— Соедините.
Ашер так и поступил. Вернувшись к пульту, он заметил, что на нем горели уже две красные лампочки.
Тр-рах!
Бумм!
Бамм!
Бомм!
Орбитальный комплекс 37-Ц, 625 километров
над уровнем моря, 19.43 единого времени.
Очутившись нежданно-негаданно в невесомости, Меган Паттерсон пыталась плыть по воздуху, размахивая руками и поджимая ноги, когда никакой опоры, чтобы оттолкнуться, ей не попадалось.
Отсеки и коридоры второго блока были заполнены различными движущимися в беспорядке предметами — тарелками, чашками, судками с едой, пакетиками с кофе, чаем и сливками, лекарствами, книгами, бумагами, свободными капсулами, стульями, кушетками, циновками, сгустками рвоты и другими отходами жизнедеятельности. Иные били ей по лицу, другие застревали в волосах, но Меган ничего не замечала.
Воздух вокруг был наполнен людскими и нечеловеческими звуками одновременно. Стенания и крики напуганных до смерти пациентов перемежались с треском и скрежетом трех основных модулей, тершихся друг о друга и срывавших внешние панели с оболочки комплекса. Этот самый тип с Земли, Рамирес, сказал, чтобы она не придавала им значения, пока не услышит низкий свист, который может перерасти в сплошной шумовой фон.
Он посоветовал ей начать оповещение пациентов и членов персонала и собрать их всех в стыковочном узле станции, который являлся самым крепким модулем комплекса, а затем наглухо задраить внутренние люки. Может быть, таким образом им удастся пережить последствия аварии на борту.
Рамирес уклонился от ответа на вопрос, не собираются ли они начать немедленную эвакуацию. «Условия не позволяют сделать это», — сказал он, хотя для Меган осталось полной загадкой, какие условия имелись в виду. Сейчас, когда комплекс практически трещал по швам, о чем вообще могла идти речь? — недоумевала девушка.
Прямо по курсу возник один из старичков-пациентов, Роджер Кахилл, 91 года от роду. Меган захватила его с собой, хотя девушка по-прежнему не могла решить, как он или кто-либо другой сумеет преодолеть проход, ведущий от модуля к центральному узлу. Проход мотало из стороны в сторону, словно змею с перебитой шеей.
— Э-эй! — закричал ей на ухо Кахилл, — почему вы… Куда мы движемся?
— Наверх, в центральный узел… Доковыляете на своих двоих?
— Точно так, моя дорогая. Знаете, я был такелажником в первой колонии на Луне в тридцать четвертом году. Почему бы и нет?
— Великолепно, дедуля! Ну тогда давай. — С этими словами Меган сообщила Кахиллу необходимое ускорение, затем отодвинула занавеску, развевавшуюся у входа в следующую каютку, принадлежавшую восьмидесятисемилетней Мэри Хэмптон. Меган просунула голову внутрь и обнаружила женщину в дальнем углу, между кроватью и столиком. По ее уставившимся в никуда глазам было ясно, что женщина или умерла, или находится в глубоком обмороке.
— Дайте мне руку, — прокричала девушка, подплывая к ней.
Ответа не последовало. Меган наклонилась и попыталась разжать судорожно уцепившиеся за край матраса пальцы, однако кисть сжалась еще сильнее.
— Пойдемте! Нам нужно бежать!
Ответа по-прежнему не было. Меган повернулась и поплыла прочь из комнаты. Тратить время на одну пациентку, когда ее ждали еще триста девяносто два человека, было просто непозволительно.
К этому времени коридоры и переходы станции заполнили люди. Одни впали в оцепенение, иные бились в истерике, но большинство пациентов были только слегка встревожены и живо интересовались происходящим.
— Вверх, — закричала изо всех сил Меган, — вверх на следующий уровень! Нам нужно подняться в стыковочный модуль!
— Куда-куда? — переспросила плывшая неподалеку женщина.
— В центральный узел, где вы были. Мужчина рядом с Меган попытался опустить ноги и пройти по проходу, но к своему глубокому удивлению сделал в воздухе сальто-мортале и врезался в двух других пациентов.
— Не пытайтесь идти! — снова закричала девушка. — Плывите! Плывите в воздухе!
Две женщины попробовали нерешительно поплыть брассом, однако их медленные слабые телодвижения так ни к чему и не привели.
На них у Меган тоже не было времени. Оттолкнувшись от ближайшей переборки, она рванулась мимо женщин в коридор, пересекла еще один уровень и продолжала плыть наверх, вернее, к тому месту, где находился верхний уровень комплекса при нормальном вращении.
К этому времени стало очень жарко. Поскольку гравитации не было, пот не собирался в капельки, а тек по лицу, собираясь в струйки. Свободная одежда немного облегчала страдания, привнося на мгновение прохладу, но ненадолго. На верхнем ярусе парило как в печи, и Меган едва не сделалось дурно.
Корабль продолжало кидать из стороны в сторону. Несмотря на невесомость, Меган приходилось то и дело хвататься за различные выступающие части, чтобы не стать игрушкой разбушевавшейся неведомой стихии.
Ничего, утешала она себя, в трубе станет полегче, ведь та гибкая и с мягкими прокладками внутри.
По-прежнему созывая пациентов, Меган ухватилась за внутренние кабели, чтоб попасть в проход, ведущий к стыковочному узлу. И тут замерла.
Кабели были горячими на ощупь. Девушка протянула руку, чтобы исследовать стену туннеля, что состояла из стальных колец, разделенных полосами из полимерных волокон. Они также нагрелись, а пластиковое покрытие стало скользким и липким на ощупь, что было уже совсем плохо. Однако надо двигаться вперед. Полученные инструкции с Земли оказались весьма разумными.
Меган медленно протиснулась в извивающуюся трубу. Всякий раз, когда она касалась стен, на костюме появлялись серые полосы от волокон и коричневые пятна от соприкосновения со сталью. Костюм постепенно расползался на части.
Девушке очень хотелось плыть дальше, но свои обязанности надо было исполнить до конца. Словно лосось в бурной воде, Меган высунула голову из люка и прокричала еще раз:
— Сюда! Все наверх!
Когда она развернулась и хотела плыть дальше, внутри стыковочного отсека образовалась щель длиной около метра. Девушка так и не услышала стона ветра, который подхватил ее тело и бросил в светящийся поток нагретых ионов, ворвавшийся внутрь погибающей станции.
Хлоп
Хлоп
Хлоп
Хлоп
Бока-Ратон, штат Флорида, 13.58 местного времени.
На пляже партнера для игр не было. Джимми Долорес некоторое время пытался слушать шум волн, но ему это быстро прискучило. Стоял полный штиль, и желания хотя бы намочить ноги в этих лениво перекатывающихся волнах у мальчика так и не появилось.
Джимми ничего не знал о лучах от метеорных следов, о солнечных взрывах или электромагнитной интерференции. В конце концов, ему было всего десять лет от роду. Он знал только, что экран видео неожиданно поблек и зарябило в глазах в точности как в день, когда папа пытался настроить параболическую антенну. Когда стало нечем заняться дома, мама отправила сына погулять на свежем воздухе и немного позагорать.
Мальчику показалось, что солнце пылало слишком ярко, песок чересчур сверкал белым. В белесом небе не было ни облачка.
Джимми хотел вырыть себе яму в песке и забраться туда, но вспомнил, что забыл лопатку и ведро дома. Да и песок оказался слишком горячим, чтоб его копать руками.
Мальчик огляделся по сторонам в поисках какого-либо занятия — вдруг на песке найдется ракушка или камушек, который можно будет зашвырнуть в море? Прикрыв глаза тыльной стороной ладони, мальчик, подражая индейцу, всмотрелся вдаль. Сначала он взглянул на север, обратил взор на юг…
Что это?! Ближе к востоку, достаточно низко, чтобы можно было заметить, блеснула длинная белая молния, похожая на росчерк пера на бумаге или на старинную деревянную спичку, которые тетя Палома порой использовала на кухне и высекала маленький сноп желтых искр и слабого дымка, чиркая по коробку. Однако на сей раз след рассыпался по безоблачному, иссиня-белому небу.
Джимми убрал руку. След окончательно исчез над горизонтом. Мальчик совсем было собрался уйти, как три новые, значительно большие по размеру и яркости искры пролетели над его плечом. Мальчик проводил их взглядом, пока искорки не исчезли.
Что это могло значить? Джимми посмотрел на север, на юг, затем задрал голову и прищурился, глядя на самый краешек раскаленной добела монетки, которую звали Солнцем и про которую мама говорила, что на нее никогда, никогда не надо смотреть.
Больше ничего не было. Мальчик совсем было собрался приступить к поиску ракушек на земле, как вдруг одна, другая, третья, десяток… десятки искр рассыпались по небу. Одни погасли на востоке, а некоторые продолжали гореть, пока не упали в океан.
Джимми Долорес провел на пляже долгие часы, уставившись в небо. Солнце ушло далеко на запад, кожа на плечах покраснела, а глаза наполнились слезами. До конца своих дней он будет помнить ту пятницу, 21 марта 2081 года, когда днем с неба падали звезды.
Часть 4 Через семь часов…
Глава 18 Разные цели
Двигаясь…
Утончаясь…
Охлаждаясь…
Собираясь…
Проходя сквозь солнечную корону, плазмот приобретает определенное сгущение материи. В то время как находящаяся вокруг него перегретая плазма распадается на частицы горячего, расплывающегося вакуума, его собственная структура осаждается. Намагниченные газы, выброшенные из фотосферы и притянутые в дугу протуберанца, теперь собираются в вытянутые цепочки, удерживаемые стройными порядками силовых линий и электрических зарядов плазмота.
Процесс сгущения не случаен и вызывается к жизни необходимостью защитить сознание и внутреннюю конфигурацию от неожиданных и неприемлемых изменений давления и температуры. Возникшая цепь магнитных колец уязвима и способна в конце концов распасться в условиях полного вакуума и при температуре, близкой к абсолютному нулю. Собираемая плазма вновь распадется на атомы и молекулы водорода и гелия. Потеря валентных ионов приведет к распаду структуры, и газы небольшими порциями улетучатся в пространство, неся тем самым гибель плазмоту.
Но даже пребывание в таком подвешенном состоянии не может лишить сознания плазмота, а лишь ослабит его. По-прежнему плазмот обладает знанием, а за счет уменьшения слабых магнитных полей, соединяющих цепи, он приобретает достаточную способность для вращательного движения.
Поток
Усиление
Поток
Усиление
На борту «Гипериона», 22 марта, 1.45 единого времени.
Объем газового потока в двигателе, работающем на улавливаемых в пространстве атомах водорода, зависит от двух факторов: от скорости прохождения облака частиц, составляющих его топливо, и пропорции ионизированных и нейтральных частиц в этом потоке. Чем больше заряженных частиц попадает в трубопровод и несущую часть магнитной камеры, тем быстрее двигатель будет «накачивать» массу реакции.
В теории доктор Ганнибал Фриде все это прекрасно понимал, однако он волновался, что «Гиперион» набирает ускорение слишком медленно. Сейчас это волновало ученого больше всего.
Доктор уже сумел разобраться, что орбитальная скорость станции порядка сорока восьми километров в секунду мало влияет на работу двигателя. Траектория орбитального полета строилась под прямыми углами к основному потоку солнечного ветра. На таком малом удалении медленное двадцативосьмидневное вращение Солнца практически не создает расширяющейся спирали, которая на других планетах вызывает испускание импульсных фронтальных волн.
Поэтому для того, чтобы лечь на избранный курс, который, как надеялся Фриде, выведет станцию в пределы системы Земля — Луна, ему необходимо было совершить маневр, для которого «Гиперион» специально и проектировался. Вместо того чтобы медленно плыть прочь от звезды при небольшом количестве испускаемых частиц, но тем не менее достаточных для ускорения с орбиты, Фриде собирался пикировать на Солнце. Двигатель будет работать в потоке частиц, увеличивающих относительную скорость станции на среднюю скорость ветра порядка четырехсот километров в секунду. Увеличивая тягу, ученый надеялся достичь кометной орбиты, позволяющей «Гипериону» облететь дальнюю сторону Солнца и описать широкую петлю.
Слабыми местами плана являлись вопрос о термостойкости корпуса и возможность перегрева двигательной установки. Кораблю предстояли очень высокие нагрузки. Преимущество заключалось в том, что «Гиперион» за счет резкого увеличения скорости во время дрейфа вдоль дальней границы солнечного нимба мог все-таки оказаться быстрее, чем основная часть облака из разрушающих частиц, испущенных взрывом. Оставалась еще и некая вероятность, что облако удастся облететь.
Фриде запустил двигатель почти семь часов назад. Внутренним электромагнитам требовалось полных четыре часа на создание камеры сжатия, балансировки и начала создания потока частиц. Последние три часа «Гиперион» (масса корабля пятьдесят тысяч тонн) плыл навстречу солнечному ветру, набирая ускорение с использованием испускаемых атомных ядер со средней массой 1,67x10-30 грамма. Гонка обещала быть долгой, однако победа в ней, то есть безопасное прибытие к точке ниже этих огромных солнечных пятен и побег от заряженного облака, не являлась главной целью затеянного ученым предприятия.
Изучая показания дисплея в разделе, посвященном двигателю, Фриде мог видеть, что камера слияния по-прежнему неподвижна. Однако внимание доктора привлекла информация, посвященная магнитометру, поскольку она показывала, какие силы уже созданы и готовы к действию.
Фриде был бы уже безумно рад, если бы его корабль получил определенное ускорение до того, как поток заряженных частиц в конце концов воспламенит систему управления, работающую с наведенным ускорением. В этом случае «Гиперион», Джели и застывший труп доктора Ганнибала Фриде, жертвы ионизирующей радиации, испущенной при взрыве, будут на верном пути, направляясь к точке рандеву с Землей.
К несчастью, на лучшее рассчитывать пока не приходилось. Компьютеры и приборы сообщили Фриде, что в течение трех часов скорость космолета возросла всего лишь до пятидесяти двух километров в секунду. Таким образом, ускорение составляло лишь девять процентов от начальной скорости, хотя с этого момента дела должны измениться к лучшему.
— Что там слышно, Хан? — нетерпеливо спросила в микрофон Джели. Ее голос был слегка озабоченным, и чувствовалось смущение, как будто она боялась оторвать ученого от дела. — Мне наконец-то удалось закрепить как следует все бьющиеся и все незаменимые вещи, — сказала она, — а когда мы начнем ускоряться?
— А мы уже давно начали, — ответил Фриде. — Корабль три часа набирает скорость.
— А я ничего не чувствую… ну, может быть, самую легкую тягу.
Ей наверняка пришлось нелегко, подумал Фриде. Ускорение и все связанные с этим неприятные вещи в первую очередь должны были отразиться на центральной оси, как раз там, где Анджелика наводила порядок. Хотя, возможно, Джели просто хочет скрыть от него, что имеются кое-какие повреждения, неизбежно вызванные маневрами. Ученый был тронут.
— Мы очень неплохо идем, дорогая, — заверил Джели Фриде.
— А сильно… я имею в виду, двигатель работает так, как ты и предполагал? — спросила она.
— О да! Положение вполне удовлетворительное, бояться нечего.
Фриде по-прежнему смотрел на часы. «Гиперион» уже прошел границу того временного промежутка, после которого, по расчетам доктора, облако из частиц должно было их настигнуть. От шести до двенадцати часов, прикинул Фриде, в зависимости от количества энергии, испущенной взрывом. Хотя, судя по размерам импульса, могло оказаться и меньше, и корабль уже наверняка вошел в зону бушующего магнитного шторма, если верить магнитометрам. Теперь могло произойти все, что угодно.
Раздробление
Воссоздание
Сжатие
Синтез
Среда вокруг капсулы плазмота вновь изменилась. Она густела и нагревалась. Снизу опять стало ощутимым давление магнитного потока, которое плазмот не испытывал с того времени, когда в результате взрыва протуберанца его выкинуло из фотосферы. Давление у стенок капсулы росло, пока не стало абсолютно невыносимым.
Если низкая температура и близкая к вакууму среда заставили плазмота сжаться, то с увеличением температуры и ростом давления процесс пошел в обратную сторону. Плазмот стал раскрываться подобно опущенному в воду японскому бумажному цветку. С точной последовательностью связанные мембраны и «конвертики» заряженных частиц быстро превратились в отлаженный как часы механизм.
Среда вокруг плазмота была весьма необычной — сжатый между огромными магнитными полями направленный поток, напоминавший трубообразный протуберанец, соединявший два холодных бассейна на поверхности Солнца. Потянувшись вверх, плазмот инстинктивно влез в новую конфигурацию силовых линий, смешавшись с ними, дабы избежать падающего каскада горячих газов, наполненного заряженными и нейтральными частицами.