Сано и его следственная бригада, получив указания от шефа, взялись за дело с энтузиазмом. Шереф-старший стал следователем по особо важным делам в сравнительно молодом возрасте не только благодаря родству с главой департамента. В конце концов, родственников у Волдыря много, а возвышает он отнюдь не всех. Некоторые, правда, незаменимы, когда дело доходит до стрельбы. Но Сано понимал — стрелять пока рано. Пока надо выбить информацию. У Каргана он выбивал ее в прямом смысле слова, и, похоже, инженеришка сказал все, что знал. Но этого было мало, слишком мало.
Вряд ли человек, занимающий довольно приличное общественное положение, вроде Цапфа, осуществляет контакты с теневыми дельцами лично. Наверняка есть посредники. В общем-то и ДОЗ, и другие департаменты также пользовались услугами посредников. Как правило, это были личности из среды «тюремных пташек». На воровском жаргоне (сильно пропитавшем жаргон оперативный) это были люди, отмотавшие срок, считавшиеся «перевоспитавшимися», имеющие легальный заработок, а потому и по закону, и по внешним признакам — добрые граждане. Однако, не входя в криминальные структуры, они сохраняли определенные контакты со своими тюремными-каторжными знакомыми. А даже если и не сохраняли, того, кто сидел, всегда можно подловить на чем-либо незаконном, и потому они крайне удобны и как информаторы, и как посредники. Сано не помнил случая, чтоб кто-то из «тюремных пташек» отказался сотрудничать с ДОЗ. Напротив, часто они сами шли на контакт, превратив посредничество между миром закона и миром преступным в достаточно доходный промысел.
Один старый вор-выродок как-то плакался на допросе, прежде чем его на перевоспитание отправили: мол, до войны как было — таких вот, кто промеж деловых и легавых, как дерьмо в проруби болтается, чморили, как самых последних. А теперь за приличных людей держат, даже главарям кланов не западло с ними базарить, куда катимся?
Сано его не понимал. Промысел как промысел, не хуже других и даже лучше, потому что Департаменту от него польза. А как до войны было, он и не помнил почти, мал был еще тогда, ну да это к делу касательства не имело.
Итак, прежде всего предстояло выяснить, не было ли в окружении Цапфа таких вот «тюремных пташек». Карган, к сожалению, не подходил — но его тоже не надо было сбрасывать со счетов. Проверять связи Цапфа Шереф-старший настрополил меньшого братца, а сам обратил взгляд на доставленные в управление бумаги Ногтя.
Как и было ему приказано немедля после ликвидации, следователь Шереф лично произвел обыск и выемку бумаг и ценностей в особняке покойного. Каких-либо наездов со стороны уголовной полиции Сано не опасался. Ликвидацию произвела группа под непосредственным руководством главы Департамента, и, следовательно, дело попадало под полную юрисдикцию ДОЗа. Как любой гражданин, Шереф питал естественное почтение к власти Неизвестных Отцов — оно без всяких метафор было впечатано в сознание. Но по отношению к дяде Сано испытывал чувства, близкие к благоговению. И когда тому удавалось завалить другого представителя власти, это означало лишь, что Волдырь в очередной раз оказался сильнее. А кто самый сильный, тот и достоин восхищения. Мертвый же представитель власти — уже не Отец, а труп. Просто труп. Именно так к нему и следует относиться.
Первым делом Шереф арестовал ночевавших в доме слуг (штат у Ногтя был невелик — повар, дворецкий, он же охранник, и секретарь, причем последний на месте отсутствовал). Их Сано отправил в подвал, где уже допрашивали взятого на месте нападения шофера, а сам занялся обыском.
Как большинство представителей правящей элиты, Ноготь не жил аскетом. Совсем, совсем нет. Как и раньше в подобных ситуациях, бригада Шерефа оставила в доме только голые стены, кухонную утварь и некоторые предметы мебели — те, что вовсе неприподъемны.
Однако все эти ковры, картины, хрустальные люстры, резные комоды, вазы времен забытых династий, непристойные статуэтки должны были отправиться в хранилище, где с ними будет разбираться эксперт по художественным ценностям. Шерефа сейчас больше интересовали бумаги. Он сразу предположил, что большей частью они находятся в сейфе, обнаруженном бригадой за ковром в спальне. Сейф аккуратно вырезали из стены, куда он был вмурован, и погрузили в машину. В управлении были умельцы, способные справляться со всякими хитрыми кодами. Впрочем, некоторое количество бумаг и документов находилось и в практически открытом доступе, то есть в кабинете самого Ногтя и в комнате секретаря. Их Шереф и просмотрел первым делом, пока вскрывали сейф.
Как любой человек, вошедший во власть, Ноготь утратил имя и получил рабочее псевдо. Все документы, связанные с его прежней жизнью и именем, согласно правилам, уничтожались. И в данном случае это, несомненно, было сделано довольно давно, иначе ДОЗ бы заполучил эти документы — или их копии.
Но Шерефу они и не были нужны. Он и без того сумел составить определенную картину.
Итак, Ноготь на протяжении многих лет входит в совет директоров треста «Децима». Это были такие финансовые сферы, куда следователю Шерефу хода не было, и он лишь смутно представлял себе всю совокупность богатств, которыми «Децима» владеет. Кроме того, Ноготь был владельцем нескольких частных предприятий как в Столице, так и за ее пределами. Казалось бы, чего тебе еще надо, живи и радуйся жизни. Но, похоже, в последние несколько лет дела у Ногтя шли не очень хорошо, чтоб не сказать — вовсе хреново. Правда, для того, чтоб в этом разобраться, пришлось кликнуть спеца по экономическим вопросам, но в целом оказалось, что предприятия, принадлежавшие Ногтю, приносили прибыль только до тех пор, пока они получали государственные заказы. Как только они перестали эти заказы получать — а они перестали, — предприятия стали убыточными. Ноготь попытался их продать. Проблема была в том, что у него было достаточно власти, чтобы надавить на тех предпринимателей, что не входили в Союз. Но те не обладали средствами, необходимыми для такой покупки. А те, которые обладали, — как раз входили в Союз и были в курсе относительно обстоятельств Ногтя. Ряд его фабрик закрылся. Ноготь определенно влез в долги и какое-то время держался за счет акций «Децимы», но его, видимо, подприжало так, что встал вопрос об утрате контрольного пакета. А это в финансовом мире означала верную смерть.
Дальше стало интереснее. Ноготь, судя по его частным бумагам, не гнушался никаких средств, чтоб удержаться на плаву и раздобыть денег. В первую очередь это был шантаж. Ему удалось нарыть некоторое количество компромата на своих деловых партнеров. Действовал он прежде всего через ночные клубы и подпольные бордели — угадал шеф, и Сано угадал, не обошлось здесь без уголовной публики, — где его агентам удалось сделать не только снимки, но и провести киносъемки (надо будет дядю позабавить, пусть на вилле «Мальва» посмотрит). До некоторой степени это срабатывало, но не настолько, насколько Ноготь рассчитывал. Во-первых, он сам был более чем уязвим для шантажа. Во-вторых и в-главных — что бы ни совершил представитель элиты, огласка невозможна в принципе, сейчас не мрачные имперские времена! Скомпрометировать объект в глазах общественности нельзя, какими разоблачениями ни грозись. Другое дело — сделать компрометацию перед Союзом финансистов и внутренним кругом Неизвестных Отцов. А этих нетрадиционная ориентация и игры с малолетками не волновали нисколько. Человек имел ценность, покуда был надежен в деловом плане. Ноготь же эту надежность стремительно утрачивал. И он сам это отлично сознавал. Апеллировать к старому боевому братству не имело смысла. Представить Творцам конфиденциальную информацию, покуда не вышедшую за пределы Союза? Да, Ноготь мог бы такое совершить… Но дело в том, что Творцы, да пребудет власть их, при желании способны заполучить эту информацию сами. При помощи профессионалов. Ноготь, предположим, решил рвануть вперед поезда и профессионалов обогнать.
Не исключено, что ответ на это предположение дадут бумаги, извлеченные из сейфа. Но пока что следовало узнать результаты допроса.
Свиту Ногтя обрабатывали без серьезного ущерба для здоровья, но чувствительно. Первым в списке шел водитель. Кололся он быстро и охотно, ибо взят был при сопротивлении сотрудникам государственной безопасности, и единственное, что могло спасти его от немедленной ликвидации, — полное и откровенное признание. В общем, ничего суперординарного он не сказал. Подтвердил, что доставил автоматчика на стрелку вместе с господином Ногтем. И что господин Ноготь в его присутствии вел переговоры по мобильной рации с какими-то людьми, из каковых переговоров было ясно, что намечается стрельба. С кем — нет, не знал. Нет, не испугался, господин следователь, он же в механизированной роте Голубую Змею патрулировал, что ему стрельбы бояться, он таких ужастей повидал… Да, по каким адресам в последнее время господина Ногтя возил, помнит и может назвать. С кем он там встречался? Ну вообще-то водитель снаружи сидит, не его это дело — отслеживать, кто там на встречу с хозяином по улице идет, опять же, по ночам чаще всего дело было. Но ежели предъявят ему, может, и опознает.
Короче, это было полезно, и ликвидация шофера пока что откладывалась. Так, чтоб совсем водилу помиловать — на это вряд ли дядя пойдет, не прощает он тех, кто против него попер даже по приказу, а вот пока полезен будет водитель, поживет.
Что касается дворецкого и повара, те все дружно валили на отсутствующего секретаря. Повар — тот вообще был совершеннейший старый пень. Бубнил что-то о том, что он-де еще дворцовой кухне служил, их величество, бывало, лично хваливал, никто лучше него, мол, не умеет воздушный пирог по-летнему приготовить, а также все соусы фекелешские, а там их только к мясу триста названий… а сейчас хозяева пошли такие, им бы только брюхо набить потяжелее, вот господин Ноготь был другой, натура утонченная, он в кулинарных изысках понимал, не то что некоторые. Вот и Летер, секретарь который, строил из себя невесть что, а на самом-то деле рагу а-ля маршал Рудо от запеканки по-пандейски не мог отличить…
Дворецкий отвечал на вопросы более конкретно: Шуме Летер, секретарь, занимался перепиской хозяина, а также звонил от его имени и принимал звонки, нанимал людей для разовых поручений. Ну, ведь ему по должности и положено, разве нет? И ездил он по городу иногда по поручению хозяина. Нет, не на хозяйском «лососе», у него своя машинка, поскромнее, «выдра» четвертой модели. А еще мотоцикл. Сколько работал у Ногтя? Года два, пожалуй, или чуть поменее. Откуда взялся, неизвестно. Его сам господин Ноготь привел. Тот еще пижон — с господином по клубам шлялся, да и сам, бывало, на всю ночь загуляет, и все прощается ему.
При том, что прочие слуги могли привирать, дабы выгородить себя (но это им не поможет — повар вот просто готовая фигура для шпионского процесса), заняться секретарем, который так своевременно исчез в ночь гибели Ногтя, а может, чуть ранее, следовало поплотнее. Уж очень подходил поганец на «тюремную пташку». Оставалось выяснить, кто его к Ногтю приставил — какая-то преступная группировка или конкурирующее ведомство. А для этого прежде всего надо найти самого Летера. Если он сидел — а было у Шерефа чувство, что сидел, — данные о нем обнаружатся, даже если он сменил фамилию. Особенно если он выродок. Ни шофер, ни повар, ни дворецкий, как показало обследование, выродками не являлись, но у секретаря больше возможностей такое скрыть.
Упомянутая «выдра» оттенка «кирпич на заре» стояла в гараже при особняке, а вот мотоцикла там не было. Однако регистрационный номер его шофер сообщил, от этого и будем плясать. Кстати, то, что Летер взял мотоцикл, а не автомобиль, наводит на мысль, что беглый секретарь еще в Столице или поблизости от нее. Конечно, при загородном бездорожье рассекать на мотоцикле легче, но климат у нас для дальних концов на мотоцикле неподходящий. Если, конечно, Летер не бросил транспорт свой где-то по дороге. Ладно, разберемся.
Тем временем младший дознаватель Шереф отрабатывал связи директора Цапфа. Шереф-юниор страсть как не любил сидеть за бумажками, потому выехал непосредственно на завод для опроса всех причастных. Подобная проверка там никого не могла удивить после ареста инженера Каргана как хонтийского шпиона. Несомненно, представителя ДОЗа на заводе ждали — кто с ужасом, а кто роняя слюни в предвкушении. Дознаватель опросил начальников отделов, секретаршу, представителей «патриотических бригад» среди рабочих, а самого господина директора оставил на сладкое.
Младший Шереф имел меньше следственного опыта, чем Сано и тем более дядя, и о положении дел на заводе в целом судить ему было трудно. Но он этим голову и не загружал и вопросами о том, сколько машин сходит с конвейера ежедневно и насколько уменьшились поставки министерству сельского хозяйства, не задавался. Его интересовали личные связи.
Тут дознавателю предоставили некоторое количество грязного белья. О том, что бывшая жена Каргана спит с директором, Шерефу уже было известно из показаний инженера. Как и то, что именно эта дама настучала на благоверного. Ее уже проверили и пришли к выводу, что для следствия она интереса не представляет. Никто из допрашиваемых понятия не имел, что шпионаж в данном деле уже не актуален, а Шереф не собирался им этого открывать. Поэтому ему пришлось выслушать, у кого из руководства жены-любовницы по крови хонтийки и пандейки и как ради них ответственные работники разоряют родное предприятие и тем наносят ущерб государству. А также где эти ответственные работники сбывают уворованное и пропивают неправедные деньги. Шереф это усердно протоколировал, поскольку статья «умышленное вредительство» не только находилась в непосредственном ведении ДОЗа, но и могла напрямую вывести на нужную кандидатуру.
Однако сам господин Цапф, который не мог не знать, что сотрудник Департамента Общественного Здоровья вооружен против него не только показаниями инженера (и должен сотню раз проклясть дуру-любовницу, которая его так подставила), но и сведениями об аферах, предоставленными другими сотрудниками, вел себя на удивление спокойно. На вопросы отвечал без смущения, в глаза смотрел прямо, чем раздражал юного Шерефа неимоверно. Ведь виновен же, скотина старая (Цапф был лет на двадцать его старше, начинал еще при прежнем режиме), не в одном, так в другом виновен, наверняка аферами с перепродажей запчастей дело не ограничилось, у крупного начальника и аферы должны быть покрупнее. А держится так, будто за ним стоит кто-то очень сильный, такой, кто его даже от самого Волдыря может прикрыть. А вдруг да стоит?
— Молодой человек… то есть господин следователь, — сказал Цапф. — Я прекрасно сознаю, что милой беседой в моем кабинете дело не ограничится. Последует комиссия из вашего Департамента, которая перетряхнет всю документацию завода, а возможно, и мои личные бумаги. Вероятно, меня вызовут на допрос. Так вот — умоляю вас не тратить время попусту. Комиссия здесь недавно уже была, причем из кругов… эээ… гораздо более компетентных в экономических вопросах. Если она нашла какие-то недостатки в работе, то они были нами учтены. И теперь я по поручению этих… кхм… кругов готовлю наше предприятие к исполнению проекта исключительной государственной важности. Какого именно — не могу сказать, я дал подписку о неразглашении. Могу только заверить, что он одобрен в самых высоких инстанциях.
Вот и все, и более ничего выжать из директора завода не удалось. Можно сказать, доверие старшего следователя юный Шереф не оправдал. Провалил задание. В машину он садился, дав себе слово, что вернется сюда в сопровождении следственной группы, которая и правда все здесь перетряхнет, а также непременно побеседует с директором в подвале у Сано, чтоб не выеживался. Но отъехать не успел — подскочила какая-то активистка из «патриотических бригад». Дознаватель уже беседовал с ней нынче. Это была одна из тех сушеных-перезасушенных баб, которым никогда не достается самого завалященького мужика, вот они за счет патриотизма и отрываются. Учетчица в сборочном цехе — вот! Запомнил. А больше там запоминать было нечего.
Сейчас занудная баба визжала, что, мол, вспомнила важную вещь, которую не успела господину следователю сообщить в кабинете. Пришлось выслушать. Но вся важная инфа заключалась в том, что, мол, инженер Карган не единственный, кто тут не по средствам живет. Вот старший экономист Зани тоже. Знающие люди видели, что он по кабакам ходит, да по каким еще дорогим кабакам! «Приятный отдых» — слышали? Это на его-то зарплату? Да еще по притонам! Нет, по каким притонам, она не знает, это где-то на фурштадте, а туда порядочные женщины ни за что не пойдут…
В общем, ничего стоящего внимания. Оставалось только газануть и рвануть с места, обдав мерзкую бабу грязью, которой во дворе автозаводского комплекса было предостаточно.
Однако Волдырь, ознакомившись с отчетами, переданными ему братьями Шерефами, вовсе не счел поездку младшего на автозавод неудачной. Во-первых, Цапф подтвердил, что Союз ревизовал завод в связи с неким закрытым проектом. Более того, он постарался довести эти сведения до Волдыря. Неглупый мужик, не хотелось бы его ликвидировать, таких лучше использовать. А умные люди не станут использовать в серьезных предприятиях жен или любовниц, что бы там ни утверждала наша пропаганда.
А отсюда мы переходим ко второму пункту. Не есть ли старший экономист тот искомый кандидат в окружении директора? Зани нужно брать в разработку. Нет, арестовывать пока не стоит. Вот проследить — это да. «Приятный отдых», говоришь, посещает? Это очень хорошо, там у нас по кабинетам записи ведутся. Разумеется, «Приятный отдых» — это не то заведение, где когда-то сиживали граф Цурумия и студент Тоху. Во всех смыслах — не то. Прежний «Приятный отдых» уничтожило прямым попаданием фугаса. Когда Столица переживала период реконструкции, вспомнили и о давней традиции — чтоб в городе непременно находилось заведение, носящее это имя. Разумеется, в Департамент Общественного Здоровья немедля поступил донос о том, что предпринимаются попытки возродить тлетворные декадентские обычаи имперских времен. Но «Отдых» не закрыли и не переименовали. С тех пор кабаре-кафе стало считаться в Столице неким островком вольных нравов, рассадником легкой фронды и гнездилищем порочных удовольствий. И тем, кто внимал фривольным песенкам с эстрады и делил кабинеты с малоодетыми или совсем не одетыми дамами, было невдомек, что нынешний глава ДОЗа счел более полезным прибрать к рукам «Отдых», чем закрывать его.