Шкет наблюдал за работой кодлы, не забывая сторожко оглядываться по сторонам. Адреналин насытил организм, кровь приятно бурлила, мышцы налились силой, хотелось чего-то такого — нового, необычного… Может, достать припрятанное шило да ткнуть пару раз этого засранца? Хотя зря «лепить мокруху» нет никакого смысла, «деловые» так не поступают…
— Все? — нервно спросил он.
— Все! — тяжело дыша, ответил Бомба. — Рвем когти!
— Давайте еще ботинки снимем, как раз мой размер! — просяще сказал Шептун.
— Хватит, валим! — скомандовал Шкет, и стая бросилась в темноту нижней Богатяновки. Разбегались, как всегда, врассыпную: двое — влево, двое — вправо. Один ныряет в первую подворотню, другой — в следующую, по дворам выбираются на следующую улицу, и каждый своим путем добирается до Лысой горы. Здесь, на втором этаже подготовленного к сносу дома была оборудована временная штаб-квартира кодлы.
Развалились на грязных матрацах, зажгли свечу, стали рассматривать добычу. В сумке оказалась хорошая хавка — копченая колбаса, цыпленок-гриль, маслины, коробки с пастилой и мармеладом, горький шоколад, — как нарочно, все то, что любил Шкет.
— Кайфово! — с набитым ртом сказал Крыса. — Жалко, бухла нет! Не по делу как-то: закусь взял, а бутылку не приготовил…
Бомба натянул трофейную куртку.
— Как раз! И новье! Я себе возьму, ладно, Шкет?
— Бери.
— Так моя очередь! — возмутился Крыса.
— Большая будет, не видишь, что ли?!
— Ладно, тогда мобилу мне!
— А бабла там сколько? — спросил Шкет. — Давайте, быстро выкладывайте!
— Да вот все, что было, — часы, мобила, а бабки щас посчитаю… Раз, два, три… Семь тысяч семьсот сорок!
Но Шкет смотрел не на деньги, а на новую куртку Бомбы. Турецкая кожа, нагрудные косые карманы на «молниях», боковые с клапанами… Что-то до боли знакомое…
— Мобилу я забираю, да, Шкет? — спросил Крыса. — Часы кому?
— Заткнись!! — рявкнул Шкет. Ему вдруг стало нехорошо. Эту куртку он видел много раз, и сейчас она никак не могла находиться на Бомбе!
— Ну-ка, дай сюда трубку! И часы дай!
— Да вот, бери…
Шкет замер. Точно! Это были вещи его отца! Он внимательно осмотрел часы, заглянул в память телефона и сразу наткнулся на домашний номер. Никакой ошибки нет!
— Кончай, Шкет, себе заныкать все хочешь? — заныл Крыса. — Нечестно…
Удар наотмашь расквасил ему нос, Крыса опрокинулся навзничь.
— А-а-а! Ты что? За что?
— Ты куда смотрел, сука!! Ты на моего батю нас навел!! — Шкет вскочил и ударил ногой — раз, второй, третий…
— Да откуда я знал? — гундосил Крыса. — Я твоего отца никогда не видел! Ты сказал свистнуть, я и свистнул…
Неожиданно со стороны лестницы ударил яркий луч фонаря.
— Атас! Менты!!! — заорал Бомба.
— Стоять! Руки в гору! — рявкнул грубый чужой голос.
— Бегим! — пискнул Шептун и кинулся в дальний угол, Бомба прыгнул к окну. На этаж ворвались три человека в форме.
— Ложись, стреляю!!
Бурлящая в Шкете ярость требовала выхода и сейчас рванулась наружу, хотя совершенно не по адресу. Выхватив шило, Шкет бросился на ближайшего милиционера.
— Убью, сука!!!
Вблизи тот показался огромной, несокрушимой глыбой. Шило ударило ему в грудь, звякнуло о пластины бронежилета и сломалось. Но Шкет в тупом озверении бил еще и еще. Однако сейчас ему противостоял не рыхлый неопытный сверстник и не напуганный терпила.[29] Сержант патрульно-постовой службы привык задерживать преступников, и, хотя обломок шила успел воткнуться ему в руку, сильнейший удар в лицо мгновенно свалил Шкета на пыльный пол. Он потерял сознание.
* * *Осень наступала все явственней — не только в природе, но и в жизни. Холодный ветер заставлял прихватывать на груди заворачивающиеся лацканы покрытого пятнами пиджака, но это мало помогало. Надо доставать пальто…
Леший шел вдоль чугунной ограды набережной, по-стариковски шаркая ногами. Сухие листья разлетались в стороны. Как будто шарахались от никому не нужного пожилого уголовника. И редкие прохожие обходили его стороной.
В тяжелой сумке звенели бутылки. Сегодня Леший гулял — есть официальный повод и честно заработанные деньги. Лис выплатил ему премиальные — целых десять тысяч. И похвалил. Его подозрения про Черкеса подтвердились — восемь изнасилований уже доказаны! И пушка у Земы оказалась та, которая нужна!
— Молоток, Петруччо! — жал ему руку Лис. — Большое дело ты сделал!
Проходя мимо «Крепости», Леший купил чебуреков навынос.
— Заверните хорошенько, чтоб не остыли, — распорядился он. — В несколько пакетов засуньте!
В кафешке можно было расположиться капитально, взять ухи — он редко ел горячее, взять люля-кебаб, даже коньяк… Но ему это не подходило. Не удержавшись, он только выпил у стойки стакан неприлично дорогой водки.
Ноющая душа требовала еще, но старый вор почти никогда не напивался на людях. Привычка к жизни во враждебном окружении: без родственников, друзей, приятелей — предполагала постоянную настороженность, расслабляться было нельзя. Всегда требовалось кого-то опасаться, настороженно оглядываться вокруг, принюхиваться, чтобы обнаружить засаду, оценивать слова и улыбки в ожидании подлянки, искать у корешей нож в рукаве или ствол за пазухой… А значит, скрученные в тугую звенящую струну нервы не могли успокоиться и сбросить напряжение… Поставив стакан на стойку и забрав пакет с чебуреками, Леший опять вышел на набережную.
В ушах все еще звучали слова Коренева:
— У тебя нюх, как у лисы, Петруччо! Благодаря тебе мы раскрыли серьезные преступления! Ты мне здорово помог!
В тот момент похвала куратора была ему приятна. Но потом навалились черная тоска, сомнения и разные мысли. На сердце было гадко. Хотелось скорей забраться в свою нору, отгородиться железной дверью от остального мира и напиться до зеленых чертей…
То ли пустой желудок, то ли «старые дрожжи», то ли натянутые нервы сыграли с ним злую шутку — Леший опьянел от ста пятидесяти граммов водки! Его заметно пошатывало. Мозг окутал противный вязкий туман, в котором блуждали совершенно беспросветные мысли. В солнечном сплетении образовалась пустота, что-то там непривычно шевелилось и болело. Наверное, душа.
Однако бдительности он не утратил. Даже изрядно набравшись, он оставался осторожным, готовым ко всему одиночкой. И сейчас Леший постоянно останавливался, присаживался на скамейки, облокачивался на чугунную ограду и плевал в темную стылую воду. При этом незаметно осматривался, прислушивался, проверялся.
Чисто. За ним никто не шел. Под мостом вообще было безлюдно. И в кустах никого не оказалось. «Сторожок», оставленный в двери, остался нетронутым.
Проскользнув в свое убежище, Леший запер дверь и только здесь перевел дух. Поднявшись в «комнату», он накрыл богатый стол, украсив его тремя бутылками магазинной водки. Прозрачная жидкость с тихим шелестом доверху заполнила пластмассовый стаканчик. Он жадно высосал половину, жадно закусил чебуреком. Тяжелый вязкий огонь прокатился по жилам, выжигая ненужные мысли. Но они не исчезали. Наверху по-прежнему грохотали машины. Жизнь летела куда-то, одновременно оставаясь на месте. И мост действительно стал раскачиваться сильнее! Пацаны заметили правильно… Вот тут они сидели с кентами, ели такие же чебуреки… Это ребята сказали, что купили их в «Крепости»… А ведь как душевно сидели, Черкес даже расслабился и сболтнул лишнее… Значит, ему было хорошо, и он чувствовал себя среди надежных друзей! И долго погуляет теперь Черкес?
Леший торопливо допил остатки водки, снова налил. Вопреки ожиданиям, блаженное всепрощающее забытье не пришло. Наоборот, появилась беспощадная ясность мыслей. Нахлынули воспоминания. Он не любил возвращаться в прошлое. Да и, честно говоря, поводов для ностальгии было немного. А того, о чем стоило забыть, хватало с лихвой…
Внезапно перед глазами возникло лицо Нюрки. Не такое изможденное и старое, как во время последней встречи, а молодое гладкое личико шестнадцатилетней девочки. Ему тогда было двенадцать. Старшая сестра осталась единственным родным человеком после смерти матери и года три кормила его, пока он не стал работать «на подхвате» у Фимы Щипача. Она и на свиданки к нему ездила, и передачи присылала. А тогда авторитета еще не было, и продукты приходились очень кстати…
А потом младший брательник ей судьбу определил, отблагодарил, значит… С Мишкой Щуплым они познакомилась на Свердловской зоне, тот выходил на год раньше, ну Леший и написал малевку сеструхе, чтоб приютила на первое время… А когда год прошел, то оказалось, что Мишка уже самый настоящий ейный муж с законным штампом в паспорте!
Жили они хорошо, душа в душу, Мишка ее даже пальцем ни разу не тронул. Любил он Нюрку — по-своему, по-босяцки, но любил. И не пил почти, карты не катал, всю добычу нес в дом, а парень он был фартовый… Нюрка свою фабрику с изнуряющими тремя сменами забросила, приторговывала вещичками на рынке, машину купили, «Москвича» — на зависть соседям! Вообще, Мишка пацан нормальный был, вменяемый, Леший с ним и на воле дружбу водил, несколько дел вместе сделали, выпивали иногда, по праздникам, по-домашнему так, под хорошую закуску, пластинки душевные. А один раз, на Первое мая — праздник трудящихся всего мира, вышли они во двор покурить, а Мишка размяк и пожаловался:
Жили они хорошо, душа в душу, Мишка ее даже пальцем ни разу не тронул. Любил он Нюрку — по-своему, по-босяцки, но любил. И не пил почти, карты не катал, всю добычу нес в дом, а парень он был фартовый… Нюрка свою фабрику с изнуряющими тремя сменами забросила, приторговывала вещичками на рынке, машину купили, «Москвича» — на зависть соседям! Вообще, Мишка пацан нормальный был, вменяемый, Леший с ним и на воле дружбу водил, несколько дел вместе сделали, выпивали иногда, по праздникам, по-домашнему так, под хорошую закуску, пластинки душевные. А один раз, на Первое мая — праздник трудящихся всего мира, вышли они во двор покурить, а Мишка размяк и пожаловался:
— Пошли с корешом по наводке на верную кражу в Заводском, а хозяева неожиданно вернулись! Пришлось мужика гвоздодером отоварить, да слишком сильно вышло, к тому же по башке попал… Как бы не окочурился…
— А с хозяйкой что? — спросил Леший, но Мишка отмахнулся.
— Хозяйку Сенька Холодный в ванную затащил, связал там ее, что ли… Это, короче, не мой вопрос. Вот если я мужика грохнул, тогда дело пахнет керосином…
— А Сенька не продаст? — заботливо осведомился Леший.
— Да нет. Он в Волгоград дернул, тетка у него там… Он тогда похлопал шурина по плечу, успокоил:
— Вылечат его, не парься! Пойдем, еще выпьем!
А утром позвонил Лису из телефона-автомата и хриплым с перепою голосом спросил:
— Что там у вас на Заводском?
— Разбой с изнасилованием, — настороженно отозвался Лис. — Два трупа. А что?
— Да так, ничего…
Леший повесил трубку, ходил взад-вперед по улице, думал, а через полчаса перезвонил:
— Там Мишка Щуплый с Сенькой Холодным работали. Сенька в Волгограде, у тетки, а Мишка здесь, пиши адрес…
Потом не выдержал, поехал к дому сеструхи и как раз увидел, как два опера и участковый в форме вытащили из подъезда шуряка с закованными сзади руками. Мишка вырывался и яростно орал:
— Пустите, суки! Порву всех-х!!! Менты позорные!!!
А Лис подошел и как дал ему по башке пистолетом — кровь так и брызнула! Мишка сразу обмяк и только злобно щерился окровавленным ртом. Сеструха выбежала следом, заорала истошно:
— Гады, фашисты, да что вы делаете! Вы же его убьете! И долго выла вслед уходящей машине…
Лешего передернуло. В ушах, перекрывая гул транспортного потока, снова бился женский вой, полный безнадежности и тоски. Перед глазами мелькнула окровавленная рожа Мишки…
Еще один стаканчик наполнился до края. Водка пролилась в горло, как вода. Желанное беспамятство все не приходило. Он откинулся назад и застыл, уткнувшись невидящим взглядом в трясущийся потолок. Нюрка тогда прибежала к нему, рассказала про беспредел ментов, плакала, выла… А он сочувствовал и успокаивал, говорил, что, может, ошибка вышла. На ошибку она и надеялась до самого суда. Только никакой ошибки не оказалось. Мишку с Сенькой расстреляли — тогда убийства так легко не прощали. А среди пацанов прошел слух, что это Мишка Сеньку заложил — больше никто не знал, что он к тетке поехал… А Нюрка после этого сошла с катушек — пьянки, гулянки, на зону пару раз попала, бомжевала последние годы, да так и пошла за своим Мишей…
Леший повалился на пахнущие пылью и мышами ковры и, не мигая, смотрел вверх. Темные пятна сырости на потрескавшемся бетоне складывались в картинки, как в детском калейдоскопе. У него в детстве не было калейдоскопа, а у Витьки Семенихина был, и маленький Леший его украл. Забрался за сараи, долго любовался яркими сказочными узорами, потом, понимая, что нести домой игрушку нельзя, расколотил ее кирпичом и был очень разочарован: никакого волшебного царства внутри не оказалось — только зеркальный трехгранник и горстка тусклых стекляшек…
Короче, первая кража разочаровала, и если бы вдобавок мать набила ему жопу ремнем, то, может, жизнь покатилась бы по совсем другим рельсам. Но подумали на Вовку Горохова, и Леший поехал по тем рельсам, которые изначально были предназначены ему судьбой. И сейчас картинки на потолке были невеселыми. Мелькали лица тех, кого он отправил за решетку. На зону. На кичу. К хозяину… Многие так и сгинули там. Не вернулись из ледяных бараков, из-за колючей проволоки с часовыми и псами-людоедами по периметру. И «на луну» ушло человек семь, зеленкой лоб помазали…
Скольких он отдал? Сейчас и не упомнить. Работал чисто: ни разу по-серьезному не заподозрили его — вора по кличке Клоп. Милицейского осведомителя под псевдонимом Леший. Среди уголовников он считался своим — корешем, братом, блатным, правильным бродягой, жуликом. Но это еще и благодаря Лису, который умел «обставляться». Обычно он придумывал хитроумные комбинации, разыгрывал сложные постановки, чтобы отвести подозрения от своего агента.
Кореша Витьку, с которым Клоп мотал еще самый первый срок на «малолетке», взяли якобы с собакой. Ментовский кобель по команде облаял дверь, к которой его привели. А потом послушно бросился на Витьку, когда того выводили на улицу. Кореш поверил и долго слал малявы с Колымы, мечтая «лично загрызть милицейских сук».
А братьев Кульковых, вроде как случайно, опознала кассирша ограбленной сберкассы. Прямо на улице. Совершенно неожиданно. На ее счастье, рядом оказался усиленный наряд патрульно-постовой службы. Тоже — совпадение. Старший Кулек не успел выхватить ствол, как оказался под прицелом двух автоматов…
Надо же, и Черкеса точно так взяли — вот ведь совпадение!
Их было много — таких случайностей и совпадений с его корешами. Картина-то, в общем, простая. Те, с кем пили, гуляли, ходили надело, рано или поздно выскакивали «на запретку». Ну а тогда, как известно, конвой стреляет без предупреждения… Кто-то совершал разбойный налет с тяжкими последствиями. Кто-то насаживал другана на нож. У кого-то появлялись автомат и гранаты. Кто-то начинал оптом сбывать наркоту. Об этом становилось известно тертому жулику Клопу. Сидящий в нем Леший давал информацию Лису. Кореша приземлялись на нары. Так длилось много лет…
А теперь на потолке плавали их лица. Они смотрели на распластанного внизу Клопа и показывали на него пальцами. Словно произносили приговор на сходке. Их распахнутые рты, заполненные серым бетоном, беззвучно кричали:
— Стукач! Утка! Наседка! Дятел! На пики гада!
Леший со стоном перекатился на бок, пытаясь стряхнуть навязчивый кошмар. Дрожащими руками вытащил из-за ковров пачку «Беломора» с «заряженными» папиросками, чиркнул спичкой, закурил. Облако, пряно пахнущее анашой, поднялось вверх. Оно заполнило провалы беззвучно вопящих ртов. Старые кореша захлебнулись густыми галлюциногенными клубами. Их лица стали расплываться, разваливаться на куски. Носы и уши отделились и принялись летать, как бабочки, то и дело натыкаясь друг на друга. Клоп расхохотался. Нечеловеческие, каркающие звуки смешались с новыми наркотическими облаками. Накатил спасительный дурман, стало легко и весело. Ночной ужас превратился в детскую страшилку.
А на потолке теперь крутился веселый красочный мультик. Вот Лис, улыбаясь, жмет ему руку: «Молодец, Петруччо! Розыскное дело „Обочина" мы бы без тебя не раскрыли! Сейчас тебя награждать будут!»
По мраморной лестнице с ковровой дорожкой его заводят в большой, просторный кабинет. Там уже ждет генерал. Самый настоящий — седой, солидный, в парадном милицейском мундире, награды во всю грудь. Главный мент области поздоровался очень уважительно, долго тряс руку, говорил хорошие слова. Дескать, он, Петр Васильевич Клищук, выполнил свой гражданский долг и помог органам. И благодаря этой помощи опасные преступники, убивавшие людей на трассе, разоблачены и обезврежены. И за это товарища Клищука наградили орденом! Генерал лично приколол на грудь то ли «Красную Звезду», то ли крест ордена Мужества, вручил бордовую кожаную книжечку с подписью наиглавнейшего начальника России — самого Президента!
— А что, Президент меня знает? — робко спросил Петр Васильевич, который неловко чувствовал себя в высоком кабинете.
— Обязательно знает! — кивнул генерал. — Ему все подробно доложили. И он тебе лично Указ свой подписал! А это значит — и пенсию персональную получишь, и льготы всякие…
А потом добавил:
— Конечно, награждение надо обмыть, только мне, к сожалению, некогда. Думаю, Коренев этот недостаток восполнит.
При прощании генерал забрал орден и книжечку, спрятал обратно в сейф, запер. Сказал:
— Пусть пока здесь полежат, чтобы не было расконспирации…
И то верно, где ему ментовский орден носить? В «Раке»? Или у Мамы Гали?
Мультик закончился, потолок затемнился. А может, он просто отключился и не видел продолжения.
Леший проснулся с блаженной улыбкой. Сердце бешено колотилось. Жутко хотелось пить. Но в то же время он чувствовал умиротворение. И даже гордился собой. Ведь одно дело — быть официальным секретным агентом, награжденным самим Президентом, а другое — презираемым поганым стукачом, ссучившимся вором…