– Даже не думай! Не представляю, что так быстро расстанусь с тобой. Будем жить вместе, и я оплачу половину аренды дома.
– Нет, Эдик! – твердо сказал Димка. – Моя мама говорит – чтобы оставаться друзьями, надо жить врозь. И она, как всегда, права. Во-первых, скоро приедет твоя семья, а во-вторых, я тоже, может быть, женюсь. Дом у меня, между прочим, не съемный, а свой.
– Это здорово, – посерьезнел Эдик. – И насчет дома, и женитьбы. Я вот теперь не представляю, зачем зарабатывать деньги, если у тебя нет семьи.
Они прошли из здания аэропорта к стоянке автомобилей, освещенной мощными светильниками, напоминающими те, что стоят на футбольных полях. Стоянка была размером с аэродром, и каждую секунду с разных сторон въезжали и выезжали автомобили, светя красными габаритками или белыми фарами.
Эдик прищурился, оглядывая масштаб аэропорта.
– Круто… Рад, что у тебя все так же – правильно, продуманно и разложено по полочкам. Я тоже в последнее время начал чаще мыть полы и четче считать прибыль.
Пройдя между рядов машин, Дмитрий остановился и с гордостью кивнул на белый джип «БМВ» последней модели:
– Вот мой жеребец. Это в Америке престижно.
– А ты теперь всегда делаешь то, что престижно? – Эдик поудобнее устроился на переднем сиденье.
– Поживешь здесь и поймешь, о чем я говорю, – почувствовав в голосе друга издевку, парировал Дима. – Здесь другой менталитет, ваши новые русские еще только приближаются к нему. Рейтинг твоего бизнеса напрямую зависит от того, как ты одет, где живешь и на чем ездишь. Только миллионеры могут себе позволить ездить на самокате и носить драную одежду. Ладно, не об этом. Мама помогла мне купить дом у одного обанкротившегося итальянца. Супердизайн. Сейчас увидишь. Ночью доедем минут за тридцать. Да не спи ты! Смотри, какая это страна – наша Америка. Мы покорим ее и станем миллионерами.
– Остапа понесло, – сонно процитировал Ильфа и Петрова Эдик.
Еле забрезжил рассвет. «БМВ» нес их по просторной набережной. Туман окутал океан, он манил своим темно-серым цветом и казался бесконечным. Чайки, мирно покачиваясь, спали на волнах. Вдалеке от берега виднелись корабли.
– Какие ровные дороги! Как стекло, ни одной, того, чертовой ямки, – восхищался Эдик. – А какие развязки! Какие туннели и мосты! Вот бы в Москве были такие!
Джип остановился на стоянке посреди лужайки у дома из красного кирпича в готическом стиле.
Прямо на пороге Эдик, оглядев трехэтажный современный особняк, выразил свое восхищение всего одним словом:
– Зведец, Димка!
– Устраивайся, осматривайся, – засмеялся друг. – А я пока что-нибудь сварганю поесть.
Эдик еще стоял перед домом Димки, а тот уже открыл холодильник на кухне и начал выставлять на стол коробки и коробочки с закусками, потом достал бутылку водки.
Войдя на кухню, Эдик втянул воздух.
– А я, Димка, жрать хочу.
– У меня выбор большой, мама, как ты знаешь, с детства разбаловала хорошей едой. Когда твои девочки приедут, шлемазл?
Эдик захохотал, достал из кармана пиджака портмоне, из него – фотографии.
– Смотри, какие они у меня красавицы. Приедут через два месяца. Я должен разобраться с работой и с домом. Ты, того, Димка, наливай.
После третьей рюмки Эдик спросил у друга:
– Ты встречался с отцом?
– Да. – Димка закинул в рот маленький кусок жареной рыбки из пакета с китайским фаст-фудом. – Он развелся с твоей мамой через полгода после того, как они приехали в Америку. Твоя мать нашла богатого покровителя, а мой папа живет с какой-то эмигранткой, тоже из России. Что удивительно, воспитывает ее сына. Работает не врачом, а таксистом, не хватило характера добиться лицензии на врачебную практику. Мы встретились пару раз, но говорить было как-то не о чем. Я перестал ему звонить, а сам он этого никогда не делал. Вот и все. А ты хочешь найти маму?
– Нет! – отрезал Эдик.
Больше на эту тему они не разговаривали.
Эдик задержался у Димки только на один день, торопили дела на работе.
В клинике Эдуард прижился сразу. Он привык к одиночеству и в отличие от многих эмигрантов из России не лез в друзья, не расспрашивал о личной жизни и доходах. Он сразу включился в работу, вовремя приходил в лабораторию или в больничный стационар, разговаривал с сотрудниками исключительно по делу, часто оставался еще на два-три часа после работы, делал дополнительные серии опытов.
Через две недели случился первый корпоративчик по поводу дня рождения такого же интерна, как Эдик. На столе не было «моря разливанного» алкоголя и «крутых холмов» закуски – на каждого по две банки пива и толстому квадратному сэндвичу и единственный кексик со свечкой – для именинника.
На вечеринке Эдик продемонстрировал сослуживцам семейную фотографию. Коллеги с интересом ее рассмотрели, показали ему фото своих семей. С этого момента Эдик стал в коллективе своим.
Димка заходил в гости по пятницам и средам, а после трех недель со дня приезда друга решил, что тот адаптировался, и явился в гости не один, а с Илзе.
На Эдика девушка друга произвела впечатление «трески свежей, замороженной». Но она смеялась шуткам Димки, внимательно выслушивала рассказы Эда о его работе и точно знала, что будет с ней и Димкой в ближайшие десять лет. А еще она умела готовить цепеллины!
Вскоре Димка улетел со своей невестой в Израиль, знакомить с мамой, отчимом, братьями и сестрой. Позвонил оттуда и сообщил Эдику, что задержится.
– Мама смирилась, что Илзе не станет иудейкой. Но свадьба у нас будет тут, в Хайфе.
ГЛАВА 16
И вот наконец этот долгожданный день настал.
Бэлла появилась в аэропорту бледная и великолепная. Эдит, сидя у нее на руках, терла пухлой ручкой глаза. Эдик подхватил дочь на руки и поцеловал жену.
– Едем, Белка моя любимая, едем в наш дом.
Испугавшись, Эдит заголосила на все здание, и оба родителя бросились ее целовать, чтобы успокоить.
До дома долетели по ночной дороге за час.
Эдик с гордостью показал особняк.
– Это наше с тобой первое жилище в Америке. Нравится?
Бэлла уложила дочку спать и принялась бродить по огромному дому. Ей казалось, что все это происходит во сне. Может быть, из-за резкой перемены климата и разницы часовых поясов?
Здесь не было антиквариата, тяжелых комодов и зеркал в бронзовых рамах. Но было главное – качественная обстановка и немыслимый, по московским меркам, простор.
Сон Бэллы в новом доме был сладким и долгим.
Утром пришел серьезный мужчина сорока с небольшим лет.
– Сергей, – представился он супругам. – Меня ваш знакомый, Дмитрий, прислал. Буду у вас управляющим. За электричеством буду смотреть, за водой. Беседку дострою, вместо сторожа присмотрю. И вообще, по хозяйству.
Жизнь с любимыми женщинами – женой и дочкой, новая, непривычная, но прекрасная – текла с какой-то невероятной скоростью. Напряженная исследовательская работа в клинике в течение дня сменялась вечерним покоем домашнего очага, а позже страстными ночами в спальне.
В выходные, а у Эдика он был единственным – суббота – семья, как принято в Америке, жарила барбекю на заднем дворе дома. Иногда они ездили в Диснейленд, часто ходили в гости к Дмитрию и Илзе. Илзе передвигалась по своему «имению» гордая, потирала растущий живот – они с Димой ожидали мальчика.
Через полгода у них родился сын Джоник.
Бэлла не любила утро в рабочие дни. Эдик уезжал в госпиталь, а Эдит отвозили в детский садик. Убирала дом безмолвная китаянка. Еду привозили всегда готовую, оставалось только разогреть. Дома ели вообще редко, в основном обедали и ужинали в ресторанах.
Когда родители уходили из дома, с малышкой оставалась няня, пятидесятилетняя украинка Ксения Богдановна. Эдик нашел ее в клинике, где она работала нянечкой, хотя по образованию была преподавательницей английского языка. На английском она говорила так же, как и на русском, с чудовищным украинским акцентом. Кроме ее учеников в селе под Вильно, ее никто не понимал.
Не имея собственных детей и соскучившись по оставшимся на Украине родным, которых не видела два года, Ксения очень привязалась к маленькой капризной Эдит. Часто прижимала ее к своей большой груди и шептала: «Доню моя коханая».
Второй ее привязанностью оказался суровый Сергей. Он демонстративно не обращал внимания на Ксению, но ее это не смущало. В Америке душевных отношений между соседями нет, а уж эмигранту тем более общаться не с кем. И куда Сергей денется с подводной лодки? Только в ее постель.
Дома в пригороде Нью-Йорка, как и во всей двухэтажной Америке, украшены цветами всех климатических зон земли. По стенам вьются плющи и лианы, с крыш беседок свисает виноград, во дворе растут вишни, мальвы и акации, и лужайки перед домами засажены кустами роз и заставлены пузатыми керамическими горшками с немыслимым в России разнообразием цветов. Кашпо висят под крышами террас, стоят на ступеньках лестниц и даже в гаражах.
Цветоводство увлекло Бэллу на ближайшие два года. От услуг садовника она отказалась и с цветами справлялась сама. Ей часто помогали Эдит, Ксения и Сергей.
Следующим увлечением стало украшательство дома – дизайном это назвать было трудно. Она скупала вазочки, подушечки, шкатулки и другие мелочи десятками.
В специализированном журнале Бэлла нашла адрес антикварного магазина, в котором продавались картины в уникальных позолоченных рамах, старинные напольные и каминные часы, гобелены и многое другое. Бэлла, вспомнив Москву и привычный быт, самозабвенно увлеклась антиквариатом, и вскоре их трехэтажное «гнездышко» стало напоминать магазин.
Теперь утро начиналось с того, что Эдик, просыпаясь, безостановочно чихал. Бэлла, чтобы унять аллергию мужа, попросила приходящую домработницу ежедневно стирать пыль со всех старинных изделий. Рамы, картины и подушки Бэлла почистила сама, гобелены отнесла в химчистку.
Бэлла все чаще стала звонить в Москву, Марку. Он радовался звонкам матери, но о работе говорить не любил.
– Да чего ты, май мазер? Работа аккуратная, привычная. Отдыхаю только дома, на коллекцию любуюсь, медитирую.
– Какую коллекцию? – недоумевала Бэлла. – Ты никогда даже марки не собирал.
– Я тебе, мам, как-нибудь потом расскажу… и покажу.
Бизнес у друзей рос и развивался. В дополнение к патронажу они начали новую ветвь – стали выпускать иммуномодуляторы для беременных и кормящих женщин. Этот рынок был неисчерпаемым.
Димка слетал в Китай, познакомился там со столетним фармацевтом Мао Теном и купил у него формулу травяного сбора, укрепляющего организм женщины во время беременности.
Мао Тен стал миллионером от фармацевтики безо всякой рекламы. Его популярность распространилась, как говорят в России, «сарафанным радио». Жена Мао Тена родила пятого ребенка в шестьдесят лет, племянница, лечившаяся от бесплодия в Швейцарии и Италии, забеременела в родном Китае после диеты дяди и травяных настоев.
Настои для повышения рождаемости в Китае не так востребованы, как в странах Европы и в Америке. Именно экспорт сделал Мао Тена богатым человеком, хотя он, как истинный философ, стремился к достатку, но не к богатству.
Часто Эдик и Димка с супругами и детьми отдыхали на Багамах, на Бали. Они объехали всю Европу. Такие поездки для друзей были высшим наслаждением, а для их жен – мучением – Бэлла и Илзе не очень любили друг друга, часто соперничали.
Этим летом они вчетвером полетели в Милан. В аэропорту Кеннеди Эдик сделал Бэлле сюрприз – сообщил, что в Италию прилетел Марк и ждет их в гостинице.
Когда Илзе увидела в холле Марка, целующего Бэллу, она сжала локоть мужа.
– Она целует тот парень, будто они любовник.
– Они с этим парнем еще ближе. Это ее сын, – спокойно ответил жене Дима. – Я же тебе говорил, что он приедет.
– Я думала будет подросток шестнадцать лет. – Глаза Илзе засветились нехорошей радостью. – Она много старшая Эдик!
– Илзе, – Димка строго посмотрел на жену. – Не лезь в их отношения.
Ночью, уже в кровати, Бэлла разрыдалась – напряжение и волнение от встречи с сыном вызвали волну эмоций.
– Я бы так хотела, чтобы Марк жил в Америке… – немного успокоившись, сказала она мужу.
– Пока это невозможно. Я не хотел тебе говорить… – Эдик замялся. – У Марка большие неприятности. На вашей квартире в Москве был обыск.
– Нашли наркотики? – ужаснулась Бэлла.
– Нет, дорогая… Я не знаю, как тебе сказать… Ты что-нибудь знаешь о его… увлечении?
– Ты спрашиваешь о том, знаю ли я, что Марк гей?
Эдик, нервничая, тер ладони и тонкий шрам на носу.
– Нет, я не про это. Страшнее.
– Что может быть страшнее? – не понимала Бэлла.
– Он ведь работает патологоанатомом… Так вот… – Эдик решился и выпалил информацию на одном дыхании: – Марк отрезал фаллосы у трупов и собирал свою «кунсткамеру»… У него дома обнаружили двести «экспонатов» в банках с формалином.
Бэлла зажала рот рукой, чтобы не закричать.
– Как это? Марк выглядит нормальным…
– Выглядит. – Эдуард стал злиться. – Мне, Бэлла, стоило огромных денег замять скандал. Пришлось заплатить за справки для регистрации коллекции, мы провели ее как медицинское пособие, аналог «тематического собрания» для написания научной работы Марка. Вроде откупились. Но пока у тебя дома в Москве имеется музей, так сказать, членов, сделать ему визу в Америку невозможно.
Неожиданно для себя Бэлла успокоилась. Она посмотрела в стену гостиничного номера, за которой поселился Марк, и ее передернуло от отвращения.
– Боже, Эдик, какая я все-таки эгоистка… Я тебя люблю больше, чем собственного сына. Это несправедливо по отношению к Марку.
– Но он взрослый, самостоятельный человек. – Эдик нежно погладил жену, как маленькую, по голове. – Ты психолог, хотя давно в прошлом. Согласись, что самоубийство Олега, его отца, тоже не совсем нормальная реакция на то, что тогда произошло… Самоубийство – это на девяносто процентов нежелание решать проблемы или бороться с комплексами, это уход от реальной действительность, безнадега. У Марка произошли какие-то психические изменения… Тогда или позже, не знаю. Мы ему поможем. Я сделаю все, что смогу.
– Спасибо, любимый!
Бэлла обняла Эдика и, чтобы успокоить себя и его, прибегла к самому действенному способу – принялась его страстно целовать.
ГЛАВА 17
Три дня в Милане пролетели незаметно.
Марк был обаятелен, подружился с Димкой, наговорил горячих комплиментов холодной Илзе и очень ей понравился.
Все вместе много гуляли, мало спали, ходили по бутикам и шикарным ресторанам, а вечерами по ночным клубам.
Бэлла крепилась – громче всех смеялась, много танцевала, долго выбирала в магазинах обновки себе и дочери. На самом деле ей было физически и морально тяжело: во-первых, то, что она узнала об «увлечении» сына, стало для нее настоящим шоком, а во-вторых, сорок пять лет – это совсем не двадцать семь, в компании остальных особо не напрыгаешься. Почему-то стало тяжелее дышать после целого дня хождения даже в удобной обуви.
Вернувшись в Штаты, Бэлла всю дорогу от аэропорта домой нервничала, торопила Эдика. Вбежав в дом, она первым делом кинулась к улыбающейся Ксении, встречающей их на пороге.
– Где Эдит, заболела?
– Почему заболела? – успокаивающе заговорила Ксения. – Доча спит, утихой час у ей.
Пройдя в детскую, Бэлла села у кровати и долго смотрела на Эдит.
У наблюдавшего за ними Эдика возникло чувство, что Бэлла устала от Италии, и это его неприятно удивило.
После поездки Бэлла начала чахнуть. За пару месяцев она заметно похудела, волосы потускнели, кожа побледнела. Она стала ко всему безучастной: к дому, сексу, даже к дочери.
Эдик терпел месяц, другой, третий и… сорвался. У него начался роман на работе с ассистенткой Стеллой. Роскошное тело мулатки давало Эдику ту физическую радость и разгрузку, которой он не получал дома.
Однажды после бурного секса в обеденный перерыв Стелла стала ему неприятна, вдруг захотелось подзабытых ласк Бэллы.
Посреди рабочего дня Эдик приехал домой. Было три часа дня.
В доме стояла тишина, он даже подумал, что никого нет. Эд прошел в спальню и увидел Бэллу в кровати. Она, свернувшись клубком, лежала под одеялом и смотрела в стену. Эдик наклонился над женой.
– Ты отдыхаешь, любимая?
– Эдик? А сколько времени?
– Три часа дня.
– О боже! – Бэлла подтянула одеяло выше к подбородку. – Я еще не вставала. У меня в последнее время такая слабость… Лежала бы и лежала.
– Не вставай, дорогая. Я быстро приму душ и к тебе.
Разбрасывая одежду по спальне, он разделся, зашел в душ, наскоро помылся и, не вытираясь, нырнул к ней под одеяло.
Эдик целовал ее всю – от кончиков пальцев ног до маленьких детских ушек. Они долго занимались любовью. Темперамента Эдика хватило на то, чтобы завести жену.
Потом они просто лежали, расслабившись. Эдик продолжал ее ласкать и вдруг нащупал в левой груди уплотнение. Он был великолепным диагностом и испугался, что это может быть злокачественная опухоль.
«Бог решил забрать у меня любимую. Это наказание за измену», – при этой мысли его сковал ужас. Как же он пропустил начало процесса? Ведь видел же, что Бэлла ослабла и похудела.
– Бэлла, когда у тебя появилось уплотнение в груди?
– Я обнаружила его после Милана и боялась тебе сказать. Зачем я тебе без груди?
– Ты мне нужна любая. – Эдик встал с кровати и стал машинально одеваться. – Я люблю тебя. Ты для меня все: мой якорь в море жизни, мой стимул в работе. – Он наклонился к Бэлле и поцеловал плечо, сдерживая дрожь испуга. – Ты мать моей дочери. Ты научила меня этикету и любви, ты вкус радости, ты мой источник вдохновения… – Он, как всегда, когда нервничал, растер ладони и дотронулся до шрамчика на носу. Потом опять наклонился к жене, нежно поцеловал в щеку. Разогнувшись, огляделся, вспоминая, что делал, пока шел тяжелый разговор. Оказывается, он одевался. Подобрав с пола футболку, Эдуард сел на край кровати.