— Перестань вести себя как девчонка, Брайан, — прикрикнул на него Тед, — спускайся и помоги нам вытащить машину из грязи.
— Я вижу, ты собираешься выехать по этой отвесной стенке прямо на шоссе?
В Уэйде с отцом явно вновь вскипал боевой дух.
— Хватит вякать, вша тифозная. Если бы не ты со своими детскими играми, мы бы сейчас преспокойненько ехали бы и ехали.
— Ты самый говенный шоферюга во всей это сраной стране. Съехал с дороги, только чтобы его пальчиком не тронули.
— Ладно, пошел ты со своими мыльными операми.
— Это не мыльная опера, это жизнь, а ты готов был угробить всех нас — так пересрал, что я до тебя дотронусь.
Тед ничего не ответил. Уэйд двинулся ему навстречу. Тед, стараясь сохранять невозмутимый вид, начал потихоньку отступать. «Письмо!» — крикнул вдруг Брайан, указывая в сторону болота. Ветер сдул письмо принца Уильяма, вложенное в пластиковый конверт, в болото и все быстрее и быстрее увлекал его за собой. Тед замер, и Уэйд сгреб его. Напрягая слабеющие силы, он стал заталкивать отца в болото.
— Лезь за письмом, слышал, говнюк. Это твой единственный шанс спасти свою прогоревшую жопу.
— Я запачкаюсь!
— Лезь за письмом, я сказал!
— Там могут быть аллигаторы.
Подойдя к краю болота, Уэйд отхаркнулся и смачно плюнул в отца, правда промазав.
— Либо я, либо письмо. Выбирай.
Тед повернулся и побрел за письмом, уже после третьего шага по грудь погрузившись в коричневую жижу. Сделав еще несколько неверных шагов, он схватил письмо, перевел дух и направился к берегу, но Уэйд уже поджидал его там: набрав еще больше слюны, он плюнул на землю и сказал:
— А теперь — проси прощения.
— За что?
Тед по-прежнему держал письмо.
Уэйд отхаркнулся и плюнул в Теда — плевок угодил тому в лоб и растекся, как яйцо по лобовому стеклу. Тед пронзительно вскрикнул и скрылся под водой, свободной рукой стараясь оттереть слюну со лба.
— За все.
Тед вынырнул на поверхность.
— Прости. Черт... прости. Следующий плевок Уэйда достиг цели.
— Повыразительнее.
Тед снова вскрикнул и нырнул, чтобы избежать слюнной атаки.
— Какие доказательства тебе нужны? Я сейчас утону в этом болоте.
— Если только пиявки сначала не высосут из тебя всю кровь. О, пиявки, как я мог о них забыть. Жирные, сочные пиявки высосут из тебя кровь и оставят чудесные большие открытые раны, которые нагноятся от моей зараженной слюны и в которых будут размножаться мои вирусы.
— Брайан! Твой брат окончательно охренел. Убери его от меня.
— Меня в это мурашиное гнездо больше ничем не заманишь, — ответил Брайан, не слезая с валуна. — Выкручивайся сам.
— Черт. Твоя взяла, — сказал Тед.
— А конкретно? — спросил Уэйд.
— Если ты перестанешь в меня плеваться, то обещаю, что, когда я выберусь из этого чертова болота, можешь трогать дырки от пиявок и все царапины и порезы, которые достались мне от какого-то гада там, на дне.
— Откуда мне знать, что ты не врешь?
— Не вру.
— Пообещай, что твоя мать отправится в тартарары, если ты врешь.
— Совсем очумел, придурок.
— Говори! — Уэйд знал, что единственная святая святых Теда была память о его матери, умершей лет пятнадцать назад.
— Заткнись, дерьмо, — проорал Тед.
Уэйд еще раз отхаркнулся — сегодня это удавалось быстрее и легче, чем обычно, не очень хороший показатель состояния организма — и приготовился продолжить обстрел родителя. Вместо этого он сплюнул на землю.
— Да, папочка, твоя родная мать, бабуля Драммонд, до сих пор парила в небесах вместе с ангелами, кушала пирожные со взбитыми сливками и играла в бридж со всеми своими подружками, а теперь ее утянут на веки вечные в ад, где она будет гнить и гореть, если ты нарушишь данное мне слово.
По грудь в грязи, Тед побрел к берегу.
Уэйд понял, что его красноречие сработало.
— Давай, давай, я жду.
— Твоя взяла, — вырвалось у Теда. Он подгреб к берегу.
Уэйд протянул ему руку, чтобы помочь выкарабкаться из трясины, которая оглушительно выпустила газы, когда Тед вытянул ногу, в результате оставшись без ботинка. Потом он перебрался на сухое место. «Слава тебе, Господи». Он шваркнул письмо на капот машины.
— Закатай штаны, — скомандовал Уэйд.
— Заткнись.
Уэйд бросился на Теда. Грязная, засохшая трава захрустела там, куда они упали. Уэйд ухватил дрыгающуюся ногу Теда. Всем весом навалившись Теду на грудь, он пригвоздил его к земле и, закатав штанину, увидел множество мелких кровоточащих порезов.
— Твоя взяла. Валяй, трогай. Какая же ты скотина. Ну давай, заражай.
— Не волнуйся — заражу. Итак, поехали: раз, два, три. — Уэйд дотронулся сухим пальцем до кровоточащей ранки, обозвал отца невежественным ублюдком, повалился на траву и закрыл глаза.
Час спустя вся троица ковыляла по шоссе: лишившийся ботинка Тед, полуголый Брайан, распухший и шагающий враскоряку, чтобы меньше зудело, и Уэйд, который чувствовал себя еще хуже, чем раньше. Вскоре Уэйд совершил спутавшее все карты открытие: солнце находилось не там, где ему полагалось, не справа, а слева, из чего следовало, что Брайан повел их не в ту сторону и те многие мили, которые они прошли, оставив перевернутую машину, никуда не вели. Тед огрел Брайана по голове и назвал кретином, но Уэйд встал между ними и сказал:
— Папа, не смей больше нас бить.
— Все равно это Брайан, и все равно он дубина, — раздраженно ответил Тед.
— Можно подумать, ты не дубина, — сказал Уэйд, скривившись от отвращения.
— Я хотя бы не...
— Утихни. Никто тебя больше не слушает.
Случайный транспорт, как правило трейлеры, с ревом проносился мимо, не обращая на них ни малейшего внимания; обычно снующие по шоссе полицейские и машины всяческих контор по поддержанию правопорядка решили в тот день игнорировать этот уединенный отрезок.
— Надо идти к посту, — сказал Уэйд.
— Теперь это получается десять миль в обратную сторону, — ответил Брайан.
— По крайней мере мы будем идти в нужную сторону, — сказал Тед.
Волна тошноты подступила к горлу Уэйда, и он понял, что не сможет идти дальше.
— Мне придется остаться здесь, — сказал он.
Тед с Брайаном переглянулись.
— Да, мне плохо. Довольны? Теперь можете идти одни. У вас есть адреса, номера и сама вещь. Идите. Копы рано или поздно меня подберут.
В этот момент мимо проехал белый четырехдверный седан. Взвизгнув тормозами, он остановился в сотне шагов от них.
— Добрый самаритянин, — сказал Брайан. — Слава Богу.
Из машины выбралась плюгавая женщина. Это была Пшш.
— О черт, — сказал Брайан.
— Какого дьявола вы, трое идиотов, делаете здесь на шоссе? Господи, Брайан, у тебя вид просто как у Свинтуса Поросячьего. Что с тобой стряслось? Постой, ничего не говори — пожалуй, мне вряд ли захочется слушать.
— Просто подбрось нас до поста.
— Нет. Чтоб я еще связалась с этой семейкой уродов. И угораздило ж меня остановиться и спросить этих трех дебилов, что они здесь делают. Ну так и что же?
— Папа перевернул машину в нескольких милях отсюда. Мы ехали...
— Ладно, не надо, — подняв руку, сказала Пшш.
— Стой, а откуда у тебя машина? — спросил Брайан значительно изменившимся тоном.
— Взяла напрокат, придурок.
— Это на какие шиши?
— На свои.
— У тебя никогда и цента за душой не было.
— Боже, до чего ты тупой, Брайан.
— Неужто в наши дни людям платят за то, что они убивают собственных детей?
— Я поехала. — Пшш открыла дверь.
— Погоди! — крикнул Уэйд. — Мне чертовски плохо. Подбрось нас хотя бы до заправки и можешь про нас забыть.
— Не хочу видеть троих ублюдков в своей машине.
— Мы поедем в багажнике.
Это, похоже, показалось Пшш не лишенным смысла.
— А почему я должна?
— Хотя бы ради того, чтобы доказать нам, что ты не полная дэ — у — эр — а, — впервые вмешался Тед.
— Ваши сладкие речи меня растрогали.
Пшш забралась в машину и грохнула дверью.
— Спасибо, папа, — сказал Брайан, — вот и накрылась наша поездка.
Однако, к удивлению всех троих, Пшш резко дала задний ход, заставив их отшатнуться. Она нажала кнопку, и крышка багажника открылась.
— В вашем распоряжении десять секунд, — сказала Пшш через щелку окна. — Ну, десять, девять, восемь, семь, шесть...
Троица втиснулась в багажник, в котором по непонятной причине воняло рыбой и химикалиями. Оказавшись на дороге, они принялись бултыхаться, как щенки в корзинке. Уэйду, пристроившемуся справа, удалось высунуть голову, и его вырвало на заднюю фару; втиснувшийся слева Тед попытался отодвинуться как можно дальше. Брайан решил обратиться к Пшш через деревянную панель, отгораживавшую их от заднего сиденья. «Я люблю тебя, Пшш. Мне без разницы, что ты сделаешь с ребенком. Я люблю тебя. Я люблю тебя». В ответ на это Пшш врубила песню в исполнении Глории Эстефан на полную громкость. Через несколько минут они въехали на бензозаправку, и Пшш визгливо крикнула, чтобы они выметались. Тед и Уэйд подчинились, но Брайан наотрез отказался.
— Все, Брайан, приехали. Выметайся из моей машины.
— Нет.
— Ну тогда получай.
Она описала задним ходом картинную дугу и на приличной скорости врезалась в громоздившийся за станцией бетонный столб, на котором красовался щит, усиленно рекламировавший поездку на студию «Юниверсал». Брайан вылетел из багажника, как чертик из табакерки. Пшш ударила по газам, и через несколько мгновений ее и след простыл.
Уэйд обливался из шланга, когда Брайан, ковыляя, приблизился к ним с Тедом.
— В смысле женщин вкус у тебя безупречный, Брайан, — сказал Тед.
В ответ Уэйд брызнул на отца из шланга, и Тед сказал:
— Боже, вы когда-нибудь угомонитесь?
Тут лицо Брайана болезненно искривилось.
— Ты хочешь сказать... — начал Уэйд.
— Не может быть, — сказал Тед.
Брайан забыл письмо в багажнике.
— Какой же я кретин!
15
Дженет с Ники, хихикая, как два мышонка из мультика, вошли в байкерский бар в поисках успокоительного коктейля. После утреннего переполоха байкерский бар казался тихой гаванью. Через полчаса, приняв по три порции и заказав еще по одной, они слегка поуспокоились. На бильярде мужчины, на вид откровенные шаромыжники, стучали шарами.
— Интересно, — сказала Ники, — справилась бы Пшш с такими пентюхами? — Она неприязненно передернула плечами. — А, да ну ее к черту, эту Пшш. — Повернувшись к Дженет, она сказала: — Дженет, расскажи мне еще про Хелену. Честно говоря, я ведь совсем не знаю, что там случилось.
— О Боже, Хелена, — вздохнула Дженет. — С чего начать? Она была моей лучшей подругой. В пятидесятые мы вместе учились в университете. В Торонто. Я воспитывалась в строгих правилах, а она жила богемной жизнью. Хорошая была парочка. Когда у меня появились дети, она немного отдалилась — увлеклась феминизмом и все говорила про Новую эру, хипповые пончо, ароматические палочки и другие модные штучки. Но когда Хелена была рядом, я чувствовала, что в жизни так много всего разного помимо обязанностей домохозяйки. Она убедила меня, что выбранная мной узенькая тропинка — это не тупик и не ловушка.
Подали две «отвертки». Дженет подняла свой стакан:
— За друзей, которые не должны были стать друзьями.
Они пригубили свои коктейли, и Дженет продолжала:
— Я переехала в Ванкувер с Тедом и детьми, и она тогда же переехала на Запад, и тоже в Ванкувер — тогда это было хипповейшее место, — и детям очень нравилось, когда Хелена приходила в гости, ведь она совершенно выбивалась из всего привычного. Она всерьез приучила меня готовить. О, это было у нее настоящее дарование, готовила она просто волшебно.
— Так что же случилось? — спросила Ники.
— Что-то странное, — ответила Дженет. — Чертовски странное.
— Давай дальше.
Дженет рассказала, хотя и сама до сих пор не поняла, что тогда произошло. Однажды, тому уже несколько лет, выдался прескучный день, была среда, и, выглянув в окно, Дженет увидела возле дома машину Хелены. Хелена едет — вот здорово! Между подругами недавно произошла размолвка — Хелена заняла до странности язвительную позицию в отношении политических взглядов Дженет; в политике Дженет, по собственному признанию, была ни рыба ни мясо. Увидев машину, Дженет вообразила, что вражде конец, и приободрилась. Хелена выскочила из машины в джинсах, высоких ботинках, и... больше на ней ничего не было.
— Титьки так и болтались на ветру. К тому же было прохладно.
— Ничего себе.
— Уж поверь на слово. Клема и Джуди Пейн, наших соседей, чуть удар не хватил. Нет, ты представляешь, какая дикость: женщина — я уж не говорю, с достаточно пышной грудью и шестидесяти лет от роду, — разгуливает чуть не нагишом.
— Да, трудно представить...
— Вот именно. Полный абсурд. Может, через пятьсот лет все девчонки будут расхаживать полуголые, но в Западном Ванкувере, в 1996 году? Это был ужас. Просто ужас.
Дженет открыла входную дверь так, словно ничего необычного не происходит.
— Привет, Джен.
— Хелена, скажи на милость... Да заходи же, заходи.
— Не торопись, Джен. Такой чудесный день. Хочу погреться на солнышке.
— Хелена, никакого солнца нет, день пасмурный и холодный, а ты почти голая. Заходи.
— Экая ты ханжа, Джен.
— Ничего я не ханжа.
— Тогда чего пристала?
Ники просто заворожила эта история, которую Дженет никогда никому не рассказывала.
— Само собой, не прошло и нескольких секунд, как появляется полиция и останавливается перед нашим домом за машиной Хелены. Одна из тем, постоянно всплывающих в моей жизни, — патрульная машина на подъездной дорожке: просто жизненные вехи.
— И что случилось?
Дженет мысленно прокрутила всю сцену: полицейские — мужчина и женщина — мягко, но с официальной решительностью подходят к дверям. Дженет знаками показывает: «Что мне делать?» — видя, как полицейские приближаются к Хелене. Они просят всех пройти в дом, но Хелена не понимает, зачем это, собственно, нужно.
— Вы не могли бы пройти в дом, мэм, — обращаются полицейские к Хелене.
Та не отвечает.
— Мэм? Пожалуйста.
— Нет. Мне больше нравится здесь. Хочу посидеть на крылечке — такая погода...
Мальчишки Ким выбрались на крышу, следя за развитием событий. В руках у них появились бинокли. Пейны тоже не собирались покидать своего наблюдательного пункта.
— Если сидеть на солнце, любуясь природой, — это преступление, — сказала Хелена, — значит, я виновна. Арестуйте меня. Или отстаньте. Дженет, пожалуйста, попроси этих людей покинуть твои владения.
Дженет и Ники сделали еще по глотку, и Дженет продолжала:
— Копы попытались вести себя разумно, но, конечно, назвать ситуацию разумной было никак нельзя, и это ни к чему не привело. Парни Ким между тем названивали по мобильникам своим дружкам, так что вдруг, откуда ни возьмись, около дюжины подростков собралось на другой стороне улицы, глазея на мое крыльцо. Один из них снимал сценку любительской камерой. Казалось, все происходит в подводном царстве. Женщина-полицейский сказала Хелене, что ее придется арестовать, на что та ответила: «Прекрасно». То есть полицейские шли на все уступки, только чтобы дать ей возможность сохранить достоинство, но не тут-то было.
— Ну и дела.
— Еще бы. Тогда женщина попыталась надеть на Хелену наручники, но Хелена словно обезумела и чуть не укусила ее, так что второму полицейскому пришлось прийти на помощь, а ее груди так и болтались, и вдруг она завопила: «Насилуют!» — я была просто в ужасе. Тут Хелена заметила, что я не пытаюсь остановить полицейских, и стала обзывать меня ужасными словами. Ну, допустим, когда у тебя дети-подростки, случается и не такое услышать, но потом она начала говорить о...
— О чем?
— О том, что у нее была связь с моим отцом, и, как выяснилось, не один десяток лет. Я не поверила ей, но удивительно, сколько имен, дат и адресов может навыкрикивать рехнувшаяся тетка, пытаясь избежать ареста, — большущий список «где» и «когда» — и где была моя мать, пока они встречались, но хуже всего было то, что она вслух вопила о том, что отец говорил про меня.
— О Боже.
— У меня нет слов, чтобы передать, что я чувствовала. Просто нет слов. Потом подростки тоже кинулись на бычка — как в Памплоне. Стоял октябрь, и на лужайке еще была роса. Такая неразбериха.
Это все твоя вина, Дженет Драммонд. Ты предала свой пол. Ты предала свою семью и меня, своего единственного настоящего друга. Ты дрянь. В тебе ничего живого не осталось. Ты безжизненная ханжа, двуличная индивидуалистка и дрянь — вот что говорил про тебя твой отец.
— Прошло несколько минут, прежде чем Хелену затолкали в машину, и я была так рада, что стекла подняты и ее ругательства мне больше не слышны. Копы уехали, соседи испарились, и я осталась одна на ступеньках перед домом. Моя жизнь была разбита, а я так и стояла перед дверью. Это было так ужасно, меня всю колотило.
Дженет допила свой коктейль.
— Еще немного, и я напьюсь. Надо возвращаться в гостиницу. — Она вытащила карточку, чтобы рассчитаться. — Знаешь, после того как Хелена свихнулась, развод показался мне такой мелочью. Я ничего не имела против развода, чего бы там ни казалось со стороны. Наверно, нам вообще не стоило жениться. Век живи — век учись. — Она расплатилась с барменом. — Пошли?
Они вернулись в отель и уснули рядышком на огромной кровати. Ближе к вечеру их пробудили от их слегка хмельных снов фейерверки в аккуратной рамке окна: распускающиеся и гаснущие белые и розовые огненные хризантемы.
— Спорю, — сказала Ники, — что богатых так и будят — фейерверками. Спорю, что у них есть специальные фейерверки только для богатых, которые мы никогда не увидим, — такие, которые запускают днем.
Дженет не сразу вспомнила, где она и почему, но довольно скоро утренние происшествия пришли ей на память. А детки где? Она произвела свой обычный переучет. Итак: мальчики еще не вернулись из Диснейуорлда. Сара — на мысе Канаверал.