А девочки с каждым годом приходили в школу все наряднее и ухоженнее. И мальчики как-то по другому стали смотреть на них. Только на Настю по прежнему плевали:
– Погасим головешку, погасим головешку…
Она боялась выходить из школы. Стоило только показаться на улице, как на нее тут же накидывались злые дети, только и ждущие, когда рядом не будет учителей. И потому Настя не ходила даже в магазин. Ела то, что приносили учителя из дома: недохлебанные щи, кашу, спитой чай. Ей ведь не много надо было, даже несмотря на то, что работать у печи приходилось на всю катушку, без выходных. И дивились учителя, глядя как она становилась сытой от двух-трех ложек похлебки:
– Девчонка будто святым духом питается…
И запал ей в голову этот святой дух. В школьной библиотеке нашла она книгу о нем. Взяла к себе в кочегарку на прочтение. И как-то вечером, загрузив печь углем, устроилась с книжкой на своем диванчике, но начать читать по складам не успела. За дверью раздались тихие шаги. В кочегарку вошел молодой учитель Аполлионарий. Он всего несколько дней назад приехал по распределению в их школу – преподавать искусствоведение. Родом был из какого-то другого далека. Никого еще в местечке не знал. Потому и задержался в тот день в школе:
– Как живешь Настя?
Чудно было девочке, что кто-то интересуется ее жизнью. И от смущения Настя не ответила ничего. А Аполлионарий, пройдясь по помещению, остановил свой умный взгляд на книге о святом духе:
– Правильно. Душа в человеке главное.
Потом он обнял, прижал к себе оцепеневшую вдруг Настю. Повалил ее на старенький скрипучий диванчик. Стащил нехитрую одежонку. И сделал ей больно.
Уходя, Аполлионарий подарил ей большую шоколадную конфету. Настя сунула сладость в рот, но неожиданно ее стошнило. И еще раз, и еще.
Ее просто выворачивало наизнанку. И отпустило только под самое утро. И она уснула на своем испачканном диванчике, запрокинув утомленную голову на книгу о святом духе.
Аполлионарий заходил теперь к ней как по школьному расписанию: два раза в неделю. Раздевая ее, шептал:
– Ты понимаешь, жениться я на тебе не могу. Хотя люблю тебя, не сомневайся. Но мне надо вернуться в большой город. Там у меня друзья: артисты, художники, режиссеры… А ты здесь… На, возьми, возьми конфетку…
И засовывал ей.
К весне года она забеременела, и в связи с окончанием отопительного сезона ее уволили.
Настя, не долго думая, села в первый попавшийся поезд, оказавшийся грузовым и следовавшим далее без остановки. В пути у нее кончилась вода, но спрыгнуть на ходу она не решалась. Смотрела под откос, и голова у нее шла кругом.
Во время разгрузки Настю нашли еще живой. Вызвали дежурного по станции старшего сержанта. Тот, вздохнув и составив протокол, отвез ее в больницу.
Когда она пришла в себя, доктор в белом халате высказал:
– Тебя спасли, а ребеночка в этот раз не получилось…
Он приснился ей в ту ночь, этот маленький мальчик с лицом Аполлионария. Дите шло навстречу и жевало большую шоколадную конфету. Настю стошнило.
– У вас аллергия на шоколад, – поставил диагноз доктор, исследовавший сто грамм ее крови, – следствие какого-то сильного отравления. Не припоминаете?
– Нет…
После выписки Настя зашла в несколько попавшихся по дороге школ, но нигде истопники не требовались:
– Тепло на улице-то. Да и нет у нас своей котельной. От общей трубы топимся…
Устав, она присела на ступени магазина. Кто-то бросил ей монету, затем другую. Поняв, что ее принимают за нищенку, Настя подскочила. Швырнула монеты наземь и пошла прочь. Намаявшись же и проголодавшись, вернулась. В сумерках на ощупь нашла монеты, которые к счастью никто не заметил. Купила себя беляш. Ей ведь немного надо было.
Ночевать Настя пошла на вокзал. Дежурный по станции старший сержант тут же задержал ее для проверки документов. Привел к себе и, смилостивившись, налил чая без сахара.
Когда Настю сморило на скамеечке для задержанных, милиционер залез на нее. Она чувствовала это сквозь сон. Но не просыпалась – не крыса все-таки, до смерти не замучает.
Утром старший сержант растряс задержанную и оплодотворенную:
– Меняюсь я. Уходить тебе надо. На вот…
Он протянул ей большую шоколадную конфету с биркой «Вещ. док № 2370».
Настя затрясла головой. Сержант насупился:
– Бери, говорю. Кусай…
Настя сунула в рот конфету. На выходе из дежурки ее стошнило.
За мытье туалетов ее взяли в пассажирский поезд. В Большом городе Настя вышла в своей одежонке, пропахшей кочегаркой, больницей, нужником и скитаниями.
– То, что надо, – одной рукой зажимая нос, другой указывая на нее, проорал у Насти над ухом мужик в шляпе…, – забирайте…
Ее посадили в машину и повезли по городу. В каком-то большом доме с кучей людей и фонарей Настю раздели, помыли, одели в чужие, но чистые обноски.
– Клади ее возле урны, – кричал мужик в шляпе, – Мотор! Дворник пошел…
Настя заснула в тепле огромных ламп. Вечером ее разбудили и, сунув в руку несколько бумажек да коробку шоколадных конфет, вытолкали за дверь.
Настя шла по большим и чистым улицам. Выспавшаяся и также чистая. На ее обноски никто не обращал внимания. Да и не были они никакими обносками. Разглядела Настя, что это совсем новое платье. Порезанное только зачем-то ножницами.
А под мышкой у нее была красивая коробка.
– Девушка, вы не ко мне на день рождения идете? – зашел со спины какой-то парень.
Настя потрясла головой.
– А как же, как же я? – чуть не заплакал соспинызаходящий, – Я не могу больше один…
Настя пошла с ним. И осталась с ним.
Кассиопий был молодым потомственным токарем. Имел отдельную каморку и тягу к полноценной жизни. Он не обманул Настю – они расписались.
Настя расцвела, как роза на навозе. Прибрала каморку. Устроилась на швейную фабрику сначала ученицей, а потом – штатной мотористкой. И еще пошла танцевать в художественной самодеятельности. Что-то неудержимо тянуло ее на сцену, в яркий свет, в прыжки и вращения. И еще высматривала она в зале чей-то взгляд, чье-то лицо.
Настя увидела его ночью, лежа в постели. Как только заснул Кассиопий, Аполлионарий тут же явился к ней. В руках у него была книга о святом духе. И боль пронзила Настю от низа живота до самого сердца. И забормотала она, оправдываясь:
– Не виновата я, что ребеночек не получился. Не виновата…
День проходил за днем, ночь за ночью, а не шел у нее из головы Аполлионарий. Вспоминала Настя, как являлся он к ней в котельной. Как грубо ласкал и нежно шептал:
– Эх, Настя-Настя. Не будет тебе счастья…
И вздрагивала Настя. То за швейной машинкой, то в танце, то под Кассиопием.
Она подарила мужу сына.
– Максимильян, – назвал его Кассиопий, – милиционером будет. Старшим сержантом…
«Аполлионарий, – не слышала мужа Настя, – Аполлионарий…»
Вскоре подоспел и второй сынок.
– Филармоний, – приговорил муж, – по наукам пойдет…
«Апполионарий», – мыслила Настя. И гладила мальчика по головке. И боялась проговориться в слух.
Иногда она не могла сдержать себя и, придумав какой-нибудь предлог, уходила бродить по улицам. Настя надеялась набрести на Аполлионария. Год, два, пять, десять… На двенадцатом возле магазина шоколадных конфет она увидела его. Узнала сразу, бросилась:
– Аполлионарий, прости ради бога. Не сохранила я нашего ребенка…
В ужасе отшатнулся от нее опознанный мужчина:
– Я знать вас не знаю.
Настя заторопилась:
– Как же, как же, Аполлионарий. Школа. Кочегарка. Шоколадные конфеты. Головешка. Головешка – я…
Что-то изменилось в лице Аполлионария. Но упорно не сознавался он:
– Я не знаю вас. Отойдите…
За плечо его потянул мужчина в шляпе:
– Аполлионарий, хочешь возьмем ее с собой? Не дурна. Снимем тетку в сцене художественной самодеятельности. Эдакая ударная мать – танцовщица, е…ть ее поперек рельса…
– Я не знаю ее, не знаю, – тряс головой Аполлионарий.
– Как же, ну как же. Головешка, головешка – я, – сквозь слезы настаивала Настя.
– Прочь, прочь, ненормальная, – отмахивался Аполлионарий, – Поди прочь…
– В чем дело, – подошел к ним старший сержант с термосом.
– Все нормально, – тут же оттеснил его мужчина в шляпе, – репетиция в натуре…
Сержант с интересом глянул на Настины формы:
– Артистка значит…
Пока она смущенно опускала глаза долу, мужчина в шляпе затолкал Апполионария в автомобиль. Она бросилась было следом, но старший сержант препроводил ее в отделение.
Настя смотрела сквозь зарешеченное окно и отказывалась что-либо понимать. Пришла в себя только, когда почувствовала вкус несладкого чая. Назвала имя, адрес, место работы, хобби, дату рождения, текущие число и месяц.
Ее отпустили на четвертые сутки после полного медицинского освидетельствования. Дома Настю ждал Кассиопий. В гробу. Днем раньше, задумавшийся на работе о пропавшей жене, был он затянут в станок. Вместе с пришедшим к нему на экскурсию старшим сыном. Не сразу разглядела Настя второй гробик поменьше.
Так единовременно потеряла Настя Аполлионария, Кассиопия и Максимильяна. После похорон сидела над книгой о святом духе и гладила по головке младшего сына:
– Аполлионарий…
Сынок протестовал:
– Мама, мама, я – Филармоний…
Настя соглашалась:
– Да-да, я знаю, я помню…
Теперь она жила только для него. Вся ушла в работу. Сидела за швейной машинкой порой и по две смены подряд. Но зато Филармоний был сыт, обут, одет по лучшим журнальным обложкам.
Настя готовила его в искусствоведческий институт. Оплачивала дополнительные уроки. И Филармоний поступил-таки. Но через полгода бросил. Проскитавшись где-то неделю, вернулся под утро и пьяный, и с какой-то девкой. Заявил с порога:
– Ни какой я не Аполлионарий. Не мать ты мне. Отца никогда не любила. Изменяла ему со своим сраным Аполлионарием. Убирайся из отцовского дома…
И снова, как в юности, оказалась Настя на улице. И снова пошла на вокзал. На нашедшиеся в кармане деньги взяла билет на поезд. И из окна помахала оставшемуся на перроне с кружкой в руке старшему сержанту. Впервые в жизни она знала, куда ехала.
Книга о святом духе привела ее в монастырь.
Четыре года не выходила Настя из кельи. Не вставая с колен, молилась. Не прерывалась ни на минуту. Стоило ей только отвлечься от святых слов, как на ум приходили шоколадные конфеты. И ее тошнило.
– Уж не беременна ли ты? – подглядела однажды настоятельница, – Все святой прикидывалась. И когда только успела…
Не сознавалась Настя, но отправили ее в поселковую больницу за справкой. Шла Настя по обочине и молилась, молилась, молилась. Да напрасно. На прямой как стрела дороге наскочил на нее со спины автомобиль. И ударив под колени, не притормозив даже, угнал прочь. Только шляпа сорвалась с чьей-то головы и прокатилась рядом с падшей на землю Настей.
Не в силах встать на свои переломанные ноги, поползла она обратно в монастырь. Много машин обгоняло ее. Но как ни махала Настя им ручкой, как ни подмаргивала, никто не остановился. И только на малиновом закате допласталась она до монастыря. И отдала богу душу в его подворотне.
Вскрытие развеяло сомнения настоятельницы. Прослезилась она и объявила Настю святой душою. Однако, даже не смотря на такой приговор, не нашлось для нее могилки на территории монастыря. Городское кладбище тоже было переполнено. И похоронили Настю у той дороги, вдоль которой так мучительно долго ползла она к вере.
Там на могиле меж рябин на средства, собранные среди школьников и милиционеров, поставили работницы швейной фабрики крест из нержавеющего железа. Слух о нем тут же разлетелся вдоль по всей стороне. И тысячи паломников нагрянули на могилку. Недолго простоял крест, прикосновение к которому прекращало людские страдания. Ночью кто-то срезал его автогеном и то ли во дворе частном поставил, то ли попросту сдал скупщикам цветных металлов.
Но могилку Настину до сих пор еще разыскать можно. Легко опознать ее по вытоптанной среди рябин полянке, по разбросанным пластмассовым стаканчикам, по окуркам да по оберткам от шоколадных конфет.
ИНТЕРВЬЮ
Это был шанс. Уже три года работал Стас в редакции газеты «Суперновости», и все на вторых ролях. Писал малюсенькие заметки и репортажи. Завидовал коллегам, которые ставили свою подпись под огромными статьями. Эти ребята становились известными, их любило начальство. А Стаса, похоже, не замечал никто.
И вот, наконец, этот шанс.
Поздним вечером, когда в отделе никого кроме случайно задержавшегося Стаса уже не было, из своего кабинета выскочил шеф.
– Черт вас всех подери, – проорал он, увидев пустые стулья, – Где все?
– Разошлись уже… Поздно…
– Черт вас всех подери… Не самому же мне ехать… Ты, когда-нибудь брал интервью у знаменитостей?
– Не у сильно больших, конечно…, – на всякий случай потянул Стас.
– Надеюсь, ты знаешь кто такой Бо-Бо?
– Ну, слышал…
– Ясно…, – скривился шеф, – Впрочем, неважно… Лет пять-семь назад был такой попмузыкант. Девочки и мальчики, папики и мамики кипятком писались на его концертах. И вдруг он в самый свой расцвет как сквозь землю провалился. Ни концертов, ни слуху ни духу. А музыку его между тем продолжают слушать. К нам без конца звонят. И письма шлют: «Расскажите побольше о Бо-Бо… Где наш Бо-Бо?… Как он?…» И т. д. и т. п.
Всем этим придуркам-читателям надо обязательно знать, что Бо-Бо ест на завтрак и что на ужин. Что он делает после обеда? Как и с кем спит? На какой горшок ходит? Если мертв, то где, кем, когда и при какой погоде похоронен…
А мы все эти годы ничего сказать не могли. И знаешь, что мой информатор только что сообщил? Бо-Бо, оказывается, живет себе втихушку у нас под носом, в пригороде… Еще ни одна собака об этом ничегошеньки не знает. И мы можем напечатать материал о нем первыми. Вот тебе адрес. Пулей…
Стас рванул за дверь. Сорвал с места машину. Через полчаса уже был за городом.
Следуя указателю, Стас свернул с шоссе на проселочную дорогу, уходящую в лес.
– Ишь куда запрятался. Но мы нашли тебя, Бо-Бо…
По сторонам среди деревьев замелькали дома. На одном из них Стас прочитал название улицы и номер дома. Стал отсчитывать последующие дома, то прячущиеся в сумраке, то выползающие из него.
Нужный по счету дом стоял отдельно ото всех, без таблички, за высоким забором.
– Нашли мы тебя. Лучше, конечно, сначала попробовать войти через дверь. Вдруг у него злые собаки…
Стас нажал на дверной звонок.
– Да, – донеслось из динамика над ухом.
– Добрый вечер, я из газеты «Суперновости»…
– Откуда? – переспросил удивленный голос.
– Из газеты «Суперновости»…
– Чего надо?
– Я бы хотел поговорить с Вами…
Стас почесал ухо, ожидая для начала порции брани или вежливого отказа, сопровождаемого рычанием хозяйской собаки. Услышал же, однако, щелчок автоматического замка. Голос из динамика пригласил:
– Заходите…
«Э, брат, – подумал Стас. – Одичал ты тут совсем. Кажется, я вовремя подоспел. Ему самому поговорить хочется…»
У двери в дом Стаса встретил бородатый здоровяк. Оглядел с ног до головы:
– Вы правда из газеты?
Стас протянул удостоверение.
Бо-Бо внимательно сличил фотографию с оригиналом:
– Входите, раз уж приехали…
Стас быстро огляделся в гостиной. Обстановка была простой и весьма скромной. Ни золота, ни серебра, ни мрамора. Обычный кирпичный камин. Простые деревянные стулья и стол без скатерти.
Бо-Бо, не спрашивая, налил в два стакана темную жидкость:
– Сам на травах настаивал. Полезная вещь, пейте не бойтесь…
Стас осторожно попробовал. Необычно, но приятно. И разговор есть с чего начать:
– Вы не любите готовых напитков?
– По молодости я перепробовал все, что мог: водку, виски, текилу, ром, коньяк. Но в один момент понял, что нельзя свой организм заливать всем, что под руку попадет. Химией там всякой или напитками травится, которые пьют в других местностях с другим климатом. Я изучил вопрос. Оказывается, издревле в нашем крае потребляли настойку из десяти трав и двух ягод. Это питье согревает в холод, лечит от внутренних болезней и тонизирует здорового человека, укрепляет иммунитет. Я попробовал воспроизвести эту настойку и, кажется, у меня получилось. И цвет, и вкус, и здоровье…
Бо-Бо гордо и гулко постучал по своей здоровенной груди.
Стас согласился:
– Действительно вкусно.
Бо-Бо налил еще. Стас отхлебнул, чувствуя как с него спадает напряжение, скопившееся за всю рабочую неделю. Глядя на смаковавшего настойку Бо-Бо подумал, что контакт установлен и можно переходить к делу. Достал и включил диктофон, спросил:
– А готовите Вы себе тоже сами?
Бо-бо не обратил на диктофон никакого внимания:
– Разумеется. Я не держу повара. С женой не живу. А плита – это ведь всегда творчество, вдохновение, которое нельзя доверять чужим рукам. С удовольствием вожусь с кастрюлями, сковородками. Благо времени сейчас мне на это хватает…
– Не тянет ли к прежним делам? Как вы смогли отказаться ото всего?
– Не тянет. И вообще стараюсь не вспоминать. Я не только переехал сюда в лес, но и оставил там за забором все свои старые вещи, фотографии, все, что напоминало мне о городе. Неужели вам это интересно? Вы, что, действительно, приехали только за тем, чтобы узнать как я тут поживаю?
«Вот ведь какая кокетка!» – подумал про себя Стас, но сказал, разумеется, другое:
– Конечно, интересно. Еще как интересно. Читатели хотят знать как можно подробнее о человеке, живущем столь необычной жизнью… И лично мне чрезвычайно любопытно пообщаться с Вами, выпить вашей чудесной настойки…
– Хм…, – удовлетворенно качнул головой Бо-Бо и щедро подлил еще в оба стакана.
Стас отхлебнул:
– Ваше здоровье… Но неужели вас не тянет в общество, туда, где много девушек, женщин?
Бо-Бо пошевелил плечами:
– Конечно, я не отказался от своего мужского естества. И здесь за этим забором я встречаюсь с одной своей давней подругой. Она заезжает ко мне раз-два раза в неделю. Ни о чем меня не спрашивает, не трещит как сорока о том, что видит и слышит, не лезет с дурацкими женскими советами. Она просто делает свое дело и полный порядок. Меня ведь всегда увлекало не количество жизни, а ее качество. Не количество работы, а ее качество – содержание, результаты. Не количество женщин, а их качество…