– Ты… ты пришел,– отодвигаясь, чтобы еще раз посмотреть на любимого, прошептала Наташа.– Я знала… знала…
И поцеловала Андрея в мокрые от ее собственных слез губы.
Отец Егорий громко откашлялся. Напомнил о себе.
Наташа отстранилась от Андрея (тот уронил голову на подушку и счастливо улыбнулся), посмотрела, приподнявшись на локте, на бородатого незнакомца.
«Странно,– подумала,– почему я так испугалась?»
Человек этот не был ни мрачным, ни страшным, наоборот, добрым и очень-очень печальным. Только теперь девушка сообразила, кто он.
– Добрый вечер, отец Егорий!
– Добрый вечер, дочь моя! – ответил иеромонах. Наташа перевела взгляд на Андрея… и едва не вскрикнула. Тот лежал неподвижно. Белое лицо, запавшие, плотно сомкнутые веки…
– Ничего страшного,– раздался рокочущий бас Потмакова.– Спит. Ему, знаешь, досталось.
– Можно, я обниму его? – спросила Наташа. Словно от отца Егория зависело: что им можно, а что нельзя.
– Обними,– согласился Потмаков.
Наташа мигом юркнула из-под своего одеяла под Андреево, прижалась к нему (какой горячий!), уткнулась носом в колючую щеку и уснула счастливая.
Отец Егорий прикрыл глаза… и вновь оказался под мутно-зеленой водой, внутри железной коробки, уносящей его в мглистую студеную глубину…
Глава третья
Шквал ледяной воды не оглушил Игоря Саввича, а, наоборот, привел в чувство. Вода всю жизнь была ему другом: теплая, холодная – какая разница? Потмаков приучил свое тело к любой. Дело было не в воде, а в том, что воздух уже вытеснился из машины через разбитое окно, вытеснился и ушел огромным пузырем к радужной от нефтепродуктов поверхности.
Отец Егорий расслабился и прикрыл глаза: он успел увидеть все, что хотел: мелькнувшие вверху дергающиеся ноги Андрея, безжизненное тело Пети и желто-зеленую муть, поднимающуюся вверх.
«Тонем,– подумал отец Егорий без всякого волнения. И тут же поправился: – Я тону!»
Сарычев уже ушел из суетного мира.
Отцу Егорию не было холодно. Помогала закалка. И одежда. И то, что грудь его была полна воздуха. Игорь Саввич, опытный ныряльщик, успел сделать полный вдох.
Машина мягко ударилась о дно реки, закачалась, как лодка, и остановилась. Ледяная вода струилась мимо и сквозь, через выбитые окна. Игорь Саввич приоткрыл глаза. Стало темней, но можно было различить и смутный силуэт тела Сарычева, и продавленную сверху рамку переднего окна. Мысли отца Егория были такими же спокойными, как мягкие движения его тела. Тело же помнило, каким ему следует быть в ледяной воде. Игорь Саввич слегка толкнулся ногами, толкнул головой труп Сарычева и, как огромный черный тюлень, выплыл, разворачиваясь набок, из мятого железного панциря «Волги». А Петр Сарычев остался внутри. Ни могучий двигатель, ни дисковые вентилируемые тормоза, ни переделанная подвеска не уберегли его. Зато сохранили жизни тем, кого Сарычев вез. Может, это станет утешением ему на том свете?
Отец Егорий медленно поднимался вверх, иногда помогая себе руками. Тело его оставалось совершенно расслабленным. Он ни о чем не думал, даже не молился – всплывал, как всплывает обрубок соснового ствола… И, когда поверхность уже заблестела над головой, увидел нечто темное, движущееся ему навстречу. Так же, не задумываясь, он схватил то, что опускалось в глубину, потом перехватил удобнее, под мышку, потому что пальцы совершенно онемели, и дважды гребанул свободной рукой, преодолевая оставшиеся метры. Шумно, бородатым тюленем, отец Егорий вынырнул из воды, выдохнул отравленный углекислотой воздух и тут же набрал полную грудь, чтобы не увлекло на дно.
Гранитный берег стеной уходил вверх. Крупинки кварца искрами взблескивали на солнце.
Правой рукой Потмаков поддерживал на поверхности голову Андрея. Ласковину повезло. Но везение это было относительным. Потому что он не дышал.
«Господи, помилуй, Господи, помилуй…» – зазвучало в мозгу отца Егория, будто обнимая каждую мысль. Мысли же были конкретные: как выбраться?
Мимо проплыла ноздреватая круглая льдина в метр шириной.
Слегка отталкиваясь ногами, Игорь Саввович позволил Неве нести их вдоль берега, неприступного, как крепостной бастион. Изредка сапоги Потмакова задевали дно, но толку от этого не было. Слишком высоко.
За себя-то отец Егорий не беспокоился. В шерстяной одежде, голова снаружи (волосы даже ледком не прихватило: тепло, солнце), он мог хоть полчаса проплавать без малейшего для организма вреда. Но Андрей…
– Смотри,– сказал молодой парень своей подруге.– Первые купальщики! – и засмеялся.
Девушка, перегнувшись через перила моста, посмотрела, куда он показывал.
– Да они же тонут! – закричала она.– Витька, что ты стоишь, дурак!
– А что я могу? – огрызнулся парень.
Бог позаботился о них. Отец Егорий увидел впереди широкие ступени, сходящие к реке и исчезающие под ее поверхностью. Кое-как он выбрался на площадку и вытащил из воды Андрея…
– Во, видишь? – сказал парень, глядя, как «купальщики», словно подмокшие насекомые, выкарабкались из воды.– Сами управились, нормально! Че ты панику гонишь!
– Давай беги к ним, я сказала! – закричала девушка, пихнув его в бок.
Парень нехотя двинулся… и остановился.
– Ну? – победоносно заявил он.– Сказал, без нас обойдутся!
Напротив спуска притормозила машина. Из нее выскочил человек и, прыгая через две ступеньки, сбежал вниз.
– Чурбан ты! – сказала девушка и попыталась отстраниться, когда парень притянул ее к себе. Но сердиться ей было лень: больно день хороший.
Руки и ноги отца Егория плохо повиновались ему. К тому же, понимая, что Андрею срочно нужна помощь, он совершенно не представлял, как за несколько минут добраться до места, где ее могли оказать.
Топот ног заставил Потмакова поднять голову. Какой-то мужчина бежал к ним. Человек этот был отцу Егорию незнаком, и потому иеромонах инстинктивно прикрыл собой тело Андрея. Человек довольно грубо отпихнул отца Егория и, подхватив Ласковина под мышки, поволок наверх.
– Стой! – закричал отец Егорий и, поднявшись, попробовал догнать незнакомца. Но за то время, за какое незнакомец с ношей поднимался на три ступеньки, Потмаков, с трудом переставляющий ноги, одолевал одну. Когда, оставив за собой мокрую полосу на граните, отец Егорий выбрался на набережную, незнакомец уже затолкал Андрея в машину. Уложив на правое, опущенное, сиденье, он стаскивал с Ласковина куртку.
– Ты что делаешь! – невнятно, одеревеневшими от холода губами крикнул Игорь Саввич.
Незнакомец проигнорировал его крик. Содрав куртку, он не стал возиться с рубашкой, попросту рванув ее в стороны так, что посыпались пуговицы. Отец Егорий увидел, как незнакомец замахнулся, но помешать ему не успел.
Резкий удар – деревянное «бум»! – и на обескровленной коже проступило фиолетовое пятно.
– Не тронь его! – закричал отец Егорий и вцепился в руку незнакомца.
Тот, даже не взглянув на иеромонаха, шевельнул плечом – и Игорь Саввич отлетел назад, не упав только потому, что успел ухватиться за дверцу машины.
– Бум! Бум! Бум!
Целая серия ударов обрушилась на грудь Андрея. Тело его сотрясалось, а голова, дергаясь, стукалась затылком о подушку заднего сиденья.
– Хо! – громко сказал незнакомец и перестал лупить по грудной клетке Ласковина.
– Ну-ка, отец, посторонись! – произнес он, поворачиваясь к Потмакову. И, рывком приподняв тело Андрея, бросил его животом на свое колено.
Игорь Саввич увидел, что спина Ласковина исполосована неглубокими порезами. Кровь из этих ран не шла. Очень плохо.
Звонкий шлепок, от которого отец Егорий вздрогнул. Это незнакомец с силой хлопнул ладонью по пояснице Андрея. И тут же изо рта Ласковина хлынула на асфальт вонючая жижа. Незнакомец выждал с полминуты, потом приподнял Андрея и встряхнул, как мешок, из которого вытряхивают остатки содержимого, затем вытер платком лицо Ласковина и опрокинул того обратно на сиденье.
– Надо… искусственное дыхание,– проговорил отец Егорий.
С опозданием он сообразил, что незнакомец, хотя и не совсем обычными методами, оказывает Андрею первую помощь.
– Шо такое? – резко поворачиваясь к нему, рявкнул незнакомец.– Цирк тебе тут? Сгинь с глаз моих, пока я не встал!
Отец Егорий опешил, но, как оказалось, фраза была обращена не к нему, а к мужику, с любопытством заглядывающему сбоку.
– Да я… может, помочь? – пробормотал мужик, пятясь.
– Искусственное дыхание,– напомнил отец Егорий.
Незнакомец дернул себя за ус, покосился на Потмакова.
– Может, я? – предложил Игорь Саввович.
– Стой где стоишь,– отрезал незнакомец. Но без агрессивности в голосе. И ткнул Андрея пальцем под ребро.
Эффекта не было. По крайней мере, выражение удовлетворенности исчезло с лица усатого мужчины.
Он повторил свой прием, нахмурился еще больше и довольно ловко (учитывая тесное пространство салона) перевернул Андрея на живот. Положив руки на изодранную спину Ласковина, он напрягся так, что длинное лицо побагровело, налившись кровью. Спустя примерно минуту, тяжело дыша, незнакомец опять перекинул Андрея навзничь.
Он повторил свой прием, нахмурился еще больше и довольно ловко (учитывая тесное пространство салона) перевернул Андрея на живот. Положив руки на изодранную спину Ласковина, он напрягся так, что длинное лицо побагровело, налившись кровью. Спустя примерно минуту, тяжело дыша, незнакомец опять перекинул Андрея навзничь.
– Молись Богу своему! – бросил он отцу Егорию.– Вслух молись!
«Что ж,– подумал Потмаков,– от молитвы вреда не будет!»
«Скорый в заступлении един сый, Христе…» – начал он и вдруг остановился. На язык просились другие слова, и отец Егорий не стал противиться.
«О великий угодниче Христов, страстотерпче и врачу многомилостивый Пантелеймоне! Умилосердися надо мною, грешным рабом…»
Рука незнакомца легла на солнечное сплетение Андрея. Вторая же двигалась над его грудью, мерно, вверх, вниз…
«…услыши стенание и вопль мой, умилостиви небеснаго верховнаго Врача душ и телес наших, Христа Бога нашего, да дарует ми исцеление от недуга, мя гнетущаго. Приими недостойное моление грешнейшаго паче всех человек. Посети мя благодатным посещением. Не возгнушайся…»
Незнакомец отнял руку от диафрагмы Андрея и двумя ладонями стал совершать резкие движения над телом. Словно сдавливал его через посредство невидимых поршней.
К страху своему отец Егорий увидел, как в такт этим движениям, хоть и происходят они не ближе пяди от тела, на голубоватой коже образуются слабые вмятины, как будто от физического нажима.
Игорь Саввич испугался, но голосом не дрогнул и продолжал чтение…
«…греховных язв моих, помажи их елеем милости твоея и исцели мя; да здрав сый душею и телом, остаток дней моих, благодатиею Божиею, возмогу провести в покаянии и угождении Богу и сподоблюся восприяти благий конец жития моего. Ей, угодниче Божий! Умоли Христа Бога, да предстательством твоим дарует здравие телу моему и спасение души моей. Аминь».
Незнакомец прекратил свое действо, откинулся назад, закрыл глаза.
Отец Егорий поддернул свитер, с которого до сих пор стекала вода.
– Замерз? – не открывая глаз, спросил незнакомец.
– Нет,– ответил Игорь Саввич.
Он и впрямь холода не чувствовал. Не до того.
– Садись, отец,– сказал незнакомец, открывая левую заднюю дверцу.– Поедем.
Машина тронулась.
Отец Егорий осторожно взял руку Андрея. Пульс был слабый. Но сердце билось, и слышно похрипывал воздух в груди Ласковина.
– Благодарю Тебя, Спасе наш! – с увлажненными от полноты чувств глазами прошептал отец Егорий.
Спустя много часов, после долгих целительных процедур, в кои Потмаков не вмешивался, Ласковин был упакован младенцем в шерстяные одеяла и оставлен в покое.
Сам же Игорь Саввич, в шерстяных носках и толстом узбекском халате, допивал какой-то там по счету литр травяных чаев и томился беспокойством.
– Как же вышло,– спросил он еще ранее,– что вы, Вячеслав, поспели столь вовремя?
– Так мой же ученик,– ответил Зимородинский, с усмешкой человека, коему палец в рот не клади.– Где ж мне еще быть, когда он в жмурики нацелился? Можете, отец, считать это интуицией.
Отцу Егорию шутка не по нраву пришлась, но он привык судить по делам, удержался от отповеди. А может, собственный грех смирил его? Или спасение человеческой жизни объединяет крепче, чем общие мысли?
– Устали? – спросил Потмаков.
– Есть маленько,– сознался Зимородинский.
Устал – мягко сказано. Вымотался в ноль. Зато вытянул Андрея, считай, из смертных врат. Теперь-то можно и передохнуть.
«Марише позвонить»,– напомнил себе Слава. Хоть и понимающая у него жинка, а надо не забыть погладить. Женщина для воина – великое дело. Защита и опора, если выбрал кого надобно. А не то – обуза и глупость.
– Домой не поедете? – спросил Зимородинский у отца Егория.
Игорь Саввич покачал головой.
– Тогда в детской вам постелю. На полу. Добро?
– Хорошо. А не то я могу около него подежурить,– предложил Потмаков, кивнув в сторону запеленутого Ласковина.
– Не нужно. Ему сейчас сон требуется, и он будет спать. И нам не повредит. Полночь уже.
– Я еще побуду,– сказал отец Егорий.– Помолюсь.
– Как хотите.
Потмаков Зимородинскому понравился. Главным образом потому, что тих был, в его работу не вмешивался безграмотно, как можно было ожидать, а, напротив, помогал ощутимо. Верою своей, крепостью духа, молитвой искренней. Это – как попутный ветер для умелого кормчего.
«Большой чистоты человек»,– подумал Вячеслав Михайлович и порадовался за Андрея.
Глава четвертая
Когда Наташа проснулась, то увидела, что отец Егорий по-прежнему сидит на стуле рядом с постелью.
– Доброе утро,– шепотом, потому что Андрей еще спал, проговорила девушка.
– Доброе утро.
Иеромонах кивнул большой головой, затем поднялся и вышел из комнаты, давая ей возможность встать и одеться.
Наташа оценила его такт.
Спустя двадцать минут, когда Наташа вышла на кухню, то увидела, что величественный гость, облачившись в ее фартук, жарит гренки.
– Ничего, что я тут хозяйничаю? – пробасил он.
Наташа пожала плечами.
– Ладно,– пообещал Потмаков,– больше не буду. А пока садитесь, Наташа, я за вами поухаживаю.
«Интересно, что он обо мне думает после вчерашнего? – подумала девушка.– Хороша я была!»
Гренки у Потмакова получились неплохие, но далеко не такие вкусные, какими вышли бы у самой Наташи.
То же можно было сказать и о кофе. Но Наташа похвалила. Ведь и гренки, и кофе – специально для нее. Сам отец Егорий ограничился чаем и ломтем черного хлеба.
– Пост,– пояснил он.
Спустя полчаса раздался звонок в дверь: пришел Зимородинский. Этот гость отказался даже от чая, но с удовольствием съел предложенное Наташей яблоко.
«Только Андрей мог свести их вместе!» – подумала Наташа, глядя на Зимородинского и отца Егория.
– Как у него дела? – спросил Вячеслав Михайлович.
– Спит,– лаконично ответил Потмаков.
– Не бредил?
– Нет.
– Отец Егорий,– спросила Наташа.– Сами-то вы поспали хоть сколько?
– Вздремнул пару часов. Мне много не нужно.
Зимородинский посмотрел с интересом и уважением. Прошлой ночью Игорь Саввич тоже почти не спал.
Это кое о чем говорит тому, кто понимает.
– Он скоро поправится? – спросила Наташа.
– Скоро,– ответил Игорь Саввич.– Я за ним уже замечал: полностью выложится – и спит. Встанет же – как ни в чем не бывало. Необычный организм. Как правило, человек не расходует себя без остатка, всегда остается резерв. Это я по старой памяти говорю,– он усмехнулся.– А вообще – вопросы к Вячеславу Михайловичу. Это его пациент.
– Что окрепнет он быстро – это верно,– сказал Зимородинский.– А вот насчет резерва… – Он помедлил.– Резерв у него есть. И будь здоров какой. Да только объяснить это обычными словами я не возьмусь.
«Да и нежелательно»,– добавил он мысленно.
– А попробуйте! – попросила Наташа.
«Какие глаза у дивчины!» – восхитился Зимородинский.
– Мне проще рассказать, какой у него был резерв! – сказал он.
И с подробностями описал первое выпадение Андрея в другой мир.
Зимородинский ожидал поразить Наташу, но девушка отнеслась к рассказу довольно спокойно. Главным образом потому, что уже слышала об этом от самого Ласковина.
А вот реакция отца Егория была намного сильнее. То есть на лице иеромонаха почти ничего не отразилось, но Зимородинский уловил, какой шквал бушует внутри.
Андрей ничего не рассказывал Потмакову о своих «видениях», кроме того, что было у него в доме Антонины. И тот эпизод Игорь Саввич воспринял как обычную галлюцинацию. Теперь же описание Зимородинского настолько походило на собственный опыт Потмакова, что отец Егорий был потрясен. Хотя и попытался скрыть это от собеседников.
Чем больше Зимородинский наблюдал за иеромонахом, тем более жгучим становился его интерес. Фигура Потмакова казалась ему настолько необычной, что Вячеслав Михайлович с огромным удовольствием «покопался» бы в его карме, поискал то, что делало иеромонаха таким «непростым». К огорчению Зимородинского, отец Егорий был для него недоступен. При всей своей открытости. За посвящением в сан христианского богослужителя, каким бы формальным ни казался многим этот обряд, стояла тысячелетняя традиция непрерываемой передачи Высшей Силы. Редко кто из священников полностью осознавал, какой властью облечен. Власть же эта была поистине безгранична. Вернее, ограничена только одним: верой.
– А теперь? – спросила Наташа, которую интересовало в первую очередь состояние Андрея.– Что теперь его оберегает?
Зимородинскому не хотелось врать такой чудесной девушке, поэтому он ответил тонко:
– Ангел!
Теперь наступила очередь Потмакова взглянуть на собеседника с нескрываемым интересом.
– Ангел есть у каждого, разве нет? – возразила Наташа.
– Отнюдь! – произнес Зимородинский. И отец Егорий поддержал его, кивнув. Кто бы мог подумать, что убежденный христианин и человек, которого с некоторой натяжкой можно было отнести к последователям Гаутамы, окажутся единодушны в теологическом вопросе. Впрочем, нельзя забывать, что под словом «ангел» каждый из них подразумевал свое.