Отец, следом Эрлайл, а за старшими и Отфрид двинулись в зал. Пока они входили, глашатай густым басом представлял ответчиков:
— Господин Фэдмар, барон Игмор, владетель Мэнса, сеньор Оквиля и Трейса, пожизненный судья Тренестрента, почетный член совета Рейкта…
Бас перечислял названия и титулы, являвшиеся ныне пустым звуком и свидетельствовавшие разве что о былом величии рода, к сегодняшнему дню утраченном.
— …с сыном! — заключил глашатай.
Имя баронета не прозвучало, что также являлось косвенным свидетельством пренебрежения, оказываемого холуями графа Оспера ответчикам. Слуги знают мнение господина и действуют в соответствии с хозяйским настроением.
Вслед за Игморами пришел черед Эрлайла, перечень его титулов оказался раза в три короче, чем у Фэдмара, но тоже вполне солидным. Тем временем Отфрид осторожно выглянул из-за спин старших родичей, и от горькой несправедливости сжалось сердце: зал был полон людей, чье предназначение — служить Игморам, но сегодня эти ничтожные человечки надувались от спеси при виде его, баронета Отфрида, при виде его скромного костюма, его старых потертых ножен… Они ухмыляются, предвкушают расправу… Мальчик сам не заметил, как рука сжала рукоять оружия. Придет час… Придет час, и все они заплатят за это унижение! Отфрид заставил себя разжать пальцы, вытянулся во весь свой невеликий рост и расправил плечи. Не сегодня, так потом — эти людишки обречены. Он отомстит, и чем дольше придется ждать, тем более жестокой будет месть Игмора. И еще одна мысль: отец действует неверно, отщипывая по кусочку силы и власти, которыми незаконно владеют чужие. Их слишком много в этом зале, если брать у них понемногу — не хватит жизни десяти поколений Игморов! Когда он, Отфрид войдет в силу, он станет действовать иначе. Он повергнет всех одним ударом. И тогда мир придет в равновесие — в нем будут лишь Игморы и слуги Игморов. Так будет правильно!
Подавив раздражение, Отфрид оглядел зал. В центре, спиной к высоким окнам восседал сам граф Оспер. Крупный мужчина с аккуратно подстриженной черной бородкой, утопающий в шитых золотом одеяниях синего и красного цветов, его окружают приближенные и телохранители. Разумеется, вассалы с прислугой также были наряжены в цвета сеньора. Поскольку расположился Оспер на подиуме и его кресло, напоминающее трон, было самым высоким, выходило, что золотой обруч с тонкими зубцами, символ графского достоинства, венчает красно-синий холм. По правую руку от Оспера находились места истцов — там расселись Лоренеты и прочие сеньоры, что принесли жалобы на Игмора. Слева также были приготовлены ряды сидений, однако они пустовали. Им суждено оставаться незаполненными до конца разбирательства, ибо ответчиков представляют лишь трое — отец и сын Игморы да Эрлайл.
Оставшееся пространство было заполнено скамьями и рядами кресел. Скамьи — для простолюдинов, жителей Мергена, пожелавших полюбоваться редким действом. Кресла — для персон поважнее, их заняли дворяне, не участвующие в распре. Старательно сохраняя показное спокойствие, ответчики прошли к отведенным им местам. Конечно, по сравнению с многочисленными истцами они выглядят сейчас довольно убого, подумал Отфрид. Что ж, поглядим, с каким видом эти надутые господа будут покидать зал, в который наверняка вступали с гордым и важным видом. Баронет был уверен, что уверенность отца имеет основание. Наверняка этот невесть откуда взявшийся родич приглашен неспроста, под загадочными фразами, которыми обменивался с ним барон, что-то кроется… Что? Это Отфрид скоро узнает. Мальчик занял место позади старших и приготовился слушать. Он предположил, что сейчас последует перечисление титулов господ, представляющих противную сторону и это затянется надолго, но нет — должно быть, глашатай назвал истцов, пока Фэдмар с союзниками следовал в зал. Так что сразу перешли к делу.
Глава семейства Лоренетов, краснощекий и толстый, поднялся, разгладил пышные усы и принялся бубнить, перечисляя многочисленные обиды, которые учинил ему и его соседям зловредный Фэдмар, барон Игмор. Голос толстяка был слаб, его слова вряд ли долетали до задних рядов, но граф Оспер кивал в такт, посверкивая золотом венца в разноцветных лучах, на которые был просеян витражами солнечный свет. Глядя на сеньора, кивали и окружающие графа сине-красные челядинцы. Впрочем, его светлость наверняка ознакомился со списком преступлений Игмора загодя и теперь вряд ли прислушивался. Лоренет бормотал и бормотал, монотонно и негромко. В задних рядах публики, не участвующей в судебном разбирательстве, уже слышались негромкие разговоры и скрип стульев — зрителям надоело. Да и союзники истца тоже, наверное, с трудом сдерживались. Об этом красноречиво говорили кислые гримасы на их лицах.
Наконец, когда шум в зале стал уже совершенно неприличным, Лоренет закончил свой перечень, поклонился графу и сел.
— Итак, — громко произнес его светлость, — что вы можете сказать, барон? Признаете ли, что совершили все, что описал господин Лоренет? Быть может, нам следует пригласить свидетелей?
После слов Оспера говор в задних рядах усилился, поскольку похоже было, что процесс идет к концу. Фэдмар встал и гулко откашлялся. Стало немного тише.
— Ваша светлость! Господа! Я прошу позволения моему родичу и союзнику благородному Эрлайлу выступать от имени ответчика!
Удвин поднялся. Зрители в задних рядах заелозили, гремя стульями — многие привстали, чтобы разглядеть рядом с могучим Фэдмаром невзрачную фигурку его родича. Оспер кивнул и поднял ладонь, жестом приглашая Эрлайла начинать. Тот поклонился графу, затем отвесил поклоны вправо и влево:
— Ваша светлость, господа…
Говорил Эрлайл негромко, но очень отчетливо. Публика притихла, навострив уши.
— Прошу меня простить. Я, признаться, не слишком внимательно прислушивался к перечню, что зачитал благородный господин Лоренет, но, зная кузена Фэдмара, не сомневаюсь: истец не только огласил деяния моего родича совершенно точно, но и многое опустил. Да, благородному господину Лоренету и другим благородным господам — тем, что сидят там, напротив, — новый поклон, — пришлось немало перенести от Фэдмара, ибо он горяч и вспыльчив. Клянусь мечом, они долго терпели, прежде чем осмелились хотя бы принести жалобу!
По мере того как Эрлайл говорил, в зале становилось все тише и тише. Потом раздалось несколько смешков.
Отфрид не верил своим ушам. Что такое говорит странный родич? Баронет покосился на отца — тот как будто доволен. Ухмыляется в бороду. Непонятно…
— Однако, — продолжал Удвин, — распря длится не со вчерашнего дня. Не знаю, с этого ли началось или с чего другого… Дед нынешнего Игмора, барон Унтрейт, был оскорблен прадедом присутствующего здесь господина Лоренета, и…
— О чем вы говорите? — недовольным тоном произнес граф. Вельможе казалось, что дело решено и ему вот-вот предстоит огласить приговор, но защитник завел странные речи.
— С вашего позволения, — не смущаясь тем, что его перебили, продолжал Эрлайл, — я готов зачитать список обид и оскорблений, нанесенных моим родичам Игморам Лоренетами, Гайсами, Торквельдами и прочими истцами. — Дворянин извлек из кармана свиток и высоко поднял его, давая длинному пергаменту развернуться. В зале снова послышались смешки.
— Постойте, постойте! — воскликнул Оспер. — Если господин Игмор имеет какие-то претензии к присутствующим здесь дворянам, он мог бы принести жалобу, как это сделали истцы.
— Увы, ваша светлость. Барон Игмор является вассалом его величества короля, а докучать сеньору мелкими просьбами считает неуместным. Как истинный дворянин, мой родич предпочитает подобные незначительные вопросы решать самостоятельно, не взывая к сеньору или местному правосудию. Итак, если позволите… — Эрлайл откашлялся и, поднеся список к глазам, близоруко сощурился.
— Постойте, дайте этот документ мне! — потребовал Оспер, протягивая руку.
По красно-синей пирамиде, увенчанной графской короной, прошло волнообразное движение сверху вниз, от последнего ряда отделился невзрачный субъект — должно быть, слуга низкого ранга, — подбежал к Эрлайлу и принял бумагу. Затем опрометью кинулся обратно и вручил документ кому-то у самого основания пирамиды, тот передал дальше… в конце концов пергамент оказался в руках Оспера. Вельможа развернул свиток и принялся читать.
В зале стало шумно, зрители обменивались впечатлениями — действо оказалось занимательным.
— Что это? — пробормотал граф. — Что за ерунда? Потрава посева… во время охоты… семь лет назад… на турнире оруженосец Гайса не уступил очереди у водопоя оруженосцу Игмора… тоже семь лет назад… А это… Пять лет назад? Оскорбил словом? Задержал гонца? Три года назад?
— Прошу прощения, ваша светлость, — печальным тоном произнес Удвин, и при его словах снова стало тише, гости прислушивались к негромкому голосу тщедушного защитника, — когда речь заходит о чести и достоинстве, мой родич не признает мелочей и не ведает срока давности. Оскорбление есть оскорбление! Мы с Фэдмаром будем весьма удивлены, если ваша светлость рассудит иначе.
— Прошу прощения, ваша светлость, — печальным тоном произнес Удвин, и при его словах снова стало тише, гости прислушивались к негромкому голосу тщедушного защитника, — когда речь заходит о чести и достоинстве, мой родич не признает мелочей и не ведает срока давности. Оскорбление есть оскорбление! Мы с Фэдмаром будем весьма удивлены, если ваша светлость рассудит иначе.
Граф нахмурился. Задумался. Наконец произнес:
— Да, это так… но сегодня мы разбираем не обиды, нанесенные Игмору, а обиды, нанесенные им! Вот взять хотя бы это… нападение на вассала, похищение жены и ребенка…
— Да какое похищение! — рявкнул, поднимаясь, Фэдмар. — Ни малейшей обиды не нанесли. Игмор не сражается с женщинами и детьми! Да я!..
— Погоди, — осадил родича Эрлайл.
К удивлению Отфрида, отец послушно сел и затих. И снова заговорил дядя.
— Рискуя навлечь на себя немилость вашей светлости, — поклон графу, — я все же замечу, что нынче истцы и ответчик — не купцы или крестьяне, misera contribuens plebs.[7] Споры между благородными господами, если претензии взаимны, мы можем разрешить Божьим судом.
Удвин трижды хлопнул в ладоши — двери распахнулись, и в зал вступил оруженосец Эрлайла. Следом трое солдат Игмора внесли полный боевой доспех сеньора. Железо в их руках гремело и лязгало сочленениями, заглушая твердый стук подошв. Зал затаил дыхание. Латы выглядели угрожающе, от гладкой стали словно повеяло холодом.
Отфрида больше всего заинтересовали не перипетии судебного процесса, не аргументация сторон, даже не выражение лица графа Оспера, от которого, казалось бы, зависит исход тяжбы, — самым интересным было умение дяди Удвина увлечь зал, заставить, когда нужно, шуметь, а когда нужно, притихнуть. В этом было нечто сродни чуду — огромная толпа подчинялась мановению руки и негромкому слову тщедушного Эрлайла. Может, дядя — колдун? Может, он навел чары и волшебством заставил две сотни человек подчиняться его голосу и жесту? Вот сейчас, пока оруженосцы, гремя железом, шагают между рядами, зрители молча глядят на них.
— Да! — снова поднимаясь, рявкнул Фэдмар. — Я предлагаю решить наши тяжбы Божьим судом. Облачимся в доспехи, сядем на коней, возьмем оружие — и там, на ристалище, пусть Всевышний рассудит, кто прав!
Эрлайл улыбнулся, растягивая тонкие бледные губы. Зрители взвыли, предвкушая новое развлечение.
— Погодите! — перекрывая крики публики, возопил Оспер. — Если обиды, нанесенные господином Фэдмаром соседям, в самом деле велики, то в этом списке я вижу сущую ерунду, либо давние, давно забытые деяния!
Когда заговорил граф, шум унялся — отчасти.
— Я вынужден повторить, — повысил голос Удвин, — что для нас с Фэдмаром нет обид больших и малых, нет и срока, способного смыть обиду. Впрочем, если вашей светлости угодно, я готов зачитать оскорбления, произнесенные Лоренетом и другими сеньорами, сидящими на той стороне зала, не далее как вчера! На пиру у вашей светлости! И «поганый ублюдок» будет в моем списке самым безобидным! Мне зачитать перечень полностью?
Теперь весь зал заговорил. И участники процесса, и зрители, и свита Оспера спорили, кричали, размахивали руками.
— Довольно! — рявкнул Оспер. Вельможа покраснел, он был взволнован — да что там, граф пришел в ярость!
Зал притих.
— И мне странно, ваша светлость, — не унимался Эрлайл, — что вы не сдержали вассалов. Более того, сулили им поддержку. — Удвин вытащил из кармана новый пергамент, поменьше первого, и принялся неторопливо разворачивать.
— Довольно, — повторил Оспер, но уже без прежнего запала. — Нет нужды читать. Я признаю, что оскорбления были обоюдны…
Лоренет вскочил. Толстяк тяжело дышал, наливаясь малиновым румянцем.
— Ага! — взревел Фэдмар. — Значит, Божий суд! И Лоренет будет первым! Ну, держись, мешочек дерь…
Эрлайл с неожиданной силой дернул родича за рукав, так что верзила Фэдмар пошатнулся, и громко произнес:
— Кузен, не следует перебивать его светлость. Я уверен, граф сейчас произнесет справедливый приговор, и тебе не придется апеллировать к его величеству, нашему королю. — При этом он выразительно помахал своим документом.
* * *После того как разбирательство было окончено, зрители, громко обсуждая занимательное действо, сгрудились у выхода из зала, истцы тоже торопливо направились к дверям, граф Оспер вполголоса спорил с дворянами свиты, а ответчики остались сидеть там же, на своих местах — ждали, пока схлынет толпа. Фэдмар, потянувшись, откинулся на спинку стула и заявил:
— Мне даже немного жаль, что его светлость не стал предлагать нам Божьего суда. Первым в списке истцов шел Лоренет, и я бы с удовольствием выбил из него…
— Кузен, не нужно жалеть, — с кривой ухмылкой перебил барона Эрлайл. — Не исключено, что тебе вскоре представится случай… Не нравится мне, как поспешно удаляются наши… э-э… оппоненты.
Игмор хохотнул и пояснил:
— А они всегда так удаляются — от меня.
— Кузен, мне вовсе не смешно. Я велел следить за Лоренетом и прочими… Посмотрим, посмотрим…
— Да брось, родич! — Фэдмар пребывал в прекрасном расположении духа. — Поедем ко мне, а? Устроим в Игморе пир, отметим удачное завершение дерьмового дельца! Дьявол возьми суды, я бы лучше сразился со всей этой сворой разом, чем препираться вот так на глазах Оспера. Поедем, а? Это будет праздник в твою честь, родич!
— Пир в мою честь? — Эрлайл наконец-то улыбнулся. — Это самое меньшее, чем я могу тебя отблагодарить! — горячо заверил родича Фэдмар. — Целиком твоя заслуга, что эти мерзавцы сегодня меня не… Постой-ка! А что с оскорблениями в мой адрес вчера на пиру у графа? Откуда ты знаешь?
Отфриду тоже было интересно, каким образом дяде Удвину стало известно, о чем говорили за столом у его светлости. Ведь они сидели вместе в покоях! Или дядя в самом деле владеет магическим искусством?
Эрлайл пожал плечами. Он глядел в сторону, поверх плеча Отфрида.
— Что? — Фэдмар перестал улыбаться. — Дай-ка мне эту бумагу!
Барон требовательно протянул руку, и родич не глядя сунул ему клочок пергамента. Отфрид обернулся, чтобы проследить, куда уставился дядя. Внимание тщедушного рыцаря было приковано к графу Осперу. Тот наконец-то закончил спор, поднялся с высокого кресла и направился к дверям. Свита потянулась следом, несколько человек торопливо бросились вперед, чтобы растолкать публику и освободить дорогу для его светлости.
— Граф взбешен, — заметил Эрлайл.
— Этого следовало ожидать, кузен, — пробурчал Игмор, разворачивая пергамент. — Что это? Здесь вовсе не брань… Гм-м… — Барон продекламировал:
И вот этим ты стращал Оспера?! Что ты мне подсунул, Удвин? Что это?
— Стихи. Ридрих сочиняет.
— Ридрих? Грамотей…
— Грамота нужна, Фэдмар, ты сегодня сам убедился, как воздействует исписанный пергамент на важных сеньоров. — Эрлайл проводил графа глазами и поднялся. — Ну что, пойдем и мы?
— Пойдем… Отфрид, — барон обернулся к сыну, — ты слышишь? Твой кузен Ридрих сочиняет стихи! А ты не любишь читать.
— Я умею читать, — насупился баронет. — А Ридрих — это кто?
— Ридрих Эрлайл, сын дяди Удвина.
Еще один родич. Рифмоплет.
— Да, но что с оскорблениями? — вспомнил старший Игмор. — Откуда ты узнал, что эта свора тявкала обо мне? Как ты мог их слышать?
Эрлайл снова скривил тонкие губы в ухмылке:
— А я и не слышал. Зачем слушать, если заранее известно, что они могут сказать? У них не слишком богатое воображение, знаешь ли. Я спросил себя: Удвин, что бы ты сам сказал, окажись на их месте?
— Однако граф попался на твою уловку! Испугался пустой бумажки! Удвин, ты великий хитрец! И великий обманщик!
— Да ну брось, родич. Scire leges non hoc est verba earum tener, sed vim ac potestatem.[8] Они в самом деле вчера бранили тебя — стало быть, я сказал правду. Правда, Фэдмар, — великая сила! Ничто не устоит перед правдой, даже графский суд!
Кузены рассмеялись, а Отфрид подумал: как же, правда… Дядя соврал, будто ему точно известно, о чем говорили сеньоры. Великая сила — ложь, и перед ней в самом деле не устоит ничто…
* * *Отсмеявшись, родичи направились к выходу. Солдаты, гремя, несли за ними доспехи Игмора. Прошли по коридорам мимо графских латников, те проводили компанию равнодушными взглядами. Когда возвратились в свои покои, Эрлайл тут же удалился в уголок и принялся шептаться с оруженосцем, которому велел следить за Лоренетом и прочими. Коротко переговорив со слугой, Удвин заявил Фэдмару:
— Кузен, дело может принять серьезный оборот. Эти уроды ускакали сразу после суда. Об этом я и думал, глядя, как они торопятся прочь из зала.