– Вы его прячете?
– Мы не в Америке. У нас для этого денег нет. Но место, где он лежит, не афишируем.
– Если они захотят, то доберутся до Петренко?
– Может быть.
– И убьют его?
– Допускаю.
– И вас не будет мучить совесть?
– Я подозреваю, что сегодня чуть попозже он смоется из больницы. И его не поймают. Вас это устраивает?
– Спасибо. А что известно об Алене Флотской?
– А что может быть о ней известно? Покончила с собой. Думаю, что всерьез она и не собиралась этого делать. Но так получилось. Уже не первый случай в моей практике. Хотят пугнуть, а дозу не рассчитывают.
– Вы так уверены?
– Она не оставила предсмертной записки, но я отыскал ее записную книжку. В ней записи на ближайшие дни, настоящие самоубийцы так не делают.
– Уже известно, почему она это сделала?
– Вы любопытная, Лидия Кирилловна.
– Как и всякая женщина.
– Мы не рассказываем посторонним тайну следствия. Но с вами я могу поделиться. При одном условии.
– При каком?
– Если вы дадите мне слово, что в самом деле раньше не были знакомы с погибшей и позвонили ей случайно.
– Я же сказала! Я ее так и не видела! Мне нужна была шкатулка, вернее, информация о шкатулке, которую мои родственники передали на хранение ее бабушке в тридцать восьмом году.
– А где эта шкатулка теперь?
– Это меня интересует не меньше, чем вас. Ко мне сегодня приходила Соня Пищик, она говорит, что шкатулка хранится дома у Алены.
– Ага, – сказал Шустов.
– Что это означает?
– Разгадку для Шерлока Холмса, – ответил лейтенант. – А я думал, что же стояло на комоде?
– Вы видели?
– Нет, но я могу сообщить ее размеры. Тридцать два на двадцать четыре сантиметра.
– Правильно! Но как вы догадались?
– На комоде пыль. Алена Флотская была большая неряха. А в одном месте пыли нет. Там что-то стояло, примерно тридцать на двадцать четыре сантиметра. Я и решил – коробка с нитками и пуговицами. Зачем она кому-то понадобилась?
– Она пропала?
– Вот именно. И дорогая шкатулка?
– Наверное, не очень. Я ищу дневники, которые в ней когда-то хранились.
– На комоде лежали кучей нитки, пуговицы – всякие пустяки. Кому-то шкатулка понадобилась, вот он все и высыпал. А когда Пищик ее видела?
– Не знаю. Спросите у нее.
– Спрошу, – сказал лейтенант.
– Почему вы замолчали? Это вам кажется важным?
– Не знаю, – сказал лейтенант. – Вообще-то, это не телефонный разговор.
– Разве сейчас слушают?
– У нас всегда слушают.
– Но мы же не обсуждаем важных дел. Одна девушка покончила с собой. Каждый имеет право покончить с собой.
– Если эта шкатулка исчезла два-три дня назад, это меня не касается, – ответил лейтенант. – Но если сегодня ночью, то, значит, кто-то к ней заходил. Может быть, эта встреча и подтолкнула гражданку Флотскую к роковому решению.
«Ну почему он всех называет гражданками? Неужели и меня он именует гражданкой Берестовой? А почему бы и нет?»
– У вас есть подозреваемые?
– У нее были интимные отношения с одним из ее сослуживцев. Но если гражданка Пищик к вам заходила, то она наверняка вам об этом поведала.
– Поведала. Вы его будете допрашивать?
– Наверное, придется, – ответил Шустов. – Но, вообще-то говоря, не хочется. Такие дела, где виноватых не найдешь, я бы закрывал, пусть живут, как хотят. А то у нас бандиты на свободе гуляют, а мы самоубийцами на личной почве занимаемся.
– Но бывает же, что человека довели до самоубийства.
– Боюсь, что гражданка Флотская сама себя довела.
– Вы – женоненавистник.
– Вы так думаете потому, что я развелся? Но мы с Галей и сейчас поддерживаем нормальные отношения.
– Нет, я пошутила.
– В следующий раз осторожнее шутите, а то я не всегда вас понимаю, – признался милиционер.
– Андрей Львович, – Лидочка постаралась говорить ласково и убедительно, – мне на самом деле важно узнать, куда делись те вещи, что когда-то лежали в пропавшей шкатулке. Я очень прошу, если будете спрашивать людей о шкатулке, вы потом мне расскажете, что узнали, хорошо?
– Хорошо. Но у меня нет доказательств принадлежности шкатулки вам или вашим родственникам.
– Андрей Львович, вы можете спросить у Татьяны Иосифовны. Она – мать…
– Знаю. Проживает в дачном поселке на станции Переделкино, где пишет свои воспоминания. Я спрошу ее.
– Заранее спасибо.
– Не спешите. Отдыхайте. Я пойду поужинаю, а то весь день без горячей пищи. И не бойтесь. Никто вас больше не тронет. Но, конечно, никому не открывайте, не посмотрев предварительно в глазок. Никому. Ясно?
– Ясно.
– Спокойной ночи.
Спать было еще рано – половина девятого. Лидочка устроилась с книжкой на диване, но, конечно же, не читалось – слишком много впечатлений.
Потом потянуло в сон.
Лидочка быстро отправилась в ванную – она боялась, что заснет.
Глава 4 Ты никого не видела
Утро началось со звонка в дверь.
Лидочке показалось, что еще ночь – так сумрачно было за окном.
Звонок был настойчив, он сбивал мысли, в нем была угроза, как бы продолжение тут же забытого ночного кошмара. Звонили убийцы… Лидочка кинулась было к двери, как была, в одной ночной рубашке, но потом остановилась в коридоре, замерла, стараясь проснуться и привести в соответствие мысли и окружающий мир.
Для этого сначала надо было посмотреть на часы, но часы остались в комнате. Тогда лучше заглянуть в глазок.
Лидочка заглянула в глазок и обнаружила, что за дверью, опираясь на палку, в меховой широкой шубе и в сером шерстяном платке стоит Татьяна Иосифовна Флотская. Этого еще не хватало!
Лидочка открыла дверь.
– Ты спала? – спросила Татьяна, не скрывая укоризны.
Лидочка знала, что услышит дальше, и потому молча отошла в глубь коридора.
– Я уже дошла до станции, доехала до Москвы, по Москве бултыхалась полчаса или час, еле тебя отыскала, у вас все переулки перекопаны. Думала, что придется звонить.
– Вы бы позвонили из автомата, я бы вас встретила.
– Я подозревала, что ты дрыхнешь, поэтому и дала тебе лишних полчасика поспать. Я-то ранняя пташка – как запоет вертухай, как ударят по рельсе, так я и бегу в сортир.
Татьяна хмыкнула и принялась разматывать платок.
– К тому же, – сказала она, – на улице жуткий мороз. Не стой как скифская баба. Поспеши на кухню, поставь чайник – чашка кофе меня спасет.
Что Лидочка и сделала.
Пока чайник грелся, она быстро ополоснулась, оделась и приготовила нежданной гостье завтрак.
Татьяна объяснила, и это было естественно, что ночью ей стало не по себе. Совсем не по себе. Она начала плакать и поняла, что должна найти каких-то людей. И тут обнаружила, что людей-то и нет. Племянница уехала в Германию, друзья, если они и были, вымерли или покинули эту страну, и вдруг оказалось, что проще и приятнее было поехать к Лидочке, с которой познакомилась сутки назад. Ведь именно Лидочка – не чужая. Они практически родственники, встретившиеся после долгой разлуки, Лидочка того же возраста, что и несчастная Аленка, и именно в ней Татьяна почувствовала родственную душу, ты понимаешь?
– Человек в стрессовой ситуации, – рассуждала Татьяна, большими глотками спеша допить чашку кофе в расчете на добавку, – ведет себя на первый взгляд нелогично, им руководят инстинкты. Инстинкт рода, инстинкт самосохранения. Как ни странно, меня вел к тебе инстинкт самосохранения – раненое животное чутьем понимает, какие травы для него целебны, а какие – ядовиты. Под ядовитой травой я имею в виду Соню. Вот к ней в трагический момент жизни я бы не смогла обратиться, потому что она недобрый человек…
Татьяна Иосифовна продолжала говорить, выговариваясь, видно, за недели одиночества и за вчерашний день, когда это одиночество она почувствовала в полной мере. А Лидочка с безнадежностью размышляла о том, что, вернее всего, сегодняшний день тоже погибнет – Татьяна Иосифовна послана ей злою судьбой, чтобы лишить свободы.
После третьей чашки кофе Лидочка смогла все же вставить вопрос в сплошной поток речи гостьи:
– Какие у вас планы, Татьяна Иосифовна?
– У меня? Планы? Не говори глупостей. Какие могут быть планы у старухи, только что потерявшей единственного родного человека?
– Но ведь вы ехали, наверное, не только для того, чтобы поговорить со мной?
– Если ты думаешь, что я хочу поехать в морг, – испуганно заявила Татьяна, плотно обволакивая кухонную табуретку мягким телом, – то ты ошибаешься. Я не переживу той картины. Нет, ни в коем случае. Ни одна мать не может увидеть свою дочь в таком виде.
Лидочка ничего не ответила, но почувствовала громадное облегчение от того, что ей не придется сопровождать в морг несчастную мать. Впрочем, не исключено, что лейтенант Шустов заставит ее туда поехать – Лидочке приходилось читать в американских детективах, как несчастную мать или жену везут в морг на опознание…
– Но я подумала, – сказала Татьяна, – что мне все-таки надо зайти к себе в квартиру.
– Но я подумала, – сказала Татьяна, – что мне все-таки надо зайти к себе в квартиру.
– А где это?
– Где Аленка жила. Это же теперь моя квартира! Я – наследница.
Наверное, формально так и было. Некогда, вернувшись в Москву, Татьяна подселилась туда, к Аленке с бабушкой. Потом она купила небольшое кооперативное жилье на «Аэропорте», где почти не бывала, потому что сдавала квартиру одному швейцарцу, предпочитая свежий воздух Переделкина.
Татьяна вытащила мужской бумажник, извлекла из кармашка небольшую фотографию хорошенькой, чернокудрой, с острым носиком девушки. И Лидочка наконец-то увидела Аленку.
– Она была полной? – спросила Лидочка.
– Нет, совсем худой. Чертами лица мы похожи, но должна тебе сказать, что в двадцать, даже в тридцать лет я была как тростиночка, а теперь вот – результат неправильного обмена веществ.
– Вы хотите туда пойти? – спросила Лидочка.
– Разумеется. Ты меня проводишь туда? Это два шага, всего два шага. А то я за себя боюсь. Я одна не выдержу!
– Конечно, – согласилась Лидочка.
Из двух бед ей выпала меньшая – хоть не надо ехать в морг. К тому же ей любопытно было побывать в той квартире.
В том, что в ее быстром согласии присутствовали и корыстные мотивы, Лидочка призналась лишь самой себе: ей хотелось увидеть то место, где стояла шкатулка, и, может быть, случайно заметить, как из-под комода высовывается уголок когда-то завалившегося туда дневника.
– Единственная деталь, – заметила Татьяна Иосифовна, – ключей у меня нет. Я их давно уже потеряла.
– А как же мы туда попадем?
– Я знаю из разговора с лейтенантом Шустовым, что ключи находятся у него. Он мне сказал по телефону. В крайнем случае отберем у Соньки. Ей они уже не понадобятся.
Лидочка позвонила в милицию, подошла Инна Соколовская, Лидочку она не узнала или сделала вид, что не узнала, но призналась, что лейтенант Шустов будет к десяти.
* * *Пока они собирались да шли до милиции, с заходом на рынок – надо купить чуть-чуть зелени: Татьяна испытывает нехватку витаминов, пока отдыхали на скамеечке в коридоре милиции, Татьяна все говорила, но, к сожалению, не сказала ничего достойного запоминания. Мучения и лишения, которые ей пришлось претерпеть, долгие годы оставались лишь ее бедой и собственностью, но, когда она дожила до иных времен, она решила, что государство, общество и каждый отдельный член общества обязаны заплатить за причиненное ей зло. Причем это правило распространялось на всех жителей нашей страны, включая собственную дочь Татьяны, из-за чего и усугубились противоречия, а потом и вовсе вражда между этими женщинами. Так что и теперь Татьяна была убеждена в том, что ее беды, в число которых вошла и смерть дочери, должны разделяться остальными. Ближе всех была Лидочка, ей больше всех и досталось. Причем Татьяна нагружала своими терзаниями представителей человечества не поровну, а в зависимости от их податливости. Лидочка была мягкой и воспитанной, ей достался груз побольше. Соня – невоспитанная грубая эгоистка, значит, с нее и спрос меньше. Татьяна, как опытный сборщик налогов, чувствовала, с кого можно сколько взять, чтобы и по миру не пустить, и лишнего жирку не оставить.
Потому-то постепенно проявилась и главная цель приезда – не желание проводить в последний путь свою единственную дочь, а скорее опасение того, что эта Соня Пищик сегодня же вытащит из квартиры все ценные вещи, если она уже не сделала это с утра пораньше.
Главное – отобрать у нее ключи. И даже, может быть, срочно поменять замок, чтобы обезопасить память о девочке. Почему врезание нового замка называлось заботой о девочке, Лидочка не поняла. Да и не положено ей было понимать.
В отделении милиции было пусто – похоже, сегодня все сотрудники разъехались с утра по заданиям. Лишь в паспортном отделе толпились какие-то люди, приезжие, судя по одежде и смуглости. Лидочка первой сунула голову в кабинет Шустова. Тот сидел за своим столом, положив перед собой квадратный кусочек бумаги, затачивал, уперев концом в бумагу, карандаш. Лидочку он увидел сразу – смотрел на открывающуюся дверь. И был ей рад.
– Привет, – сказал он. – Мне Инна сказала, что вы звонили. Что стряслось? Кто обидел?
– Я к вам по делу.
– К сожалению, – он положил карандаш на стол, смял бумажку и кинул комочек в корзину. – К сожалению, все ко мне идут по делу, а я так хотел, чтобы от безделья.
Он уже увидел вплывающую в комнату тушу Татьяны Иосифовны и потому завершил фразу дипломатично:
– Хорошие примеры заразительны. Не зря я вас вчера так рано разбудил.
Он обогнул стол и вышел к ним навстречу, как делают демократически настроенные министры. Но у министров соответствующие кабинеты, а у Шустова комнатенка в десять квадратных метров, шкаф и сейф. Так что получилось тесно, и пришлось долго топтаться, прежде чем все расселись.
– А я уже догадался, кто вы, – сказал Шустов, приняв серьезный, соответствующий случаю вид. – Вы будете Татьяна Иосифовна Флотская, мать трагически погибшей гражданки Елены Флотской?
Лидочка оценила память Шустова. Тот понял ее удивление и объяснил, словно оправдываясь:
– Так я же это дело веду, мне его следователю передавать. Пока не передам, я всех свидетелей и родственников помню. А потом забуду, не бойтесь.
– Я не боюсь, – сухо заявила Флотская. Кажется, ей не понравился красавчик, словно она уловила в его голосе насмешку. Но насмешки не было. Лидочка уже познакомилась с Шустовым и знала, что он человек серьезный. А если старается шутить, то от напряжения перегорают пробки во всем квартале.
– Татьяна Иосифовна пришла к вам, – начала было Лидочка, и тут Шустов совершил роковую ошибку.
– Не беспокойтесь, Татьяна Иосифовна, – заявил он официально, – я лично отвезу вас в морг. Как раз проведем дополнительное опознание, у нас нет показаний члена семьи. Так что я все устрою. Я думаю, завтра анатомы кончат с ней работать, и мы поедем, добро?
– О, нет! – Татьяна Иосифовна сглотнула слюну. Лидочке показалось, что ее тошнит от страха. – Я инвалид, мне нельзя волноваться, у меня плохое сердце…
Шустов растерялся и обернулся за поддержкой к Лидочке.
– А нельзя обойтись без опознания? – спросила она.
– В принципе можно. Но я решил, что Татьяна Иосифовна специально для этого приехала.
– Нет, – отрезала Татьяна Иосифовна и поглядела сквозь импортные очки на лейтенанта так, что он должен был провалиться сквозь землю. К счастью для лейтенанта, он глядел на Лидочку, ожидая от нее совета, и не заметил убийственного взгляда.
– У Татьяны Иосифовны проблема, – сказала Лидочка и замолчала. А почему она должна работать переводчиком? – Татьяна Иосифовна, объясните все лейтенанту Андрею Львовичу.
– Мне нужно попасть в мою квартиру, – скупо произнесла Татьяна.
– Ради бога, я не имею ничего против, – сказал лейтенант. – Но я при чем?
– Как? – строго спросила Флотская. – А ключи у кого?
– Вы имеете в виду квартиру вашей дочери?
– Приватизированную, – уточнила Татьяна, но тут же сообразила, что взяла неверный тон, и поправилась: – Я мать, в конце концов!
– Да разве я возражаю? – сказал лейтенант. – Простите, Татьяна Иосифовна. Конечно же, квартира опечатана. Но мы почему это сделали? Мы это сделали потому, что вас в городе нет, и мы не знали, когда вы вернетесь, а чтобы посторонние лица приходили, нам не нужно.
– Вы хотите сказать, что квартира опечатана? Моя квартира опечатана?
Лидочка кинулась на помощь Шустову:
– Но так всегда делается. Ведь Андрей Львович не возражает.
– Значит, я не могу попасть в мою собственную квартиру? – Татьяна Иосифовна рвалась к скандалу. Она уже мысленно готовила уничтожающие письма в средства массовой информации.
– Татьяна Иосифовна, – Лидочка повысила голос. Надо было пресечь наступление в самом начале. – Поймите же. Второй ключ есть у Сони, у Сони Пищик. Андрей Львович не хотел, чтобы она, не будучи родственницей, бывала в квартире.
– Вот именно! – закричала Флотская. – Это я и хотела сказать.
Тут она осеклась, и все тоже молчали, потому что никто не понимал, что же она хотела сказать. Пауза затягивалась. Первой опомнилась Татьяна, спросив тоном пониже:
– Она не сможет войти?
– Вот именно, – ответил Шустов.
– Значит, она все вынесла с утра, – заявила Татьяна.
– Что вы имеете в виду? – спросил лейтенант.
– А то, что она была там с утра, увидела тело моей дочери, вынесла все ценное из квартиры, а потом позвонила вам.
– Так, – Шустов уже все понял, а когда он все понимал, то он тоже мог постоять за справедливость. – Простите, гражданка Флотская, но вы упомянули сейчас ценные вещи, которые, по вашему мнению, гражданка Пищик вынесла из квартиры вашей дочери. Вы не могли бы перечислить вещи, имеющие наибольшую ценность?
– То есть как? – Татьяна к такому вопросу не была готова. – Какие ценности?