Две повести о Манюне - Абгарян Наринэ Юрьевна 18 стр.


– Ура, – запрыгала Манька, – мой любимый. Спасибо, теть-Надь, – она потянулась, чмокнула маму в щечку и нырнула носом в пакет. – Ух ты, а пахнет-то как!

Через минуту мы вышли из дома и торжественной процессией двинулись в сторону Манькиного квартала. И сильно всполошились, потому что буквально сразу до нас долетел несусветный гам – лаяли собаки, кричали петухи, гоготали гуси. Мы прибавили шагу. Еще через минуту нам стало ясно – Ба с тетей Валей сцепились в плановой схватке. И по очереди визгливо солируют на фоне гусиного гогота и собачьего лая.

– На себя посмотри! – орала что есть мочи тетя Валя. – Строишь из себя святошу, а сама чуть ли не каждый шаг сына контролируешь!

– Да кто ты такая, чтобы мне замечания делать?! – захлебывалась в ответ Ба. – Свихнулась вконец, дочерей из дома не выпускаешь! У самой личная жизнь не заладилась, так ты решила на этих несчастных отыграться?

Мы вошли в калитку и застали знакомую картину – Ба в позе Наполеона Бонапарта возвышалась посреди двора и ругалась в сторону Тетивалиного дома. Большие домашние тапочки с помпонами сильно диссонировали с общим воинствующим видом Ба, но кто на такие мелочи обращал внимание!

Тетивалины выпученные глаза грозно торчали в ответ по ту сторону деревянного забора. Потому что если Ба была достаточно высокой и видела тетю Валю как на ладони, то маленькой тете Вале приходилось унизительно вытягивать шею и вставать на цыпочки, чтобы смотреть своему ярому оппоненту в глаза.

– Здравствуй, Настя, погляди, что эта ненормальная вытворяет, – обернулась к нам Ба, – совсем с ума сошла, на порядочных людей кидается!

– Девочки, ну что вы как маленькие, – попыталась образумить двух непримиримых врагов моя бабуля, – какой стыд, все соседи слышат, как вы тут переругиваетесь!

– Анастасия Ивановна, – подала голос с той стороны забора тетя Валя, – вы интеллигентная женщина, у вас зять врач…

– Мой зять золото, – встрепенулась бабуля.

– Да-да, золото, – не стала спорить тетя Валя, – скажите мне, пожалуйста, как вы можете дружить с этой лицемерной женщиной, которая постоянно лезет учить меня, как я должна своих дочек воспитывать, а сама сделала все возможное, чтобы сына с невесткой поссорить?

– Ах ты… – задохнулась Ба. – Ах ты… да как ты смеешь?.. Да что ты знаешь?..

– Дура! – проорала с той стороны забора тетя Валя.

– Николаи боз! – не осталась в долгу Ба.

– Гхмптху, – подавилась криком тетя Валя.

Позволю себе маленькое отступление. «Николаи боз» в дословном переводе – «шлюха Николая», достаточно распространенное ругательство в северо-восточных районах Армении. Под Николаем подразумевается последний российский император Николай II. Никакого отношения к Николаю шлюха, конечно же, не имеет. Николаи боз – это женщина, которая занимается своим незавидным ремеслом с давних пор, чуть ли не со времен Николая II. Скажем так, шлюха с большим стажем. Очень часто в народе можно услышать выражения типа: «Это очень старая история, чуть ли не со времен Николая» или «Они еще с николаевских времен живут у нас». Почему люди связывают давность событий с последним императором России (не будем сейчас об отречении), я не знаю. Могу предположить, что пиетет к царю-батюшке в народе был настолько велик, что не выветрился даже после долгих лет советского правления.

А теперь вернемся к нашим, так сказать, баранам.

– Николаи боз! – выкрикнула Ба.

Мы с Манькой от неожиданности присели. Мы и представить не могли, что Ба может позволить себе такое страшное ругательство.

– Ой-ой, – моя бабулечка перекрестила Ба, – Роза, что ты такое говоришь?!

– Э-их, – увернулась от бабулиной христианской щепоти Ба, – Настя, оставь эти православные штучки для выкрестов! Нечего трясти надо мной своей праведной дланью!

– Сама ты Николаи боз, поняла, старая карга? – наконец обрела дар речи тетя Валя.

– Я вас умоляю, – встала между ними моя бабуля, – я вас очень прошу, не умеете общаться – просто игнорируйте друг друга.

Ба открыла рот, чтобы ответить бабуле, но не стала ничего говорить, потому что увидела, как в нашу сторону бежит младшая тети-Валина дочка Кристина. Она подошла к матери и тихонечко шепнула ей что-то на ухо.

Тетя Валя всплеснула руками, замычала и вдруг горько и зло расплакалась. И побежала к дому.

– Что случилось, Кристина? – подошла к забору Ба.

– Ох, тетя Роза, – заплакала Кристина, – теперь мы опозоримся на весь город!

– Подожди, – остановила ее Ба и обернулась к нам: – Дети, идите в дом, мы тоже скоро будем.

Мы беспрекословно повиновались. На пороге обернулись и увидели, как Ба с моей бабулечкой влетают во двор Тетивалиного дома.

– Неужели убивать пошла? – испугалась Маня.

– Пойдем позвоним твоему папе, – всполошилась я.

Мы побежали к телефону.

– Алле, – проорала Маня в трубку, когда дядя Миша ответил на том конце провода, – пап, приезжай скорее домой, а то Ба пошла убивать тетю Валю!

– Там моя бабуля, – добавила я масла в огонь, – вы поспешите, дядь-Миш, она ведь уже старенькая, долго удерживать Ба не сможет!

– Может, еще 02 набрать? – выхватила у меня трубку Маня.

– Не надо 02 набирать, – гаркнул дядя Миша, – сидите дома и ничего больше не предпринимайте ради бога! Я скоро буду.

И бросил трубку. В ожидании скорого дяди-Мишиного приезда мы с Маней замерли скорбной скульптурной композицией на веранде дома.

Через какое-то время с громким воем к тети-Валиному двору подъехала машина скорой помощи.

– Убила! – всполошились мы и побежали к забору.

– Бааааааааааааа, – плакала Маня.

– Бабууууууууууууля, – орала я, – кто кого убииииииил?

– Вы с ума сошли? – Вышла на порог тети-Валиного дома бабуля. Рукава ее почему-то были закатаны, и вдобавок она обвязалась большим полотенцем, как фартуком. – Идите в дом, сколько можно вам одно и то же повторять?

– Ба живая? – крикнула, размазывая сопли по лицу, Маня.

– Живая, конечно, – рассердилась бабуля, – что за глупости ты говоришь?

Мы поплелись обратно в дом. Горю нашему не было предела.

– Значит, Ба убила тетю Валю, – выдвигали мы сквозь плач версии.

– Ее ведь посадяяяяят, – рыдала Маня.

– Посаааааадят, – соглашалась я.

– А куда же мы с папой денемся? – зашлась в плаче Маня.

– К нам переедетееееееее, – погладила я ее по голове, – бедные мои сиротинушкиииии.

– Хоть бы торта успела поеееесть! – сокрушались мы в унисон.

Пока мы, обнявшись, безутешно рыдали на кушетке в Маниной комнате, в городе творились совершенно другие дела. Страшная новость с неимоверной скоростью разбегалась волнами от тети-Валиного дома на все четыре стороны.

Люди качали головами и даже злорадствовали: «Вот до чего доводит скверный характер», – говорили они.

К приезду скорой помощи весь город уже знал – у старшей дочери тети Вали Мариам отошли воды. Хорошо, что рядом оказалась моя бабуля. Она сделала все возможное, чтобы до приезда врачей с роженицей и ребенком не случилось ничего плохого.

– Нагуляла, – качали головами люди, – главное, когда успела? С работы домой и обратно на работу, коллектив сплошь женский, никуда больше не ходит, глаза всегда в пол! Вот, оказывается, какие черти водятся в тихом омуте!

Мариам родила мальчика, как две капли похожего на деда.

Его, естественно, назвали Петросом.

Тетю Валю словно подменили – она получила в собственное безвозмездное пользование хоть и маленького, но Петроса и навсегда распрощалась со своим сварливым характером.

Она помирилась с Ба и периодически хвасталась ей достижениями внука.

– Мы сегодня круто покакали, – кричала она через забор.

Ба вздрагивала.

– Валя, ты бы потише, люди тебя не так поймут, – увещевала она.

– Ай, Роза, – отмахивалась тетя Валя, – у нас такое счастье, а ты про людей!

В течение следующего года две младшие дочери тети Вали одна за другой вышли замуж. И только Мариам осталась одинокой. И так и не открыла никому, кто был отцом Петроса.

– Значит, от женатого мужика залетела, – вздыхали люди.

Но это уже не имело никакого значения. В доме тети Вали наконец-то воцарился мир. Иногда, оказывается, чтобы закончилась война, достаточно просто родить маленького Петроса.

Глава 19 Манюня ест курицу, или Как можно заставить чертыхаться Бога

Было темно и очень холодно. Кругом стоял высокий, непролазный лес. Я шла по узкой тропиночке, леденящий страх проникал в душу и сковывал движения, в спину завывал колючий ветер – у-у-у, у-у-у!!!

– Наринээээ, – кто-то звал меня вдалеке, захлебываясь криком, – Наринээээ!!!!

И я шла на этот голос, спотыкаясь о каждую кочку, отшатывалась от голых веток, норовящих зацепить меня за плечо, и шептала: «Только не оборачивайся, только не оборачивайся!»

– НАРИНЭ! – крик раздался где-то совсем близко. Я подняла глаза и в ужасе отпрянула – прямо надо мной развевался большой кочан капусты с торчащей кривой кочерыжкой.

– НАРИНЭ! – крик раздался где-то совсем близко. Я подняла глаза и в ужасе отпрянула – прямо надо мной развевался большой кочан капусты с торчащей кривой кочерыжкой.

Мне стало плохо. «Вот как выглядит леший», – моментально догадалась я.

– Только не ешьте меня, – промямлила еле слышно из последних сил.

– Нарка, ты совсем с ума сошла? – Манькиным голосом рассердился леший. – Мало того что постоянно стонешь и пинаешься, так еще просишь, чтобы я тебя не ела?

Я моментально проснулась и села в постели. Кочан капусты оказался Манькиной головой, а кочерыжка – боевым чубчиком. Меня охватило чувство безграничного счастья – это был всего-навсего кошмарный сон!

– Манька, это ты, – с облегчением зашептала я, – ты не представляешь, какой мне приснился ужас!

– Представляю, – проворчала Манька, – ты пиналась как ненормальная. А главное – стонешь и приговариваешь загробным голосом: «Только не оборачивайся, только не оборачивайся»! Напугала меня до смерти!

– Хи-хи-хи, – тоненько засмеялась я, – а я, главное, иду по лесу…

– Вы заткнетесь или как? – раздался грозный окрик моей сестры Каринки. – Совсем с катушек съехали, на дворе ночь, а они тут разговоры затеяли!

Мы притихли. Сестра заворочалась в постели, посмотрела на часы:

– Три часа ночи! – прошипела она. – Если еще хоть раз пикнете, то потом сильно пожалеете, понятно?

– Ты сама храпишь, как наш Вася, когда взбирается на подъем, – пошла в бой Манька.

– Я тебя предупредила, и ты меня услышала! – отрезала Каринка и повернулась на другой бок.

В детской воцарилась тишина. Только слышно было, как тикают часы.

Моя семья жила в большой четырехкомнатной кооперативной квартире. Кроме гостиной и кухни, в квартире имелись две спальни – родительская и детская. Самую маленькую, пятнадцатиметровую, комнату моя сметливая мама превратила в кабинет, где располагалась наша домашняя библиотека. Там вдоль стен стояли стеллажи с книгами, под торшером с пузатеньким бежевым абажуром вальяжно раскинулось мамино любимое широкое кресло с клетчатым пледом на подлокотнике, а напротив немым укором моей совести возвышалось горячо ненавистное пианино «Weinbach».

Когда делали ремонт в детской, мама настояла на том, чтобы стены покрасили в нежно-салатовый цвет. «Тогда обстановка будет умиротворяющей», – сказала она. Не знаю, умиротворяет ли детей нежно-салатовый колер, но если учесть, что порой от смертоубийства нас отделял всего один шаг, то даже страшно представить, что мы могли учинить друг с другом, если бы стены покрасили в бордовый или какой другой возбуждающий центральную нервную систему цвет.

Мы спали на двух кроватях, стоявших впритык друг к другу. Сонечка была еще очень маленькой, и ее кроватка находилась в спальне родителей. А остальные три девочки – я, Каринэ и Гаянэ – ночевали в детской. Мы с Каринкой спали по бокам, «великодушно» уступив шестилетней Гаянэ стык между кроватями.

– Мне тут неудобно, – жаловалась она, – давайте на этом стыке по очереди спать.

– Ты чего? – округляли мы с Каринкой глаза. – А если во сне ты случайно повернешься и упадешь с высоты?

Наивная Гаянэ с благодарностью смотрела на нас своими большими золотистыми глазами.

– Надо же, – приговаривала она, – как вы обо мне беспокоитесь!

Мы с Каринкой переглядывались поверх ее головы и пожимали плечами – святая простота!

Если Манька оставалась ночевать у нас, то мы ложились валетом: Каринка с Гаянэ на одной кровати, а я с Манькой – на другой.

Здоровый и относительно безопасный сон детей в нашей семье зависел от неукоснительного выполнения одного очень важного условия – нужно было умудриться заснуть до того, как захрапела Каринка. Потому что если сестра завела свою бензопилу, то о сне можно было прямо сразу забыть. Каринка храпела так, что стены ходили ходуном, а напольные массивные часы норовили упасть и разлететься на тысячу осколков. Каринка храпела так, что пограничники с двух сторон армянско-турецкой границы брали друг друга на мушку и стояли так всю ночь в ожидании провокаций с другой стороны. Каринка храпела так, что телескопы обсерваторий планет, вращающихся вокруг ближайшей к нам звезды Проксима Центавра, автоматически поворачивались в сторону Земли, пытаясь вычислить источник такого могучего космического шума.

Но это еще было не все. Несмотря на свой чудовищный храп, моя сестра спала невероятно чутким сном и могла проснуться от малейшего шороха.

Вот представьте себе картину – Каринка спит. То есть как спит – храпит с закрытыми глазами. От ее могучего храпа извергаются вулканы, образуются новые материки, луна, не выдержав такой пытки, собирает свои манатки и уходит за линию горизонта лечить мигрень.

А Каринка храпит и в ус не дует.

И вдруг над Каринкой пролетает малюсенький комарик.

«З-з-з-з-з!» пищит тщедушный комарик, теребя в руках маленький фонарик. Это первый вылет боевого комарика в поисках пропитания.

Но мечты поруганы, премьерный вылет мигом превращается в прощальный, потому что сестра, прервав свой могучий храп, в гигантском прыжке настигает источник постороннего шума, рвет его на микрочастицы и снова ложится спать.

– Рхррррррррррррррррррр, – как ни в чем не бывало продолжает она свой храп с прерванного места.

И все продолжается по накатанной – на островах Океании сворачивается молоко у рожениц, на Солнце начинается новая магнитная буря, Бог, заткнув уши комьями, которые он наспех выдрал из проплывающего мимо облака, ворочается в своей божественной постели с боку на бок и ругается на чем свет стоит:

– Чтобы я еще раз, черт меня подери, чтобы я еще раз решился на эксперимент с такой девочкой!

Поэтому, когда сестра шикнула на нас с Манькой, мы тут же замолчали. И честно попытались заснуть до того, как она захрапит. Но тщетно. Каринка поворчала еще чуть-чуть и снова принялась выводить рулады. Да с такой силой, что у нас моментально выветрились остатки сна.

Я какое-то время пялилась в потолок, потом мне это надоело, и я решила считать овечек.

– Авось поможет, – шепнула я себе, крепко зажмурила глаза, представила стадо овечек и начала считать: – Один, два, три…

– Буль-буль-буль, – забулькала Каринка. Овечки мигом разбежались. Я рассердилась и пнула Каринку в бок.

– Мня-мня-хрррррррррр, – отозвалась она.

– Захрмар, – зашипела я, – сто тысяч захрмаров тебе, вот!

Манька заворочалась, повернулась на бок и сунула свою пятку мне под нос. Я подумала и потянула ее за большой палец ноги. Она тут же нашла мою ступню и потянула за мой палец.

Контакт был налажен. Мы принялись терзать друг другу пальцы на ногах. Потом Манька тихонечко нырнула под одеяло и вынырнула с моей стороны.

– Я хотела тебя защекотать под ногой, но потом подумала, что ты рассмеешься, проснется Каринка и убьет нас, – зашептала она мне в ухо.

– Убила бы в момент, – шепнула я ей в ответ, и мы тихонечко захихикали.

– Хрррр! – угрожающе возвысила над нами голос Каринка.

Мы снова замолчали.

Манька завозилась, обняла меня и положила голову мне на плечо.

– Давай поиграем в мечту, – предложила она.

– Давай! – согласилась я.

«Поиграть в мечту» было нашей излюбленной забавой. Суть игры заключалась в том, что мы по очереди называли вещи, о которых мечтали, но которые, по разным причинам, были нам недоступны.

Подозреваю, что так развлекались все измученные дефицитом советские дети!

– Жвачка с малиновым вкусом. Розовая. Пачку. Нет, лучше коробку, – шепнула Манька.

– Которая выдувается большим пузырем? – уточнила я.

– Естественно, – обиделась Маня, – выдувается и громко лопается! Теперь ты давай.

– Платье как у Золушки из фильма «Три орешка для Золушки», – зашептала я.

– С диадемой и туфельками? – уточнила Манька.

– Естественно, – обиделась я, – не в сандалиях же такое платье носить.

– И с красной шапкой с помпоном, которую мне Ба связала, – тихонечко захихикала Маня.

Я прыснула.

– Так, ладно, продолжим. Я хочуууууууу, ммм, цветик-семицветик, вот! – шепнула Манька.

– Тогда сразу проси волшебную палочку, – подняла голову с подушки я, – а то цветик-семицветик – это всего-навсего семь желаний.

– Хрррррррррррррррррррррррр! – заворочалась в постели моя сестра.

Мы замолчали.

– Лааадно, это не считается, давай я лучше другое загадаю, – протянула через минуту Манька, – помнишь, в отделе игрушек мы видели немецкую куклу с сеточкой на волосах и с сумочкой через плечо? Вот такую хочу.

– Которая стоит двадцать пять рублей?! – ужаснулась я.

– Да, – вздохнула Манька, – которая стоит двадцать пять рублей и восемьдесят копеек.

Мы пригорюнились. Одно дело мечтать о несбыточных вещах, таких как коробка жвачки с малиновым вкусом или волшебная палочка, а другое дело – о совершенно реальной немецкой кукле с сеточкой на волосах и с сумочкой через плечо в отделе игрушек. Которую, если не видит продавец, можно взять с полки и даже немного подержать в руках. Можно даже, затаив дыхание, погладить пальчиком шелковистую сеточку на волосах и полюбоваться розовой блестящей пряжкой на сумочке через плечо. Но двадцать пять рублей восемьдесят копеек – это очень большие деньги, и наши родители не могут позволить себе купить такую дорогую игрушку!

Назад Дальше