?

– Передайте ей трубку.

Лидочка положила трубку на столик и позвала Соню. Та появилась почти мгновенно, словно стояла под самой дверью.

– Лейтенант Шустов хочет тебе что-то сказать.

– Еще чего не хватало! – заявила Соня, но трубку взяла.

Чтобы не подслушивать, Лидочка ушла из комнаты. На столике перед диваном стояли две рюмки – одна, Лидочкина, была лишь пригублена. Лида допила коньяк.

Вскоре в комнату вернулась Соня. Она была еще сердита, но гнев ее угас.

– Завтра просил меня к нему прийти.

– Это его работа.

– Да что ты все о работе, о работе! Они все садисты! Ты не знаешь, какими похотливыми глазами он на меня сегодня глядел. Совершенный козел.

Лейтенант не показался Лидочке совершенным козлом, но спорить она не стала.

– Он еще требует, чтобы я ехала к Татьяне. Еще чего не хватало! Может, ты съездишь?

– Но ведь договорились, что ей можно позвонить.

– А он говорит, что звонить бесчеловечно. А разве человечно, если она услышит эту новость из моих уст? После моих просьб! После того, как я ее умоляла позвонить Алене! Ведь я считаю, что Татьяна – потенциальная убийца своей дочери. Если бы она вовремя поддержала дочь, Алена осталась бы жива. Можно я еще себе налью?

Выпив очередную рюмку коньяку, Соня задумалась.

– Самое обидное – ты даже не представляешь, насколько обидно, – произнесла она, почесывая толстое колено, обтянутое черным шерстяным чулком, – что этот козел почувствовал облегчение. Вот бы не хотела! Ты понимаешь, что Аленка пошла на это, чтобы его наказать. Я клянусь тебе, что она его наказать хотела. Чтобы он зарыдал, понимаешь, опомнился, понял, что он натворил, какого человека убил! А знаешь, что получится? Он утрется и пойдет дальше, даже вздохнет с облегчением. Из всех подлых мужиков – он самый подлый.

Назад Дальше