Напряжение в комнате нарастало все сильнее. Глэйдеры сидели совершенно беззвучно, словно каменные изваяния. Вдруг по Хомстеду откуда-то издали эхом прокатился скрежет металла, после которого раздался треск дерева; Томас решил, что гривер решил взобраться по задней стене дома — противоположной той, которую монстры крушили в прошлые разы. Через несколько секунд шум повторился, но уже гораздо громче, и доносился он сразу со всех сторон — ближайший к ним гривер находился прямо за окном. Воздух в комнате, казалось, застыл, превратившись в твердый колкий лед. Томас прижал кулаки к глазам; томительное ожидание буквально убивало его.
Вдруг где-то наверху раздался оглушительный хруст ломающихся досок и звон битого стекла; весь дом затрясся. Услышав чьи-то истошные вопли, за которыми послышался топот спасающихся бегством, Томас помертвел от ужаса. Грохот и хор испуганных голосов свидетельствовали о том, что все, кто находился наверху, разом ринулись на первый этаж.
— Он схватил Дэйва!.. — заорал кто-то срывающимся от страха голосом.
Никто рядом с Томасом не шелохнулся. Он не сомневался, что все без исключения в комнате почувствовали облегчение и в то же время угрызения совести от радости, что хотя бы в эту ночь им больше ничто не угрожает. Две ночи подряд гриверы забирали только одного человека, поэтому глэйдеры уверовали в то, что сказал Галли.
Томас подскочил как ошпаренный, когда прямо за дверью раздался чудовищный грохот, сопровождаемый воплями и треском дерева, словно монстр начал пожирать целиком всю главную лестницу. Секунду спустя грохот ломающегося дерева повторился — на этот раз гривер разнес в щепки главный вход, — тварь проползла через весь дом и теперь вылезла наружу.
Томаса охватил приступ паники. Сейчас или никогда.
Юноша вскочил на ноги и бросился к двери комнаты, рывком распахнув ее. За спиной услышал крик Ньюта, но проигнорировал его и пулей вылетел в холл, перепрыгивая и лавируя между сотен щепок и обломков, разбросанных по полу. Прямо перед собой — там, где должна была находиться входная дверь, — он увидел огромную дыру, по краям которой безобразной бахромой торчали обломки досок. Пробежав прямо через нее, Томас выскочил в серую ночь во дворе.
— Том! — раздался крик Терезы у него в мозгу. — Что ты делаешь!
Не обращая на нее внимания, он продолжал бежать.
Гривер, схвативший Дэйва — парня, с которым Томасу ни разу не довелось поговорить, — жужжа и лязгая железными шипами по камню, катился к Западным Воротам. Остальные гриверы поджидали его в центре площади и немедленно устремились следом за своим компаньоном в Лабиринт. Томас понимал, что глэйдеры решат, будто он собрался покончить жизнь самоубийством, но, не колеблясь ни секунды, ринулся в самую гущу монстров. Те, видимо, такого поворота событий не ожидали и на мгновение замерли.
Томас быстро вскочил на того, который удерживал Дэйва, и попытался высвободить парня, надеясь, что тварь ослабит хватку и переключится на него. От пронзительных воплей Терезы череп буквально раскалывался на части.
Три гривера бросились на него как по команде, разом ощетинившись клешнями, иглами и крюками. Томас отчаянно бил ногами и руками, отпихивая ужасные металлические приспособления, заодно умудряясь наносить удары и пинать пульсирующие скользкие туши монстров — разделить судьбу Дэйва в его планы совсем не входило; он хотел, чтобы его только ужалили. Яростный натиск все усиливался, и Томас почувствовал, как буквально на каждом дюйме его тела стали возникать очаги боли — многочисленные уколы игл свидетельствовали о том, что Томас добился своей цели. Крича и продолжая неистово молотить руками и ногами, отбивая атаки, он покатился по земле прочь от чудовищ. В крови бурлил адреналин. Ни на секунду не прекращая борьбы, он, наконец, откатился на относительно свободный пятачок земли, затем вскочил на ноги и что есть мочи бросился наутек.
Как только он оказался вне досягаемости рук гриверов, те сразу отступили и немедленно скрылись в Лабиринте. Завывая от боли, Томас рухнул на землю.
Уже через секунду к нему подбежал Ньют, а за ним Чак, Тереза и еще несколько человек. Ньют схватил Томаса под мышки и приподнял.
— Хватайте за ноги! — скомандовал он.
Юноша почувствовал, будто мир вокруг него завертелся; помутилось в голове и затошнило. Кто-то — он не смог разобрать кто, — бросился выполнять приказ Ньюта. Томаса пронесли через площадь, втащили в Хомстед, затем через изуродованный холл отнесли в какую-то комнату и уложили на кровать. Мир вокруг уже не просто крутился, а начал распадаться на куски.
— Ты что натворил, твою мать!.. — заорал Ньют ему в лицо. — Как можно быть таким идиотом?!
— Нет… Ньют… ты не понимаешь… — Томас должен был сказать это раньше, чем провалится в небытие.
— Молчи! — приказал Ньют. — Не трать силы!
Томас почувствовал, как кто-то ощупывает ему руки и ноги, сдирает с него одежду, пытаясь понять, насколько серьезно он пострадал. Услышал голос Чака, с облегчением отметив, что с его другом все в порядке. Затем медак сказал что-то про несколько десятков уколов на теле.
Тереза стояла у его ног, рукой сжимая его правую лодыжку.
— Зачем, Том? Зачем ты это сделал?
— Потому что… — У него не осталось сил, чтобы сконцентрироваться.
Ньют крикнул, чтобы принесли противогриверную сыворотку, и через минуту Томас почувствовал укол в руку. Из места инъекции по всему телу распространилось тепло — успокаивающее, уменьшающее боль. Но Томасу по-прежнему казалось, будто мир разваливается, и он понял, что через какие-то несколько секунд потеряет сознание.
Комната вертелась все быстрее и быстрее, цвета слились в одно размазанное пятно. Прежде чем темнота окончательно поглотила Томаса, он собрал последние силы и прошептал, в надежде, что окружающие его услышат:
— Не волнуйтесь… Я сделал это специально…
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ
Когда началась Метаморфоза, Томас полностью потерял чувство времени.
Как и в Ящике в день прибытия в Глэйд, он ощутил темноту и холод. Но на этот раз не чувствовал ни ног, ни тела. Он как будто плыл в пустоте, глядя в черную бездну. Томас ничего не видел, ничего не слышал, не улавливал никаких запахов. Его как будто лишили пяти основных чувств и отправили парить в вакууме.
Время тянулось бесконечно. Оно казалось вечностью. Постепенно страх сменился любопытством, а оно, в свою очередь — скукой.
Наконец, после периода томительного ожидания, что-то начало меняться.
Будто подул легкий ветерок, неосязаемый, но слышимый. Затем где-то далеко вдали Томас увидел белесый туман, плавно извивающиеся клубы которого постепенно превратились в настоящий торнадо, который протянулся так далеко, что юноша уже не видел ни начала, ни конца его бешено вращающейся воронки. И тут он почувствовал, как чудовищный порыв ветра, словно шторм, застигший утлое суденышко, ударил его в спину, разорвал одежду, растрепал волосы и стал затягивать в бушующую воронку смерча.
Башня из клубящегося тумана начала надвигаться на него — или, может быть, сам Томас плыл в ее направлении, — сначала медленно, а затем со все более угрожающей скоростью. Там, где всего несколько секунд назад Томас видел отчетливые очертания тоннеля, теперь простиралась бескрайняя белая гладь. И вот она его поглотила.
Томас почувствовал, как белесая мгла окутала мозг, и сразу же в сознание бурным потоком ворвались воспоминания из прошлого.
Все остальное обратилось в боль.
ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ
— Томас.
Голос — далекий раскатистый голос — прозвучал словно эхо в длинном туннеле.
— Томас, ты меня слышишь?
Он не хотел отвечать. Однажды его разум отключился, не в силах вынести боль, и теперь Томас боялся, что если позволит себе прийти в сознание, все повторится. Сквозь веки он увидел свет, но открыть глаза не мог, продолжая лежать неподвижно.
— Это Чак. Как ты, Томас? Пожалуйста, только не умирай, чувак.
И тут он все вспомнил: Глэйд, гриверов, их жалящие иглы, Метаморфозу. Воспоминания… Лабиринт не имеет разгадки! У них только один путь к свободе — путь ужасный, о котором они даже не предполагали. Томас был раздавлен отчаянием.
Застонав, он усилием воли заставил себя приоткрыть веки и увидел над собой пухлое лицо Чака, испуганно наблюдающего за ним. Впрочем, очень скоро глаза мальчика засветились радостью, и он расплылся в улыбке. Несмотря ни на что, несмотря на весь ужас, который ему пришлось пережить, Чак улыбался.
— Он очнулся! — закричал мальчик, ни к кому конкретно не обращаясь. — Томас очнулся!..
Звонкий крик мальчика заставил Томаса вздрогнуть; он снова закрыл глаза.
— Чак, тебе обязательно орать? Мне так погано.
— Он очнулся! — закричал мальчик, ни к кому конкретно не обращаясь. — Томас очнулся!..
Звонкий крик мальчика заставил Томаса вздрогнуть; он снова закрыл глаза.
— Чак, тебе обязательно орать? Мне так погано.
— Извини. Я правда очень рад, что ты выжил. Скажи спасибо, что я тебя не расцеловал от счастья.
— Лучше не надо, Чак. — Томас снова открыл глаза и попытался принять сидячее положение, вытянув ноги на кровати и откинувшись на стену у изголовья. Все суставы и мышцы страшно ныли. — Как долго я провалялся? — спросил он.
— Три дня, — ответил Чак. — В целях безопасности тебя на ночь прятали в Кутузке, а днем опять переносили сюда. За все время нам раз тридцать казалось, что все — не выкарабкаешься. Но сейчас ты как огурчик!
Томас прекрасно представлял себя со стороны и знал, что выглядит отвратительно.
— Гриверы возвращались?
Восторг Чака угас в мгновение ока; он потупил взор и уставился в пол.
— Да. Схватили Зарта и еще двоих. По одному за ночь. Минхо с остальными бегунами снова прочесывали Лабиринт, пытаясь найти выход или что-то, к чему можно было бы применить тот дурацкий код, который вы обнаружили. Тухлый номер… Как думаешь, почему гриверы каждый раз забирают только одного шанка?
Томас почувствовал приступ дурноты — теперь он знал точный ответ и на этот вопрос, и на некоторые другие. Знал достаточно, чтобы понять, что иногда лучше чего-то и не знать.
— Найди Ньюта и Алби, — наконец сказал он. — Скажи, что надо созвать Совет. Как можно скорее.
— Ты не шутишь?
Томас вздохнул.
— Чак, я только что пережил Метаморфозу. Ты правда думаешь, что мне сейчас охота шутить?
Не говоря ни слова, Чак вскочил, пулей вылетел из комнаты и принялся звать Ньюта. По мере того как мальчик удалялся, его оклики делались все тише и тише.
Томас закрыл глаза и откинул голову назад, на стену. Затем мысленно позвал ее:
— Тереза.
Некоторое время она не отвечала, но внезапно у него в мозгу зазвучал ее голос, да так отчетливо, словно девушка сидела рядом.
— Это было действительно глупо, Том. Очень и очень глупо.
— Пришлось на это пойти, — ответил он.
— Я страшно злилась на тебя предыдущие два дня. Видел бы ты себя. Кожа, вены…
— Ты на меня злилась? — Томас затрепетал от мысли, что небезразличен девушке.
Она помолчала.
— Ну, я просто хотела сказать, что убила бы тебя собственными руками, если бы ты умер.
В груди у Томаса разлилось приятное, почти осязаемое тепло, и неожиданно для себя самого он даже приложил к сердцу руку.
— Ну… Тогда, наверное, спасибо.
— Так что с твоей памятью? Много вспомнил?
Он помедлил.
— Достаточно. Помнишь, ты сказала, что это мы поставили их в такие условия…
— Я была права?
— Знаешь, мы совершали плохие поступки, Тереза…
Он уловил исходящее от девушки чувство досады, как будто у нее назрел целый миллион вопросов, но она не знала, с какого начать.
— Назначение кода вспомнил? — спросила Тереза, словно не хотела узнать, какую роль играла во всем происходящем. — Ты хоть что-нибудь вспомнил такое, что поможет нам отсюда выбраться?
Томас молчал. Ему сейчас не хотелось с ней обсуждать этот вопрос. По крайней мере, до того момента, как он все хорошенько обдумает. Их единственный шанс выбраться из Лабиринта был сопряжен со смертельным риском.
— Возможно, — отозвался он. — Но это не будет легкой прогулкой. Надо созвать Совет. Я попрошу, чтобы тебе разрешили на нем присутствовать. Утомительно рассказывать все по нескольку раз.
Какое-то время оба молчали, явственно ощущая безрадостное настроение, исходящее друг от друга.
— Тереза.
— Да.
— Лабиринт не имеет разгадки.
Прежде чем ответить, она долго молчала.
— Думаю, теперь это всем очевидно.
Слышать боль в голосе Терезы — а он отчетливо ощущал ее у себя в мозгу — было почти невыносимо.
— Не волнуйся. Как бы то ни было, Создатели рассчитывают, что мы найдем выход. У меня уже созрел план.
Он хотел вселить в нее надежду, пусть и призрачную.
— Да неужели?
— Я серьезно. Правда, задумка ужасная, и часть из нас может погибнуть. Что скажешь? Звучит обнадеживающе!
— Не то слово. Что за план?
— Нам придется…
В комнату вошел Ньют, помешав закончить мысль.
— Потом расскажу, — моментально свернул разговор Томас.
— Только поскорей! — попросила она и отключилась.
Ньют подошел к кровати и уселся рядом.
— По тебе и не скажешь, что ты болен, Томми.
Томас кивнул.
— Слабость еще есть, но в целом чувствую себя нормально. Думал, будет гораздо хуже.
Ньют покачал головой, лицо его выражало смесь гнева и восхищения.
— Блин, то, что ты сделал, с одной стороны — смело, с другой — глупо. Кажется, ты здорово преуспел и в том, и в другом. — Он сделал паузу и покачал головой. — Но я понимаю, зачем ты на это пошел. Вспомнил что-нибудь? Что-нибудь полезное для нас?
— Надо созвать Совет, — сказал Томас, принимая более удобное положение на кровати. На удивление, боли он почти не ощущал, лишь головокружение. — Пока все хорошо помню.
— Да. Чак мне сказал. Созовем. Только зачем? Что ты узнал?
— Это тест, Ньют. Один большой тест.
Ньют понимающе кивнул:
— Типа эксперимента?
Томас замотал головой.
— Ты не понял. Создатели занимаются селекцией — отбирают лучших из нас. Подбрасывают нам свои Переменные и ждут, когда мы сдадимся. Тестируют наш запас терпения, волю к победе и способности к борьбе. Отправка сюда Терезы и последующие резкие изменения — всего лишь очередная Переменная. Так сказать, окончательный анализ. И теперь настало время последнего испытания — непосредственно побега.
Ньют удивленно поднял бровь.
— Что ты хочешь сказать? Ты знаешь путь на свободу?
— Да. Созывай Совет. Немедленно.
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
Через час Томас, как и пару недель назад, предстал перед Советом кураторов. Терезу на заседание не пустили, чем вызвали у них обоих серьезное недовольство. В отличие от Ньюта и Минхо, остальные члены Совета все еще относились к девушке с недоверием.
— Начинай, Шнурок, — сказал Алби со своего места в центре полукруга из стульев, два из которых оставались незанятыми — горькое напоминание о том, что Зарта и Галли схватили гриверы. Вожак глэйдеров сидел рядом с Ньютом и, кажется, полностью восстановился после недавнего нападения. — И постарайся не ходить вокруг да около.
Томас, который после Метаморфозы все еще ощущал себя неважно, немного помолчал, собираясь с мыслями. Ему предстояло рассказать многое, и он хотел быть уверенным, что его история не прозвучит как бред сумасшедшего.
— Это долгая история, — начал он. — На пересказ всего времени нет, поэтому я постараюсь передать самую суть. Когда я проходил через Метаморфозу, в памяти возникали картинки — сотни картинок, — как будто мне один за другим показывали слайды. Я многие из них запомнил, но обо всех рассказывать нет никакого смысла. Часть образов я забыл почти сразу, некоторые начинают стираться из памяти только сейчас. — Он сделал паузу, снова подбирая слова. — Но вспомнил я достаточно. Создатели нас испытывают, а Лабиринт вообще не имеет разгадки. Все это лишь тест. И для последующих ключевых экспериментов им нужны победители, то есть — выжившие здесь.
Он умолк, начиная сомневаться, что выстроил цепочку мыслей правильно.
— Что?.. — воскликнул Ньют.
— Давайте я начну заново, — сказал Томас, потирая глаза. — Всех нас отобрали для испытаний еще в раннем детстве, хотя и не знаю, почему и с какой целью. В памяти остались бессвязные обрывки воспоминаний и ощущение, будто произошло что-то плохое и мир изменился. Что именно произошло — не знаю. Создатели нас похитили, и что-то мне подсказывает, что угрызения совести по этому поводу их не мучают. Они каким-то образом высчитали, что мы обладаем коэффициентом интеллекта выше среднего, и поэтому выбор пал на нас. Все сведения очень обрывочны, так что подробностей не знаю, да они и не имеют значения, по большому счету. Свою семью я не помню, как и ее дальнейшую судьбу. Знаю, после того, как нас украли, следующие несколько лет мы проходили обучение в специальных школах и, в общем, жили нормальной жизнью до того момента, как Создатели смогли наконец профинансировать строительство Лабиринта. Все наши имена — всего лишь дурацкие клички — производные от известных имен. Алби от Альберта Эйнштейна, Ньют от Исаака Ньютона. А меня назвали Томасом в честь Эдисона.