Воцарилась нехорошая тишина. Все смотрели на Антона, и даже человек в «Армани» и остроносых туфлях вдруг изменившимся тоном сказал в телефон, по которому по-прежнему говорил: «Перезвоню», положил трубку и тоже стал внимательно смотреть на Антона.
Антон выдержал паузу, которая заложила основы уважения к нему, и сказал:
– Присядем?
Быстро оглядев всех и никого конкретно, Антон Рампо легко и демократично присел за стол. Все шумно и торопливо сели, как в электричку. Садиться, как Антон, легко и демократично, никто не умел. Выдержав еще одну паузу, Антон тяжелым взглядом руководителя оглядел присутствующих. Присутствовали: пара теток с сиськами и челками – энергичные дуры в белых блузках, которые составляют основу любого офиса, – так выглядят секретари и менеджеры. Затем одна тетка постарше, то есть женщина, с туго стянутыми назад волосами и стянутой туда же сексуальной энергией. «Такая, хоть одна, тоже всегда есть в любом офисе. Это начальник канцелярии» – так подумал Антон. Затем присутствовала группа добродушных кретинов в костюмах. «Это клиентские менеджеры» – так подумал Антон. Далее помятый пряник с сережкой в ухе – явно сисадмин. И, наконец, имелась пара очень некрасивых, страшных девушек. «Это креативщицы, – так подумал Антон. – Ну что делать, креативные девушки, они и в Москве в основном некрасивые». И, наконец, молодой армянин в «Армани» и остроносых ботинках, которого Антон заранее за моторное начало и умение смотреть проблеме в лицо сделал своей правой рукой. Именно к нему и обратился Антон Рампо за комментариями:
– Ладно. А поподробнее? Кто украл, как, при каких обстоятельствах?
– На меня не смотрите. Мне сколько дали денег, я все пожарил, – сказала правая рука Антона, армянин в «Армани».
Антон подумал, что «пожарил» – это, вероятно, местный сленг, означающий «освоил». Говорят же тут «бомба» про все хорошего качества и говорят «это тебе сядет» вместо «это тебе встанет». Но в этот момент придурок с сережкой в ухе сказал, указав на молодого армянина в «Армани»:
– Овик у нас барбекю занимается.
– Чем занимается? – невольно переспросил Антон.
– Шашлыком, до! – сказал Овик в «Армани», правая рука.
– То есть? – удивился Антон.
– Жарит мясо для МОКа, – пояснил придурок с серьгой. – Когда комиссии из МОКа приезжают олимпийские объекты смотреть, мы для них барбекю делаем.
– Шашлыки! – уточнил Овик, улыбнувшись Антону. – Эти люди из МОКа, что за люди? Бедолаги. Шашлык не знают, барбекю знают, ну я говорю «барбекю», чтобы люди понимали, что кушают. Когда опять приедут, мне надо заранее знать. Я уже сколько раз просил? Заранее предупредите меня, по-братски, что люди едут, хотя бы за день, я же мясо сам мариную; мясо, маринованное чужими руками, не могу в руки взять, брезгую. А если сам мариновал, гарантирую, барбекю будет бомба.
Антона удивило, сильно удивило все, что сказал Овик.
– Наверное, надо представить вам членов нашего штаба, – в этот момент догадался придурок с серьгой. И представился сам для начала: – Игорь Иванович Беленький, для вас просто Игорь. Я буду вашей правой рукой.
Затем самопровозглашенная правая рука Антона представила ему остальных членов креативного штаба. Оказалось, что Антон ничего ни про кого не понял. Тетки с челками оказались сочинскими креативщицами. Антон сразу понял, что будет их иметь безжалостно. И как креативщиц, и, возможно, еще как-нибудь. Женщина с туго стянутыми назад волосами, которую Антон отрядил было в начальницы канцелярии, оказалась пресс-атташе, она отвечала за связи со СМИ. «Надо ее при первой возможности перевести в начальницы канцелярии», – упрямо подумал Антон. Группка добродушных кретинов в костюмах, наоборот, отвечала за канцелярию. Две девушки с ужасными лицами были личными секретарями руководителя штаба, то есть Антона. Придурок с сережкой был не сисадмин, а правая рука по фамилии Беленький. А правая рука, которую выбрал Антон, оказался шашлычником.
Узнав все это, Антон подумал:
«Пиздец!»
Чтобы не пасть духом, он вспомнил про карточку, на которой лежал миллион долларов, вспомнил про собственный остров, на котором он будет жить, босой и прекрасный, в окружении эбонитовых женщин. Антону сразу стало легче.
В это время Беленький спросил:
– Простите, а как к вам обращаться?
– Да! Как вас представить? – спросила Антона страшная, как совесть, девушка-секретарь.
– Антон Рампо, – ответил он, стараясь не смотреть на лицо своей личной секретарши.
– А по отчеству? – настаивала секретарша, улыбаясь Антону большими желтыми зубами.
– Антон Ильич, – сказал Антон сухо. – Рампо.
– Лампо? – переспросила секретарша.
– Рам-по. «Р» – первая буква, – сказал Антон.
Он хотел сказать еще: «Р – рампа». Но подумал, что это ненадежный спеллинг в данном случае. Потом хотел сказать – «Р – Роттердам». Но тоже передумал. И сказал:
– «Р» – рашпиль.
– Я поняла, – радостно кивнула девушка, которой рашпиль был явно хорошо знаком.
– Ну что ж, Антон Ильич, – сказала в этот момент правая рука Антона, Игорь Иванович Беленький. – Я уже сломал голову о железную стену бюрократизма. Теперь будем ломать ее вместе!
Потом Игорь Беленький крепко пожал руку Антону и несколько раз очень сильно моргнул, как будто собираясь выплюнуть свои глаза на Антона. У правой руки был такой тик, и, вероятно, не единственный.
Антон, стараясь теперь не смотреть ни на кого, чтобы не расстраиваться, сказал негромко:
– Очень приятно. Ну так что случилось? Я слушаю.
Говорили сначала не слишком охотно. Потом, когда Антон дал понять, что ценит откровенность, ему подробно все рассказали. Оказывается, креативный штаб Олимпиады в числе прочего ведал строительством нового корпуса штаба, то есть своего собственного здания. На это были выделены деньги из Москвы, из кармана Олимпиады. «Карман Олимпиады» – это был еще один устойчивый местный оборот. Было известно, что деньги пришли в Сочи. На эти деньги полагалось построить новый дворец креатива. Со дня на день должен был приехать Козак, который от имени Путина, глаза которого Антон недавно видел, руководил подготовкой к Олимпиаде. Козак должен был принять работу. Но она не была сделана, потому что деньги пропали.
В принципе, этот вопрос касался Антона косвенно. Строительство не входило в круг его полномочий. Вместе с тем Антону как профессионалу важно было понять все, что происходит на месте, в котором предстояло создавать положительный образ, и он подумал, что украденные деньги из кармана Олимпиады – отличный повод сделать это, то есть разобраться, как тут все работает: кто крадет, как крадет, это все важно, в конце концов, это местные обычаи, а их надо знать. И Антон сказал, что желает немедленно выехать на место преступления. То есть на место, где давно должен был выситься креативный дворец, но не высится, потому что кем-то нагло спизжен из кармана Олимпиады.
Через полчаса кортеж из двух машин, в одной из которых ехал Антон Рампо, медленно двигался по центру Сочи сквозь пробку. Эдо, сидевший за рулем тонированной «девятки» со спойлером, которая доставила Антона из аэропорта, с трудом скрывал в себе некий вопрос, а потом перестал скрывать и спросил:
– Антон Ильич. Можно вопрос?
– Просто Антон для тебя, – улыбнулся Рампо, как демократ.
– Антоха, братка, – сразу принял демократию Эдо. – Скажи, тебе что, как начальнику Олимпиады, мигалка не полагается? По Сочи без мигалки ездить бесит, до!
– Ну я, вообще-то, не начальник Олимпиады, – скромно сказал Антон. – Я руководитель креативного штаба. Креативным мигалки не полагаются.
Сам Антон, вообще-то, не был согласен с этим. Он в этот момент даже подумал, что Эдо подал хорошую мысль. Если бы креативным – не всем, но хотя бы некоторым – полагалась бы мигалка, то… То что? То креатив в стране ушел бы вперед. С мигалкой точно ушел бы вперед, далеко… Так подумал Антон.
Время от времени Эдо гневно сигналил соседним машинам, пытаясь принудить их потесниться, но без мигалки это получалось плохо, а из одной машины, черной помятой иномарки, даже высунулся суровый седой армянин и сказал Эдо:
– Ты что, самый умный?
На что Эдо ответил дерзко:
– В Адлере – да!
Суровый армянин этот факт не признал и что-то сказал Эдо по-армянски, Антону показалось, что он решительно осудил эгоцентризм Эдо.
Потом Эдо стал мечтать вслух, чтобы кому-то стало где-то плохо и к нему ехала бы «Скорая», а Эдо бы тогда пристроился «Скорой» в жопу и быстро проехали бы пробку. Антон спросил:
– Почему так много машин? Кто эти люди? Гости Олимпиады? А номера у всех, я смотрю, местные…
– Номера, – засмеялся Эдо. – Знаешь, почему номера у всех местные?
– Ну, наверное, потому, что владельцы машин местные? – логично предположил Антон…
– Ну, наверное, потому, что владельцы машин местные? – логично предположил Антон…
– Братка, ты на меня не обижайся, – печально сказал Эдо. – Тебе нужен, короче, экскурсовод, чтоб ты понял наши движения. А то будешь как отдыхающий.
Антон по интонации Эдо понял, что «отдыхающий» у местных считается принадлежностью к самой низшей социальной касте, отдыхающий – это как опущенный в тюремной камере. И Антон твердо сказал:
– Ну будь моим экскурсоводом. Не хочу быть как отдыхающий.
– Молодчик, – одобрил Эдо. – Запомни. Если номер местный, можешь машину бросить, где хочешь. Я машину вообще не закрываю, когда в магазин иду за сигаретами, или кофе пить иду, или куда мне надо иду. Машину бросаю, а сам иду кайфовать. Обратно иду – машина стоит. Почему? Потому что номера местные. Все знают: если какой-то косяк, я его маму найду, кто накосячил, потому что я местный. Абхазы могут, конечно, в Абхазии такие люди есть, ничего невозможного для них нет, отвечаю. Магнитолу из машины вытащит, магнитолу не найдет – колесо снимет, колесо снять не сможет – багажник с крыши снимет, одному пацану движок сняли, пока он кайфовал с двумя телками отдыхающими. Прикинь, как ему обидно было – движок после капремонта был. В Абхазии вообще такие люди есть, не люди – коалы чистые. Дерзкие, вообще, с рождения. Хотя наших номеров все равно немножко хотя бы боятся. А если номер не местный, можешь закрыть машину сто раз, можешь на платную стоянку поставить – все равно уведут. Если не абхазы – наши уведут. По-любому уведут, варианта нет. Нет, это не то что обидное что-то, дискриминация или что. Нет. Просто так получается у нас. Такие движения.
– То есть… Номера у всех местные? Чтобы машину не угнали? – резюмировал Антон удивленно.
– Братка, у нас не на номера надо смотреть. На лицо посмотри, кто в машине, сразу поймешь, у кого номер, у кого что.
– Ясно, – сказал Антон и стал всматриваться в лица водителей.
Прямого подтверждения версии Эдо Антон не обнаружил. Румяных москвичей или бледных петербуржцев, использующих местные номера как противоугонное устройство, Антону обнаружить не удалось. Зато Антон заметил, что у всех машин на заднем стекле белым маркером написано: «Продаю» и номер телефона. Почему-то все водители очень хотели расстаться с машиной, на которой ездят, и сообщали об этом всем другим водителям. Это вселяло какую-то тревогу.
В это время откуда-то сзади, очень издалека, стал пробиваться звук сирены. Эдо сказал:
– Если «Скорая» на инфаркт, повезло. Быстро доедем.
Когда машина приблизилась, это оказалась не «Скорая», а машина гаишников, за ней еще одна, за ней два черных джипа с мигалками, за ними пара «Мерседесов», длинных, бронированных, похожих на подводные лодки на колесах, а замыкали процессию опять черные джипы с мигалками.
Эдо сказал со смехом:
– Олимпиада едет, наверное. Твои, Антоха, кенты, да? Ну что, на жопу им падаем?
Антон пожал плечами. Эдо понял этот жест как готовность Антона упасть на жопу к кентам и сказал:
– Мигалки не имею. Аварийку имею.
Эдо включил «аварийку» и устремился вперед, пристроившись в квадратный черный зад джипа с мигалкой. Следовавшая за «девяткой» Эдо вторая машина скромного кортежа Антона тут же отстала. Антон завороженно смотрел, как за окном быстро, как в страшном сне, мелькают машины и изумленные лица людей, когда они с Эдо летели сквозь пробку. Эдо торжествующе смотрел в лица водителей: теперь они видели, что были не правы и что он самый умный в Адлере. По этому поводу Эдо даже сделал погромче музыку, армянское трагическое диско. Куря в открытую форточку на скорости сто десять по городу, Эдо прокричал Антону:
– Знаешь, в чем прикол, братуха? Твои кенты видят, что я им в жопу пристроился, а сделать ничего не могут. Знаешь, почему?
– Потому что ты местный? – прокричал Антон, прижатый к сиденью воздушным потоком, со свистом влетающим в салон через открытые окна.
– Нет! Они остановиться не могут! Чем быстрее, тем безопаснее, у них так считается! – проорал в ответ радостно Эдо. – Хочешь узнать, кого везут? Опасно чуть-чуть, предупреждаю!
– Да! – крикнул, как бы согласился Антон, по которому трудно было в этот момент сказать, нравится ли ему происходящее, пугает ли оно его, или он просто в аффекте.
Эдо прибавил скорости, принял резко влево и поравнялся с черным джипом, замыкавшим кортеж. Заметив этот рискованный маневр, водитель джипа опустил темное стекло. На Эдо и Антона взглянули две пары суровых глаз ребятишек из «лички». Эдо через плечо Антона подмигнул ребятам из личной охраны кого-то важного и под отчаянный рев «девятки», которая удерживала равенство с джипом, хоть и уступала ему табун лошадей по мощности, победно крикнул водителю черного джипа, переключая скорость:
– А теперь, братан, вторая!
«Девятка» Эдо заревела так, что Антон прилип к креслу и выглядел как летчик-испытатель, в эти секунды испытывающий что-то, о чем его не предупредили заранее. Оставив позади джип «лички», «девятка» через несколько секунд поравнялась с длинным черным «Мерседесом». Стекло «Мерседеса» сразу стало опускаться, и Эдо заорал Антону:
– Сейчас увидишь, кого везут!
В следующую секунду Антон Рампо действительно ясно увидел в приоткрытом окне «Мерседеса» прямо напротив своего лица круглую черную дыру. Это был ствол. И явно не дерева.
Эдо тоже это увидел и резко ушел в сторону. Мимо с яростью пролетели джипы кортежа. Эдо смеялся от души, толкал локтем в бок Антона, призывая разделить с ним радость:
– Зато пробку пролетели, а! Можно было дальше с ними ехать, но сам видел, опасно чуть-чуть!
В это время у Антона зазвонил телефон. Из второй машины кортежа креативного штаба, безнадежно отставшей от «девятки» Эдо, Антону Рампо звонила его правая рука. Дрожащий голос Игоря Ивановича Беленького сообщил:
– Антон Ильич! Звонила Лолита!
– Кто? – дрогнув внутренне, переспросил Антон.
– Лолита Симонян, пресс-секретарь. Кортеж, за которым вы ехали! Это Козак! Прилетел раньше! Едет на объект! Ну на тот самый, на котором… на который… деньги… пропали… Если Козак приедет туда раньше нас, может возникнуть очень неприятная… – сообщил Беленький.
– Я понял, – сказал Антон Рампо. – И что делать?
Но сделать ничего уже было нельзя. Кортеж Козака с ревом скрылся вдали, и преследовать его у Антона не было никакого желания.
Прошло около получаса, прежде чем Антон оказался на месте. Место финансовой трагедии представляло собой потрескавшийся уродливый фундамент с торчащими из бетона пучками ржавой арматуры. Постъядерный ландшафт еще драматичнее делал установленный на его фоне гигантский щит, на котором было написано: «Креативный штаб». Также на щите имелась компьютерная визуализация: изображено было здание, торжество красоты и гармонии в стекле и бетоне, местами даже с гранитом и мрамором. Здание было великолепно, как мираж, и оттого особенно щемящим было чувство человека, смотревшего на то, что было на месте торжества гармонии. Этим человеком сейчас был помощник Путина Козак.
Он смотрел на руины, вызывающие в памяти всем известные фото непокоренного и потому яростно порушенного фашистами Сталинграда. Смотрел с грустью, как на пепелище на месте родного двора. В целом было ясно, что здания нет.
По направлению к правой руке Путина сейчас же метнулась правая рука Антона Рампо и поприветствовала его со всем уважением. Так же поступили и другие члены креативного штаба. Антон Рампо не спешил, он хотел выждать паузу, чтобы под горячую руку, если рука у Козака окажется горячей, попали рядовые члены штаба, а затем, когда карающая рука немного поостынет, появится он, Антон, как новый лидер, и присоединится к справедливому гневу Козака, и тоже, от себя лично, сурово поставит на вид подчиненным. Вообще-то, Антон никогда не был сторонником террор-менеджмента, однако все говорило о том, что это неизбежно. Но Козак действовал на опережение, он быстро мыслил и быстро действовал. Недаром он стал правой рукой Путина, унылого меланхолика Путин не сделал бы своей правой рукой. Козак сказал:
– Руководитель штаба.
Слово «кто» Козак опустил. Он говорил, опуская лишние слова.
Антон Рампо вынужден был вступить в разговор:
– Я руководитель. Мы недавно встречались на Ручье. И так вот недавно я стал руководителем.
Антон сам почувствовал, что фраза «недавно я стал руководителем» прозвучала как-то надрывно. Козак коротко и внимательно посмотрел на Антона, как бы разложив Антона на все элементы, из которых Антон состоял, а, как известно, человек, как медуза, состоит в основном из воды. Видимо, количество воды в Антоне не показалось Козаку толщей, потому что он тут же спросил, глядя куда-то чуть в сторону от Антона: