– Это же шпионская лохань, ребята. Авось проскочим через ПВО.
– Ну… не будем загадывать. – Капитан повертел экран, потом поднял взгляд. – Я тоже, например, боюсь. Хочу вернуться и поучаствовать в освобождении Ростова. А ежели бог даст, то и других городов. Слышал, Стариков?
– И я хочу еще повоевать, – ответил Степан, а потом прикоснулся языком к ране в уголке рта. Язва образовалась несколько секунд назад: пересохшая кожа лопнула, выступила соленая лимфа. Кашлять захотелось так, что Степка не смог утерпеть: плотно прижал ко рту рукав пыльника и заперхал. Бойцы невольно посмотрели в его сторону, наверное, решили, будто это захрипело в двигателях «блюдца». От кашля лопнул и второй уголок рта. Степка опустил руку и зашмыгал носом, стараясь не встречаться с ребятами взглядом.
– Десять минут. – Слюсарь снова уставился в экран. – Вокруг ни огонька. Темно, и дождь пошел.
– Это нам только на руку, – сказал Саша, все еще беспокойно поглядывая на Степку.
– Соберитесь, мужики! – проворчал капитан. – Перехватчиков пока нет. Приготовьтесь к выгрузке «посылки».
– Все перехватчики, наверное, стянуты к Ростову, – предположил Саша.
– Девять минут. Автоматика подорвет боеголовку через девяносто секунд после включения. Можно еще обнулить таймер, это приведет к мгновенному взрыву.
Зураб затопал по полу, точно хотел проверить, не затекли ли ноги. Саша усиленно тер усы, придавая им все более взъерошенный вид.
Степан почувствовал, что ему тяжело дышать. Это вообще никуда не годилось. Он закрыл глаза, вспомнил те образы, которые до сих пор придавали ему сил: весенний солнечный день, цветущая сирень, дребезг велосипедного звонка, праздничные колонны, отец в парадном кителе, мать в легком платье… Но попытка не удалась. Образы были отравлены бурно развивающейся болезнью и глухим отчаянием. По улицам Каменки и Трудового шли толпы измененных уродов, вместо флагов они несли нанизанные на копья головы казаков Старого Режима. Отец из красавца офицера превратился в старика с изувеченным лицом и пластмассовой рукой. За спиной матери открывалась дверь, и ее похищали во тьму тонкорукие и тонконогие существа с вытянутыми головами. И даже велосипедный звонок звучал как сигнал тревоги. А вместо солнца в небесах над двускатной крышей дома сияло пламя воздушного ядерного взрыва.
Слюсарь наклонился к контейнеру, со щелчком снял крышку с панели управления. Теперь он мог одним касанием превратить «блюдце» вместе с добрым участком степи в пар и пепел. Капитан снова взглянул на свой экран. На лице его появилось удовлетворение.
– На горизонте – свет. По твоим координатам, Стариков, точно что-то есть. Пять минут. И до сих пор – ни одного перехватчика. – Он обвел взглядом бойцов: – Гириян и Стариков, выталкиваете телегу, как только аппарель опустится.
– Есть! – в один голос отозвались Степан и Зураб.
– Новенький! – Капитан вперил в Степку строгий, но одновременно взволнованный взгляд. – Ты держишься за контейнером, с аппарели не сходишь. Вытолкнул – и обратно в кабину, на свое местечко. Как понял?
– Так точно, понял, – быстро проговорил Степка. Во рту стало так сухо, что оказалось сложно произнести даже несколько слов.
– Медведев, ты держишь левую сторону, я возьму правую.
– Есть, – отозвался Саша, снимая с клипсы автомат.
– Я включаю таймер, и все мы уносим ноги в темпе вальса. – Капитан посмотрел на экран. – Четыре минуты до цели. И три – до входа в зону поражения.
– А что с перехватчиками? – спросил Зураб, сверкая глазами.
– Небо «чистое»… Света на горизонте все больше. Похоже на город.
Степан снова закашлялся. В горле перехватило, ему показалось, что он сейчас потеряет сознание. Но дыхание восстановилось с жалобным всхлипом, Степка замотал головой, приводя себя в чувство.
– Стариков! Задолбал! – прикрикнул на него Слюсарь. – И без твоих хрипов тут забот хватает!
– Все в порядке, – смог кое-как ответить Степан. Он чувствовал мерзкий привкус, хотелось сплюнуть. «Только бы не выход спор! – билась паническая мысль. – Только бы не выход, иначе всем конец!» Саша и Зураб смотрели на него с каменными лицами, не нужно было обладать особыми способностями, чтобы понять, что теперь и они разделяют сомнения командира.
– Пусть сидит в кабине, – предложил Саша. – Ясно же, что мальцу худо. Еще наломает дров…
– Со мной все хорошо, – упрямо соврал Степан и добавил уже искренне: – Я не подведу.
– Это мы уже слышали… – вздохнул капитан. – Две минуты.
«Блюдце» начало торможение. Ремни врезались в грудь, и Степан заскрежетал зубами. Он схватил свой автомат за цевье, не извлекая его из крепления. Прикосновение к оружию укрепило дух, как рукопожатие друга.
– Я уже вижу эту хреновину! – На лице Слюсаря снова лежал отсвет от близко поднесенного экрана. – Похожа на иглу или на мачту. Вертикальный ряд навигационных огней. Хорошо заметно на большом расстоянии. Возможно, это астропорт. Возможно, маяк. Черт его… Одна минута. Султан выбирает место для посадки. Ну-ка, взбодрились!
По корпусу «блюдца» прошла дрожь, это выдвинулись опоры. Саша и Зураб нахлобучили капюшоны, оно и понятно, ведь снаружи – льет. В последние секунды полет «блюдца» стал менее устойчивым, аппарат кренился с борта на борт, пока пилот тянул последние метры до точки посадки.
От рывка натянулись ремни, Степан ударом ладони разомкнул замок крепления. Заныли электромоторы, опускающие аппарель, внутрь кабины ворвался свежий, пахнущий дождем и степью воздух. Степан выхватил автомат из клипсы, повесил его за спину.
– Сука! – Капитан сунул экран в карман пыльника. – Перехватчики в двух минутах! Вперед, вперед!
Зураб разблокировал колеса тачки, и та под весом контейнера покатилась по аппарели. Степке оставалось лишь чуть-чуть направлять ее, чтоб она не вильнула вбок. Степан шел, придерживая контейнер сзади, а Зураб – рядом с передним правым колесом.
Капитан и Саша выскользнули наружу, каждый взял под контроль свой сектор. Шелестел дождь, капли звонко хлестали по исходящему паром «блюдцу». Степан поднял взгляд и увидел размытую колонну бело-голубого света, ее льдистые отсветы лежали на поникшей траве и отражались в мелких лужицах. Каких-то деталей было не разглядеть из-за пелены дождя.
Зацокали копыта, хрипло заржала лошадь. Никто не ожидал услышать этот звук в обжитых пришлыми краях. Слюсарь отвлекся от открытой панели управления. Степка, Саша и Зураб невольно повернули головы к силуэтам всадников, проступившим сквозь дождь и холодное свечение.
Недоумение и проволочка длились несколько секунд, однако и этого хватило, чтобы случилось непоправимое.
Всадники на скаку открыли огонь из автоматов. Пули с чавканьем впились в напитавшуюся влагой землю, выбивая фонтанчики грязи. Слюсарь, матюгнувшись, повалился на траву и заметался с боку на бок, точно пытался сбить видимое лишь ему пламя. Зураб ушел кувырком вперед, отточенным до миллиметра движением перехватил «калаш» и выпустил длинную очередь. Саша в это же время принялся методично стрелять одиночными, используя контейнер вместо укрытия. Степан кинулся к Саше, опустился на колено и полоснул свинцом из-за заднего колеса тачки. Глаза привыкли к бело-голубому свечению, и сразу стала отчетливо видна асимметрия туловищ и голов всадников. Это были измененные, патрулировавшие территорию, прилегающую к городу пришлых. Кто бы мог предположить, что и у пришлых теперь есть кавалерия.
– Зураб! Таймер! – закричал Саша. – Мы прикроем!
Зураб вел огонь, распластавшись на земле, в двух метрах от него ерзал по грязи раненый Слюсарь. Поднять голову не было возможности, вражеские пули звонко клевали контейнер и высекали искры из борта «блюдца».
Саша застрелил под одним из всадников лошадь, Степан срезал второго урода, еще трое измененных разъехались в стороны, прекращая стрелять лишь тогда, когда им нужно было заменить магазин.
– Заберите капитана на «блюдце»! – закричал Степан.
– Зураб, подрывай! – требовал Саша, не прекращая размеренный огонь; еще одна лошадь лишилась наездника.
– Подрывай! Подрывай! – повторял на одной интонации капитан.
– Зураб! – Степка в отчаянии высунулся из-за контейнера. Ему было очевидно, что нужно сделать, но в суматохе боя он не понимал, что остальные не могут прочитать его мысли. – Забери капитана на «блюдце»! И улетайте!
Саша швырнул в дождь гранату. Через секунду по ушам ударил хлесткий хлопок, плеснуло во все стороны грязью. Испуганные лошади встали на дыбы. Зураб схватил Слюсаря за грудки и поволок прямо по траве к аппарели.
– Подрывайте, дураки! – кричал капитан, извиваясь от боли. – Перехватчики! Перехватчики, мать вашу!
Степан увидел, как от световой колонны маяка отделились три серебристые звездочки: это были «блюдца», отправленные по их души. Саша обежал контейнер и остановился у окропленной кровью Слюсаря панели управления. На его усатом лице появилось удрученное выражение.
– Этот таймер… Даже не знаю, где он… – пробубнил он. – Я, в общем, включаю все подряд. Будь что будет…
Загрохотали выстрелы. Саша пригнулся, повел стволом автомата, выискивая врага. Всадники двигались по кругу, их осталось двое, но, судя по грохоту копыт, к ним уже мчало подкрепление.
Пули летели со всех сторон, и укрыться теперь можно было лишь в кабине «блюдца». Зураб уже тащил Слюсаря по аппарели, еще минута, и он, того гляди, вернется в бой. Если так дело пойдет дальше, то пилот тоже вступит в перестрелку, и это будет означать, что они увязли на холме с плоской вершиной до прибытия вражеских перехватчиков.
– Уходите все! – закричал Степан. – Я подорву!
Во тьму полетела еще одна граната. Снова рвануло, с неба градом посыпались мокрые комья земли. Почти по-человечески закричала смертельно раненная лошадь. Саша принялся бить короткими очередями с бедра, вертясь на месте, словно волчок.
Степан прыжком переместился к нему и схватил бойца за плечо:
– Я подорву!
Саша недоуменно поглядел на Степку. Это походило на кошмарный сон: дождь, холодный призрачный свет, кошмарные всадники, напирающие со всех сторон, свист пуль и считаные секунды времени. Всего лишь одна простая мысль, единственное правильное решение, но его никто не хотел услышать.
– У меня костянка! – закричал Степан. – Мне конец! Улетайте! Полминуты – и подрываю! – Он толкнул упирающегося Сашу к «блюдцу». А потом еще раз и еще. – Мне нельзя возвращаться!
Свинцовый рой вспорол между ними воздух, высек искры из контейнера и завыл рикошетами. Сашу зацепило: одна из шальных пуль вырвала из плеча клок мяса. Степан же упал на зад, приложившись спиной об контейнер. Он закричал, стиснул спусковой крючок, и автомат заметался в его руках, посылая «ответку» вслед стремительно мчащим сквозь дождь силуэтам.
– Уходи! Полминуты, и взрываю!
Степан вопил так громко, насколько это позволяли легкие. Саша бросил на Степку еще один долгий взгляд, он сжимал свою рану, между пальцами струилась кровь. Затем боец все понял, он сухо кивнул и без лишних слов переместился к «блюдцу». Заныли электромоторы, аппарель поползла вверх. Зураб, стоя на одном колене, стрелял из грузовой кабины, пока это было возможно.
– Улетайте! Улетайте! – повторял Степан, заглушая собственными криками страх и подступающую панику. В тот момент он словно заново родился, никакого кашля, никаких помутнений сознания. Только он, только дождь, только силуэты всадников, кружащих во тьме, только контейнер, только один главный тумблер.
А затем «блюдце» рвануло с места в карьер. На северо-запад, в сторону оставленного «Плацдарма № 2». Пилот-татарин выжал из трофейной машины все, на что она была способна. Степан уже знал, каково быть распластанным невидимым прессом перегрузки по полу или переборке летательного аппарата пришлых. Но и снаружи эффект оказался ничего себе. По ушам ударил грохот, поток воздуха выбил измененных из седел, перепугал лошадей, вдавил Степана в грязь.
Небо гудело от тревожных раскатов. Одно «блюдце» удалялось, но приближались три перехватчика.
– Один… два… три… четыре, – принялся считать вслух Степан. Он обещал дать ребятам тридцать секунд, но и их могло не оказаться. Степка поднялся, опираясь на приклад автомата. Один из измененных копошился в траве: то ли пытался спрятаться, то ли искал оброненное оружие.
– Десять… одиннадцать… двенадцать… – Степан нажимал курок на каждый счет.
Измененного качнуло, его асимметричная голова стала еще кривее. Раскинув непропорционально длинные руки, урод повалился на спину.
– Шестнадцать… семнадцать…
Перехватчики были совсем рядом. Шли тройкой, лидер и два ведомых. Они походили на уже знакомые Степану «треугольники», но были меньше размерами. Вокруг всех мерцали коконы бело-голубого света.
– Двадцать… двадцать один… – Степан потянулся к панели управления.
В бок словно врезали палкой, он качнулся, схватившись для равновесия за контейнер. И только в этот момент услышал хлесткий звук выстрела из трехлинейки. Степан не почувствовал боли, лишь мокрую тяжесть мгновенно напитавшейся кровью гимнастерки под пыльником. Грохот копыт нарастал вместе с гулом несущихся на малой высоте перехватчиков. Степан понял, что его обложили со всех сторон. К счастью, не нужно было много сил, чтобы перебросить единственный тумблер.
– Двадцать пять… двадцать шесть…
Один из ведомых перехватчиков резко сбросил скорость и покинул строй. Теперь «блюдце» шло на бреющем полете точно на вершину холма, освещая своим сиянием мчащих на полном скаку измененных всадников. Энергопушка выплюнула сгусток плазмы. Заряд вгрызся в землю неподалеку от Степки.
– Двадцать восемь… двадцать девять…
Испаряя по пути дождь, в его сторону устремилось сразу несколько лучей.
Степан переключил тумблер. Сделал это без всяких эмоций, словно он перестал быть человеком, а превратился в биоконстукцию, выполняющую приказ. Только в его случае главенствовало не чье-то распоряжение, а собственное глубокое чувство долга. Наверное, солдаты, ведомые тем же порывом, в Великую Отечественную бросались грудью на амбразуры вражеских пулеметов или с гранатами под траки «Тигров». В одно кратчайшее мгновение Степан ощутил ладонями, как контейнер вздрогнул от пробудившейся мощи.
Что произошло дальше, Степка так и не понял. Время остановилось, а он внезапно осознал, что смотрит одновременно во все стороны.
Ненастная мглистая ночь стала прозрачной и раскаленно-белой, как августовский полдень в степи. Заряды плазмы, которые должны были испепелить контейнер и одного упрямого солдата, утратили направленность, превратились в клубки молний, расплющенные встречным потоком энергии, высвобожденной из боеголовки. Все три неприятельских «блюдца» застыли в бездонных небесах, из-за большой скорости их контуры были смазанными. Степану они показались остроконечными кусками сухого льда, брошенными на солнцепеке. Лед плавился слой за слоем, переходя из твердого состояния в газообразное.
Степан переключил внимание на приближающихся всадников. Он увидел дюжину оскалившихся скелетов, скачущих на таких же мертвых лошадях. До цели им явно было не дотянуть. Оружие – автоматы, винтовки, арбалеты и копья – таяло в костяных руках. Затем начали истончаться и кости; истончаясь, они ломались, а их осколки перемешивались.
Тогда Степан устремил взор вдаль: к цели, некогда выглядевшей как колонна света. Тонкая, будто тараканья лапа, построенная по законам нечеловеческой геометрии конструкция была разорвана в нескольких местах, в воздухе застыл вихрь из обломков, пара и молний.
Потом Степан поглядел на боеголовку и увидел вместо контейнера ажурную структуру, состоящую из множества повторяющих друг друга форм. Она походила на очень сложный, стремящийся раскрыться бесконечное число раз цветок. Несмотря на свое неестественное состояние, Степан понял, что «цветок» его «слепит» и что его несуществующим глазам «больно».
Он «отвернулся» и внезапно понял, что холм исчез, точно кто-то просто передвинул декорацию. Под Степаном обнажился массив древнего известняка, состоящий из мириад окаменелых доисторических моллюсков и микроорганизмов. Можно было рассмотреть каждую раковину, каждый завиток, каждый членик, каждое ребро. Причем не только сверху, а в каждом геологическом слое – вплоть до разогретых подземным давлением базальтов в глубине земной коры.
Степка «вынырнул» из глубин и устремился вверх. «Блюдца» уже почти растаяли, превратившись в обширные облака металлического пара. С небес смотрели тысячи звезд и галактик, и каждый их взгляд был сродни эфемерному щупальцу плазмы, выпростанному к Степану, но боязливо отдернутому от распустившегося «цветка» термоядерной реакции.
Затем Степан осознал, что наблюдает «цветок» изнутри. Куда ни брось «взгляд», всюду были его бесконечно сложные, неустанно эволюционирующие «лепестки». Степан был словно рыбешка, оказавшаяся в захвате лучей хищной морской звезды.
Цвет «лепестков» непрерывно менялся, и не было ни одного известного человеческому глазу оттенка. Структура «цветка» усложнялась, усложнялась, усложнялась… Степке было тяжело наблюдать эту непрерывную игру замысловатых форм, она гипнотизировала, лишала воли, сводила с ума. Степан решил отключить свое восприятие, и как только он попытался закрыться от происходящего, вокруг него мгновенно сгустилась непроглядная тьма.
И, как ни странно, в этой темноте он почувствовал, что жизнь возвращается и что у него снова есть тело, руки и ноги; есть голова, в которой ворочается клубок хаотичных мыслей.
Тьма под смеженными веками посветлела, на черный бархат легли золотистые блики. Он словно задремал под ярким солнцем и, проснувшись, теперь ленился открыть глаза.