— Что в условии ультиматума, — спросил я, после того, как у меня возникла смутная догадка?
— Вот это и есть самое странное из всего, — насупился адмирал, расхаживая взад-вперёд. — Я мог бы понять, если бы от нас требовали убраться вон из этой системы и убраться немедленно. Не удивительно было бы, если потребовали немедленно уничтожить вашу колонизационную базу, или что-либо подобное. Но от нас требуют, что бы все люди из экипажей наших кораблей были спущены на эту планету, а сами корабли уничтожены. Если мы не выполним эти условия, нас уничтожат, не выпуская из системы. Земля, естественно, на такие условия категорически не согласна, все боевые флоты находятся в состоянии полной готовности к войне.
— Сколько у нас времени до окончания действия ультиматума, — спросила Осс?
— Ещё пять земных суток, — ответил адмирал, — но это непринципиально. Времени всё равно недостаточно для того, чтобы что-либо противопоставить. Я, конечно, не знаю, чем могут помочь нам сикрийцы, и какой интерес преследуют они поддерживая нас, но нам реально нечего противопоставить заявившим ультиматум. Имеющееся у них превосходство колоссально.
— Адмирал, кажется, я понимаю причины, вызвавшие подобный ультиматум, — заявил я.
— Слушаю тебя внимательно, командор, — сказал адмирал, остановившись посреди комнаты и глядя на меня.
— Это жесткий карантин со стороны тех рас, кто уже на этой планете побывал до нас. Инфекция, способная поражать и биологические и технические системы, похоже, способна распространиться по всему обитаемому космосу, и никто не знает, что с ней делать, разве что только уничтожить её носителей или запереть их на планете, без возможности выхода в космос. Единственное, что я не понимаю, почему нас никто заранее не предупредил об этом.
— Зато я могу объяснить почему, — рассмеялась Осс, — думаю, адмирал поправит меня, если что. Так вот, попытка колонизации и последующий карантин просто сильно ослабит нашу расу землян, и она надолго будет закрыта в своём секторе. Мы уж очень экспансивная раса, это далеко не всем нравится.
— Не только это, — добавил адмирал, — против нас сейчас выступают все те, кто друг друга на дух не переносит в обычное время. Против нас непримиримые ранее идейные враги стали друзьями, а это весьма редкая и весьма ценная возможность для развития контактов между космическими расами. Если ваша версия карантина верна, то всё становится понятным, кроме интереса сикрийцев. Ради чего им выступать на нашей стороне, ведь у них нет, или ранее не было интересов к обладанию планетами или желания столкнуть разные расы друг с другом. Их вообще, все считают галактическими монахами-отшельниками, редко — миротворцами и никто не помнит, чтобы они когда-либо прямо участвовали в боевых действиях. Впрочем, о них вообще мало чего известно.
— А что говорил вам Хетт, до этой экспедиции, — вспомнил я старый разговор?
— Хетт передавал привет лично тебе, со мной он даже не хотел говорить, — насупившись, продолжил Восс, — разве что он просил дать твой идентификатор для связи на станции.
— И вы ему его дали, — удивился я?
— Естественно нет, — резко оборвал адмирал, — это было бы уже прямым вмешательством в наши дела.
— А сейчас это можно сделать? — вмешалась в наш разговор Осс. — Возможно, в силу сложившихся обстоятельств это было бы важно.
— Ты права, Онтристис, — задумался адмирал, — сейчас это может быть полезным. Я передам ему идентификатор, благо он у меня на связи, так как все переговоры с сикрийцами сейчас идут преимущественно через него. Да, теперь рассказывайте вы, что там у вас происходит, и как вам двоим, удаётся противостоять инфекции?
Мы по очереди рассказали о том, что с нами произошло, и как мы расправились с ментальными агрессорами, заключив их в плен. Адмирал внимательно слушал не перебивая, иногда заглядывая в невидимый нам терминал, видимо, сравнивая наши слова с записями аппаратуры наблюдения.
— Вы сделали весьма важное открытие, — сказал адмирал, когда мы закончили свой рассказ. — Это может стать нашим козырем в переговорах с расами, объявившими ультиматум, если ваша версия о карантине является верной. Но что теперь делать с остальным экипажем станции? Они же не телепаты как вы. Чем вы можете им помочь?
— Мы как раз разбирались с этим, — сказала Осс, — когда вы нас вызвали. Думаю, мы сможем или увидеть, или как-либо определить агрессоров, но пока не знаем, что с ними можно сделать. Разве что только когда они нападают лично на нас.
— Хорошо, работайте в этом направлении, мы пока будем тянуть время и выяснять, что же хотят сикрийцы, — закончил диалог Восс.
Его изображение поблекло и пропало. Связь закончилась.
Мы с Осс переглянулись, размышляя, что делать дальше.
— Продолжим наши исследования? — голосом сказал я.
— Продолжим, но несколько позже, — ответила она, — чувствую, что мне просто необходимо хотя бы несколько часов поспать. Я уже не могу дальше держаться на одних стимуляторах. Заодно проверим, не нападёт ли на меня кто-либо ещё. Похоже, мы тут идём нарасхват.
— Ладно, — решил я, — отдыхай, я постараюсь разобраться сам. Если что, разбужу. И ещё, ты говорила, что можешь за мной присматривать в фоне, как ты это делаешь?
Вместо ответа, она просто немного сосредоточилась, и я почувствовал, что нужно делать.
— Спасибо, теперь я буду наблюдать за тобой и твоим сном, можешь спать спокойно.
Она вышла, а я остался в отделении разведки. Стоило изучить станционный журнал, чтобы полностью быть в курсе событий. Я, было, направился в свой кабинет, где был терминал, но, едва сделав два шага, понял, что поторопился. За моей спиной возникло объёмное изображение.
— Хе, хорошо выглядишь, — сказало оно.
Я сразу понял, кто это мог быть. Такой тон в обращении ко мне мог позволить только сикриец Хетт. Адмирал Восс успел передать ему данные для связи, но я даже не думал, что сикрийцы могут пользоваться нашей объёмной связью.
— Удивляться, как вам, землянам, свойственно, — продолжил Хетт, — будешь потом. Сейчас просто немного посмотри.
Не дав мне опомниться и сказать что-либо, Хетт включил перед собой большой экран, направленный ко мне. На экране вспыхнула картинка звёздного неба, потом она сменилась видом планеты с большой высоты. Картинка опускалась вниз, в атмосферу планеты, в фокус попадали какие-то циклопические объекты, расположенные на её поверхности. Это было похоже на огромные города, выстроенные вокруг каких-то больших сооружений. Таких городов было очень много, они покрывали почти всю поверхность планеты.
— Это, — продолжил Хетт, — вид этой планеты много миллиардов ваших лет назад. Тогда ни вы, ни другие известные вам расы, ни даже мы, ещё не представляли что-либо отличное от неразумных животных. Откуда у нас эта запись, я сказать тебе не могу, просто смотри.
Я видел огромные города более подробно. Они были по-своему красивы, в них чувствовался какой-то особый порядок, особый смысл. На них можно было реально любоваться, как на произведения искусства.
Вдруг картинка изменилась. Города начали светиться. С краёв свет постепенно собирался к центру, к каким-то огромным сооружениям. Он становился всё ярче и ярче, вскоре заполнив весь экран. Картинка отодвинулась дальше в космос. Вся планета светилась, как маленькая звезда, но этот свет не был ни однородным светом звезды, ни излучением большого энергетического взрыва. Планета переливалась светом, меняя цвета и очертания границ цветовых переходов. Я не мог бы этот свет сравнить с чем-либо, что знал ранее. "Цветок космоса", — пришла мне в голову шальная мысль. Снова всё изменилось на картинке. Оболочка света отделилась от планеты, расширилась, порвалась на множество клочков и постепенно растаяла во мраке космоса. Вид снова приблизился к планете, но ничего из того, что было на ней ранее, больше не существовало. Это была планета, практически такая же, какая она была сейчас. Картинка постепенно потемнела и погасла, пропал и экран.
Снова передо мной в замысловатом кресле сидел Хетт, поглаживая свою драгоценную полосатую шкуру. Сикрийцы не используют одежды. Вместо неё у них имеется собственный мех. Хотя, на самом деле, к меху он не имеет никакого отношения, так как каждая его ворсинка состоит из множества микроскопических симбиотических животных, скрепленных друг с другом и телом владельца. Я даже залюбовался переливами его замысловатого одеяния, позабыв о своём давнем обещании при случае испортить эту великолепную шкуру.
— Что это было, даже мы не знаем, — продолжил Хетт. — С тех пор эта планета не претерпела каких-либо значимых изменений. Возможно, именно тебе удастся разгадать эти загадки, если ты, конечно, успеешь. Знаю, Восс уже рассказал тебе о сложившейся ситуации. Вы далеко не первые, кто попадает в эту ловушку.
— Хетт, — перебил его я, — скажи, зачем ты меня иногда предупреждаешь, да и вообще, к чему всё это показывал, я хочу знать? Какой твой интерес?
По внешнему виду можно было сказать, что мой вопрос крайне позабавил Хетта. Он выглядел так, как будто не может сдерживать сильный смех. Вообще, за сикрийцами ранее не наблюдалось проявление каких-либо сильных эмоций, присущих другим расам. Через некоторое время Хетт снова взглянул на меня внимательно, выражая всем видом истинное сострадание, и тихим голосом ответил.
— Возможно, мы когда-либо поменяемся местами, и я тебе задам тот же самый вопрос. А ты сам не будешь знать ответа на него.
Хетт пропал так же неожиданно, как и появился. Он явно успел сказать и показать мне всё что собирался, хотя мне показалось, что ему было гораздо интереснее рассматривать меня, смотреть мою реакцию на всё, что он показывал и рассказывал. Странные эти сикрийцы. Непонятная древняя раса, про которую другим известно не больше, чем нам про эту планету. Что они хотят от нас? Зачем мы им нужны? Все эти вопросы никогда не находили вразумительного ответа. Оставалось принимать их именно в том виде, в котором они подавали себя.
У меня появилась в голове какая-то неявная мысль, странное узнавание. Цвета свечения планеты, что мне показал Хетт, были на что-то смутно похожи. Нет, не цвета, а какая-то форма, совершенно неуловимая с первого взгляда, но которая так похожа на что-то уже знакомое. Я понял, вернее, почувствовал, что мне надо идти в медицинский отсек и продолжить начатое. Я медленно шел по пустым коридорам станции, погруженный в свои мысли. Восприятие было притуплено, направлено в себя, глаза закрыты. Я смотрел вперёд не своим собственным зрением, а тем, которое мне давали симбионты. В моей голове шла бурная работа. Я хотел понять, почему мне показались знакомыми световые формы, которые принимала эта планета в далёком прошлом. И главное, на что же они были похожи. Но понимание и окончательное узнавание так и не приходило.
Вначале я не обратил никакого внимания на странный, легко пульсирующий энергетический объект, просочившийся в коридор через потолок. Ну, мало ли какие галлюцинации могут прийти в голову, занятую вспоминанием картинок. Однако когда этот непонятный объект поплыл сначала за мной, а потом свернул в коридор, ведущий в жилые отсеки, я насторожился. Галлюцинации так просто не меняют направление своего движения. Похоже, это как раз именно то, что охотится за нами, и на что охотимся мы с Осс. Но мной, почему-то, этот объект не заинтересовался, вернее, заинтересовался, но предпочёл искать себе другую добычу. Естественно, обычным зрением и даже нашими детекторами форм жизни и энергии, такие объекты не обнаруживались. А если и обнаруживались, то никак не классифицировались. "Ладно", — подумал я, "теперь наступает моя очередь проследить за невидимками. Я их теперь буду так и называть: "невидимки", хотя я-то как раз могу их видеть".
Невидимка, обнаруженная мной, судя по всему, была уверена, что её никто не видит. Даже когда я чётко пошел за ней, она не показала никакого изменения поведения, продолжая двигаться к жилым отсекам. Я сопровождал её до самой двери каюты Осс, через которую невидимка просто просочилась внутрь, как будто для неё сверхпрочный материал двери был прозрачен. Почему-то мне это показалось совсем не странным.
"Так", — подумал я, — "кажется, я поспел вовремя. Если на меня не обращают никакого внимания, то значит, мне можно просто вплотную посмотреть, как происходит заражение". Я вызвал внутренний образ Осс, и дверь каюты, опознав меня как её, беззвучно открылась. Я тихо вскользнул внутрь, полностью сосредоточившись на том, что там происходило. Невидимка тут была не одна. Их было уже пятеро, и они претендовали на одно тело, тело Осс, даже не подозревая, что их там может ожидать. Их явно сдерживало от нападения то, что они не могли выбрать и договориться между собой, кому должно достаться тело. То одна то другая приближалась к голове Осс, но тут же остальные вспыхивали какими-то энергетическими импульсами, и приблизившаяся снова отдалялась. Здесь был самый настоящий спор или даже целый поединок. Через стену просочилась ещё одна невидимка, более большая и яркая, чем те, кто уже находились тут. Это сразу было ими замечено, не то что моё появление. Все пять невидимок сразу бросились на шестую, дружно разразившись энергетическими импульсами. Но шестая превосходила их качественно. Она вспыхнула так ярко, что даже мне захотелось зажмуриться, однако у симбионтов, через которых я всё это видел, не было век. Пятеро невидимок-неудачников бросились врассыпную через стены, потолок и пол. Похоже, для них удар шестой оказался весьма болезненным, и они предпочли ретироваться, отказавшись от спора за добычу.
Хорошо, подумал я, разбираться с одним, пусть даже самым сильным противником, будет проще, чем с кучей слабых. Тем временем последняя невидимка не теряла времени зря. Она сразу приспособилась на голове у спящей Осс, постепенно проникая в неё.
"Так, пора приступать к делу", — решил я. Только я пока не представлял себе, что же можно сделать. А делать надо было что-то обязательно, ибо я подозревал, что в этот раз так просто, как раньше, мне, вернее, нам, не отделаться. Что-то говорило мне, что ранее мы имели дело с такими, как те пятеро невидимок-неудачниц, а теперь в дело вошел кто-то куда более солидный.
И всё же реальность оказалась куда более страшной, чем я представлял. Даже сейчас мне трудно вспомнить все детали той невиданной и невидимой борьбы, что развернулась между нами, ещё людьми, и этой неизвестной формой жизни.
Как только я вошел в контакт с Осс, я вдруг понял, что оказался в заранее подготовленной ловушке. Меня ждали и ждали с вполне определёнными планами. Едва установился контакт, как я оказался в каком-то стремительном вихре, разрывающим меня на множество отдельных маленьких частей, выкидывая всё, из чего я состою в виде отдельных картинок, образов, звуков, ощущений. Вихрь стремился непременно разметать их как можно дальше друг от друга, навсегда порвав все связи между ними. С каждым оторванным от меня кусочком, я всё больше ощущал безысходность своего положения и бессмысленность любой возможной борьбы. Самое лучшее — это согласиться со своим растворением в этом бесконечном вихре, чтобы избавится от нефизической боли. Постепенно пропадало ощущение смысла моей борьбы, что непременно существовал ранее, я становился всё меньше и меньше. Меня окутывало нестерпимое чувство одиночества, которое было совершенно незнакомо мне ранее, даже когда, я уже не мог вспомнить, я был полностью одинок. Не могу сказать точно, но, похоже, именно это, возникшее или навязанное мне чувство одиночества, меня и спасло оттого, чтобы прекратить борьбу, отдавшись превосходящей меня полностью стихии чужого разума.
Одиночество. Одиночество и пустота вокруг, нет больше ничего, и ничто не может возникнуть. Бессмысленно любое движение, любая мысль. Бессмысленно даже собственное существование, само осознание пустоты. Я и есть пустота. Не важно, где она находится, снаружи или внутри меня. Разве могут быть внутри пустоты какие-то границы? Но если есть сама пустота и она осознаёт себя таковой, то это значит, что это уже не пустота — это что-то ещё. Даже вакуум космоса — это совсем не пустота, а упругая среда, в которой живёт взаимосвязь всей материи вселенной. А раз так, то значит, в пустоте и живёт вся вселенная, являясь частью самой пустоты. Я почувствовал себя в один миг всей вселенной, бескрайней, безначальной и бесконечной в своём существовании, наполненной хаосом и порядком одновременно, существующей и не существующей в одном и том же месте в одно и то же время. Хаос окружающей меня стихии стал моим хаосом, я сам стал этим хаосом. Вихрь стал мной, а я сам становился этим вихрем. Хаос принимал объём и наполнялся смыслом, новым смыслом моего собственного существования, который собирал стихию в управляемый поток невиданной силы. Я снова обретал форму и содержание, в котором было моё истинное предназначение в это время в этом месте.
Постепенно ко мне возвращалась утраченная память, собираясь из разбросанных вихрем осколков моего я. Я снова ощутил себя человеком, вспоминая, кто я и что произошло. Ощущение собственного тела, лежащего в неудобной позе, дало о себе знать. Но было теперь что-то ещё, на чём я никак не мог сосредоточиться. Я стал другим и остался тем же самым одновременно. Внутри меня продолжал жить вихрь силы, в котором была другая жизнь, вернее целых две других жизни. Эти две жизни переплетались между собой и мной одновременно. Мы постепенно сливались друг с другом, но сливались пока не полностью. Постепенно нарастало чувство силы, готовое вот-вот превратиться в пьянящую эйфорию, такую же, как эйфория смертельной схватки, из которой живым выйдет только один боец. Я дал себе команду остановиться и привести себя в порядок. Так, всё вроде бы на прежнем месте.