Похолодел тут Омар! Вот, человек не верит ни в какую звездную чертовщину,- он, что ни говори, сам ученый,- но, в угоду султану, делает вид, что верит в нее. Сколько же умных людей на земле притворно-бессовестно "верит" тому, что долбит вероучитель-законник,- ибо так удобнее жить, это выгодно?
И верит ли сам вероучитель в то, чему он учит других? Если верит, его еще можно простить: охмурен, несчастный. Но если не верит - и все же учит, то это мошенник, его надо сечь на базаре у всех на глазах.
- А? Навечно обяжешь.
- Поищем,- сухо сказал Омар.
Как надоели ему они со своей бесплодной суетой! Прямо-таки безумие какое-то: изо дня в день кровожадно стучать копьями о щиты. Можно подумать: Вселенная рухнет, если клочок обожженной солнцем земли, именуемый Заречьем, отпадет от сельджукской державы...
Разве мало у вас золота, хлеба, роскошных одежд?
Некий чудак по прозвищу Двурогий тоже метался, как ошалелый, по белому свету, сколачивая копьем и мечом великую, на весь тогдашний мир, державу. Дарий шумел, бесновался Ксеркс. Рим бушевал. Аттила гремел за Волгой.
И каждый, конечно, кричал, что городит свой огород навечно.
Что значит навечно? Это не на десять лет, и не на сто, и даже - не на тысячу. Вечность понятие страшное. Космическое. Вечного нет ничего на земле! Так что не бросайтесь словами, не понимая их смысла.
Разрушь хоть три царства вблизи и вдали,
Пусть кровью зальются в дыму и в пыли,-
Не станешь, великий владыка, бессмертным:
Удел невелик - три аршина земли. Омар - с досадой:
- Война? Я без всяких звезд могу сказать: она будет неудачной.
Визирь - подозрительно:
- Это почему же, откуда такие сведения?
- Не бывает удачных войн! Война сама по себе уже неудача. Великое бедствие. Сколько людей погибнет. Ради чего? Ради ваших... ваших... Нет, визирь, нет минут и часов, благоприятствующих кровопролитию. И лучше царю никуда не ходить. Ни сегодня, ни завтра. Никогда. Визирь - грубо, с презрением:
- Ты... уткнулся носом в звезды и держи его средь них! Не суй, куда тебе не следует! Наше государство создано войной и держится на войне.
- Ну, а если,- вспыхнул Омар,- звезды скажут, что Меликшах, перейдя Джейхун, тут же погибнет, как погиб его родитель Алп-Арслан?
- Нет! - оскалился визирь.- Этого звезды не скажут. Они не должны так говорить. Ясно?
- Вполне.
Трудно ладить с царедворцами! Ну, что ж. Я - звездочет, я служу вам за деньги - и услужу, так уж быть. Он взял астролябию.
- Погоди! - остановил его визирь.- Я приглашу султана.
Под полудетски-внимательным, даже чуть робким, взглядом султана, которому он, со своим диковинным медным инструментом с кругом и делениями, казался, наверное, чуть ли не колдуном. Омар поправил на алидадной линейке диоптры, спокойно определил высоту солнца, высчитал градус царского гороскопа, установил по таблице расположение звезд:
- Та-ак. Козерог. Альфа. Знак Зодиака - девятый. 21 градус 46 минут долготы, 7 градусов 20 минут широты. Действие - благоприятное.
Омар повеселел. Царь и визирь вздохнули с облегчением.
- Водолей. Ага! Вы ошиблись, Исфазари и Васити. Вот она, та, что на левом плече, бета Водолея! Ее название - Счастье счастии, не так ли? Знак Зодиака - десятый. 10 градусов 56 минут долготы, 8 градусов 50 минут широты. Указан север. Действие - благоприятное. Понятно? - Омар отчеканил: - Бла-го-при-ят-но-е!
Что городит главный звездочет? Васити попробовал робко возразить:
- При чем тут Козерог и Водолей? Ведь речь идет о Стрельце...
- Да, да, о Стрельце! - поддакнул ему султан, который все-таки помнил, что рожден под этим знаком. Омар - снисходительно:
- О повелитель! Извольте взглянуть.- Он ткнул астролябией в звездную таблицу.- В Стрельце - дом воителя Мирриха (Марса). И тут еще - Счастье счастий. Все сходится наилучшим образом! - Он полистал толстое астрологическое сочинение.- Поход будет удачен. Не забудьте одно - взять хорошее войско и надеть на средний палец правой руки кольцо с топазом.
- Топаз - мой любимый камень!- воскликнул царь.
- А-а,- начал было Исфазари, но Омар резко его оборвал:
- А Исфазари еще молод! - И бросил на помощников такой взгляд исподлобья, что им показалось: глаза у него превратились в холодные жеято-зеленые топазы.
И, не решившись ему перечить, они, хоть и видели, что их наставник несет околесицу, сочли за лучшее промолчать и исчезнуть.
Султан - восторженно:
- Если ты прав и поход будет удачен, я награжу тебя как пять царей!
- И я - как пять визирей,- отер лоб визирь побелевшей рукой.
***
Итак, султан Меликшах, надев на средний палец правой руки кольцо с топазом и прихватив к тому же огромное войско, переправился через Джейхун.
В звездах он, конечно, не разбирался, но зато был человеком храбрым, в пух и прах расколотил караханидов, захватил Бухару, затем Самарканд, последний - после долгой осады. Хан Ахмед был взят в плен. Но, поскольку он родич Туркан-Хатун, любимой жены Меликшаха, султан подарил ему жизнь, вернул престол и с великой славой и добычей, нагнав страху на всех в Заречье, отбыл домой, в Исфахан.
Узнав об этом, Музафар Исфари, осунувшийся от бессонных ночей, явился к Омару, потрясенный, и рухнул перед ним на колени.
- Учитель! - воскликнул он со слезами.- Разреши мое недоумение. Иначе я заболею. Ведь по звездам не было "выхода", они указывали "возвращение".
- Разве султан не вышел - и не вернулся в блеске славы? - сказал Омар невозмутимо.
- Да, но как ты сумел это предсказать? Я сколько ночей не спал, заново высчитал градусы и минуты Стрельца, ничего не упустил, проверил все звездные таблицы и астрологические сочинения. Расположение звезд до сих пор отрицательно! Может быть, я чего-то не знаю? Объясни, ради аллаха, как ты рассчитал "выход"?
- Никак,- зевнул Омар. Он тоже плохо спал в эту ночь, был у Экдес.- Я ничего не рассчитывал, сказал, что в голову взбрело. Звездам, друг мой, нет дела до нашей земной суеты. Солнце всходит не оттого, что кричит петух. Нужно султану побить хакана - пусть идет и бьет. Чего выжидать? Я знал, будет одно из двух - либо это войско победит, а то будет разбито либо это будет разбито, а то победит. Будет разбито то войско - ну, и слава богу, это - с меня некому будет спросить.
У Музафара - ум за разум: все его астрологические представления вмиг улетучились из головы.
Кто-то подслушал их разговор,- скорее всего Газали,- и донес о нем султану. "Вот как он играет судьбою царей!" - возмутился Меликшах. И Омар не получил обещанной награды. Султан перестал его замечать. И заодно - выплачивать жалование. Но у Омара оставались деньги с прошлых лет, да и визирь, довольный исходом дела, выдал ему из своей казны десять тысяч динаров.
Так что работы в Звездном храме продолжались.
***
Умерла мать.
Мир ее праху! Отбушевала. Отмаялась. Он всю жизнь не ладил с нею. Никак и ничем не мог он ей угодить.
И только теперь до него дошло, что он, сам не ахти какой мягкий, одаренностью своей обязан ей - никому другому, а именно ей, ее бурному нраву. У женщин смирных, тупо-спокойных не бывает способных детей.
Спасибо, мать.
***
Туркан-Хатун до того огорчилась из-за неудачи брата, хакана Ахмеда, что несколько дней, вернее - ночей, не подпускала султана к себе. Собственно, Туркан-Хатун - это скорее титул, "мать-царица тюрков", зовут-то ее - Зохре.
- Или ты хотела, чтобы твой родич побил меня? - рассердился Меликшах.
- Нет.
Лоб упрямо опущен, озирается из-под него, как волчица. Волчица и есть. Степная. Пригожая, молодая, с красивой родинкой на лбу,- поймал он однажды такую на охоте. Так ему приглянулась, что он, глупый, вздумал погладить ее - и отскочил с окровавленной ладонью.
Ту он убил. А эту? Ничем, ни злом, ни добром не проймешь, когда стих на нее найдет. А находит он часто. Но - хороша, чертовка!
К буйной алтайской крови Зохре примешалась коварно-покорная бухарская кровь, и удачная эта примесь сгладила ей скулы, выпрямила нос, смягчила жесткий разрез яростночерных глаз, выбелила кожу. Только губы резко очерчены, чуть оттопырены, всегда полураскрыты, как у многих тюрчанок. Все же, оставаясь тюрчанкой, она по облику уже не та, какой была, скажем, ее бабка. Сопоставь ее с хозяйкой юрты откуда-нибудь с верховьев Улуг-Хема, сразу увидишь разницу. И в язык уроженки Мавераннахра примешалось столько таджикских и арабских слов, что та с трудом поняла бы эту.
- Я хочу, чтобы ты не трогал его!
- Пусть не бунтует...
Ну, после обычных в таких случаях жалостных слез, охов и всхлипываний состоялось примирение. Оно было столь горячим, что царица сразу же затяжелела. И сказала она, когда об этом узнала, великому султану Меликшаху:
- Рожу тебе сына - сделаешь его своим наследником? И, в положенный срок, родила она ему сына. И дали ему имя Мухмуд.
И султан Меликшах хотел объявить его наследником своей царской власти.
- Рожу тебе сына - сделаешь его своим наследником? И, в положенный срок, родила она ему сына. И дали ему имя Мухмуд.
И султан Меликшах хотел объявить его наследником своей царской власти.
Но тут взбунтовался визирь:
- Никогда!
Хватит с нас этих ягма, карлуков, чигилей. И без того от них проходу нет во дворце. Сядет на престол нашей державы чужак - она уплывет из наших рук. Заречные тюрки народ неуемный и наглый, не успеешь мигнуть, как залезут на шею. Наследником должен быть Баркъярук, чистокровный сельджук...
Не знал Низам, что этими словами вынес себе смертный приговор.
Не знал он и того, что между Ираном и Заречьем в ночной темноте замелькали туда и сюда тайные гонцы. И того, что иные из них, добравшись до Рея, сворачивали под Казвин, к Орлиному гнезду.
А мог бы узнать. Если б так же прилежно, как прежде, выслушивал своих осведомителей. Но он перестал их слушать. Ибо султан охладел к великому визирю.
Омару Хайяму, положим, все равно, замечает его султан, не замечает. Бог с ним, с царем и его поистине царским непостоянством. У Омара - звезды. А для Низама аль-Мулька немилость владыки горе. Придворный! У него надломилось что-то внутри. Руки упали. Он сразу и заметно постарел, ослаб, утратил обычную зоркость.
- Султан-то наш... недалек,- сказал он Омару невесело.- Подвергает опале человека, который один из всех по-настоящему верен ему. И не видит, бедный, что рубит сук, на коем сидит. Мне его жаль. Похоже, намерен сослать меня в Тус. Пусть! Хоть отдохну на старости лет.
Но в Тус ему не хотелось. Старый визирь боялся за судьбу государства. Оно погибнет без него!
***
Однако и в царском дворце торчать у всех на виду ему опротивело. И у себя во дворце не сиделось. Говорят, опешившая утка начинает нырять не головой, а задом. Визирь приютился в Звездном храме. Здесь часами вдвоем с Омаром они охотились за звездами.
- Я жизнь испортил себе, увлекшись государственными делами! Из меня получился бы неплохой ученый, а?
- Тогда б ты и вовсе погубил свою драгоценную жизнь.
Газали им уже не мешал, визирь отправил его в Багдад, в медресе "Низамие".
"...Из Малого пса. Та, что на шее, то есть Привязь. Знак Зодиака - третий. 9 градусов 26 минут долготы, 14 градусов 00 минут широты. Величина - четвертая. Действие - благоприятное.
Из Корабля Арго. Последняя из двух на заднем весле, то есть Сухейль..."
Иногда, когда им надоедало высчитывать градусы и минуты, они укрывались в доме Хушанга, выпивали по чаше-другой вина, играли в шахматы, вели спокойную беседу об атомах, звездах, о древних греках.
Низам - высокомерно:
- О древних судить не могу. Но те, что живут сейчас, по-моему, самый бестолковый народ на земле.
- Ну! Народ не может быть бестолковым. Сбитым с толку - пожалуй. Христианство сбило их с толку. Как и нас - чужое вероучение.
Визирь - с неизжитой за века - древней арийской спесью:
- Греки, евреи, армяне, цыгане и еще всякие там апказы-капказы - все они для меня на одно лицо. Я их не различаю.
Омар стиснул зубы. Вот уж такие речи ему не по нутру. Ибо в сердце его навсегда оставили след и цыганка Голе-Мохтар, и еврей Давид, сын Мизрохов, и тюрк Абу-Тахир Алак, и таджик Али Джафар, и рус Светозар - и оно осталось открытым для всех.
Конечно, персы - великий народ, кто спорит? Древний народ, одаренный и мудрый. Несмотря на все страшные испытания, сохранились сами, сохранили родную землю и родной язык, один из прекраснейших на свете. Но ведь это можно сказать почти о любом другом народе!
...Вот когда пригодилась книга, которую Омар купил в Самарканде у Светозара. Омар читал визирю Эпикура, пересказывая "Атараксию" как можно проще и понятнее.
Человек всегда стремится к счастью. К высшему благу. Одни видят его в одном, другие - в другом, третьи - в третьем. В чем же оно состоит, истинное счастье, как отделить полезное от вредного? Как избежать страданий и разумно распорядиться жизнью?
Обратимся к этике. Этика, согласно Эпикуру, учение о выборе и отказе. Высшее благо как этическую цель, следует отличать от прикладных житейских благ.
Чувство! Вот высшее мерило морали. Ведь всякое благо и зло - в ощущениях, верно? И начало счастливой жизни есть удовольствие, оно первое и прирожденное благо.
"Приятное - враг полезному",- слышим неоднократно.
Не возводите глупость в закон железный!
Знайте, полезно лишь то, что приятно,
А то, что приятно - уж, конечно, полезно... Однако по Эпикуру, "нельзя жить приятно, не живя разумно, нравственно, справедливо". Человек, имеющий все жизненные блага, тем не менее часто бывает несчастен.
- Как я,- вздохнул визирь.
Порок заключается в самом сосуде, то есть в душе человека, загрязненной страхами и низкими страстями.
- Христиане толкуют о том же! И наши суфии-аскеты.
- Они исказили Эпикурово учение. У них - все для бога, у Эпикура - для человека. Нужно очистить сердце от всего, что мешает спокойно жить. Обретает покой, достигает чистого удовольствия душа, освобожденная от вредных заблуждений.
Одно из вреднейших заблуждений - страх смерти. Ибо он, этот страх, и есть родитель всех религий и суеверий. Но смерть к тому, кто жив, не имеет никакого отношения! Она - с мертвыми, смерть - всего лишь распыление атомов, ранее скрепленных в едином теле.
Боги? Они, как и мы,- сочетание атомов, они блаженны и вечны, живут где-то в межмировых пространствах, их не касаются наши горести, печали, гнев и желания. Нет Ахеронта, нет загробного воздаяния...
- Скажите! - рассмеялся Омар.- Я, оказывается, всю жизнь, сам того не зная, был завзятым эпикурейцем.
Высшее благо - независимость, свобода духа, достигаемые скромностью и самоограничением.
Будь скромен! Довольствуйся тем, что есть. Для малого нет бедности. Проживи незаметно, в мудрых беседах в кругу друзей, вдалеке от внешних треволнений.
Превыше всего - свободный полет ума, возможность мыслить отвлеченно, постигать беспредельное пространство. Философия - здоровье души. Мудрый живет как бог среди людей. Человека следует ценить не за богатство и знатность, а за ум, красоту и силу.
Дружба? Человек, не мешай другому человеку жить по его усмотрению, и ты ему - лучший друг.
Общество? Оно должно быть мирной совокупностью отдельных, независимых друг от друга, свободных людей, договорившихся не причинять друг другу вреда...
- Вот! - воскликнул Омар. - Тут все, что нужно человеку. Я верю: настанет время, когда люди, устав от пророков, от которых нет и не будет проку, возьмут на вооружение Эпикурову этику. Уже все придумано,- зачем еще что-то иное придумывать?
- Ты, братец, не знаешь людей. В какую пещеру забьешься, спасаясь от них с их оголтелой жадностью? Они не отстанут. Попробуй, договорись с такими! Возьмем Библию. Уже наши отдаленные предки лгут, крадут, убивают друг друга. Удивительно, а? Змеи одной породы, и те не жалят себе подобных.
- Не знаю, не знаю! - Омар сокрушенно разводит руками.- Я ничего не знаю...- Что он может еще сказать? Все как будто верно. Но от этих речей визиря мутится в голове. Хочется бросить все и впрямь укрыться в пещере.
***
Осень. Солнце вновь переместилось в созвездие Скорпиона. Крестьяне рады, вместе с ними рад и визирь: урожай в этом году на редкость хороший. Ибо никто не мешал селянину спокойно работать, было вдоволь воды в каналах. Действует новый календарь. Много лет не случалось в нашей стране, истерзанной смутами, такого благополучия.
Ликуй, древний народ! Воздай, обливаясь слезами умиления, хвалу золотому солнцу. Но помни: где-то возле него, укрывшись в ясных лучах, зловеще глазеет на землю кровавый Антарес - Сердце Скорпиона.
- Милый! - Они ночевали с Экдес на главной башне Звездного храма,- с весны до зимы Омар не терпел иной крыши над головой, чем звездное небо.- Погадал бы ты мне по звездам, а?
- С чего это вдруг?- буркнул Омар. Чертовщины, земной и небесной, он тоже терпеть не мог.
- Ну, так. Чтобы знать, что сулит мне судьба. Ты всем гадаешь. Можешь хоть раз мне услужить? Я никогда ничего у тебя не прошу.
Это правда. Ничего не просит. Ни колец золотых, ни монет, ни платьев парчовых. Что он даст по своему усмотрению, тем и довольна.
***
Омару - 44.
Гесиод написал "Теогонию" 1800 лет назад. "Книгу исцеления" Абу-Али ибн Сины по приказу халифа публично сожгут в Багдаде через семь, без двух лет, десятилетий. Поэт Имад ад-дня Насими будет зверски замучен, как еретик, через 325 лет в Халебе.
Джордано Бруно погибнет в огне через 508 лет.
***
- Хорошо, услужу,- ответил Омар, пристыженный. Прав султан: черств Омар,- сказал ему как-то на днях.- Какой у тебя гороскоп?
- Кто мне, бедной, мог его составить? У нас тут звездочетов сроду не водилось.
- Знаешь год, месяц и день рождения?.
- Знаю. Мать говорила.- Она назвала точную дату.- Старею, мой изумрудноглазый! Мне уже тридцать два.