— А Хали?
Благословенный остро глянул ему в глаза.
— О чем ты? Она будет довольна. В конце концов, ее мать — полукровка.
* * *Дом-на-реке был ее убежищем — ее личным, неприкосновенным. Там умерла ее мать — но Аину все равно любила это место. Конечно, то был не дом — крошечный дворец, построенный для Омиэ. Только три года Благословенная радовалась ему.
Река Юн — приток Аянэ — разделялась там на несколько рукавов, омывала зеленые островки и крутые холмы — почти горы. Всего в трех ани от Островка, Дом-на-реке казался затерянным в диких лесах. Конечно, опытная охрана стерегла узкие тропки, никто бы не прошел незамеченным, но охранники скрывались от глаз, и обитатели Дома-на-реке о них не думали. Омиэ всегда была рада очутиться в этих стенах, только удавалось это нечасто — а дочь ее, как выросла, лишь изредка навещала былое обиталище матери. Не по своей воле — прочно держали незримые цепи долга.
Бледно-голубые стены трех воедино слитых павильонов напоминали соцветие колокольчиков. Тончайшей каменной резьбой были покрыты они, и казалось — дышат. Возле самого дома находилась маленькая пристань — изящные позолоченные столбики удерживали лодки, большую и несколько маленьких. Повсюду была темная зелень — деревья с широкими листьями и серебристые ивы. И вода — блики и тени. Тут водились стремительные узкие рыбы. И огромные бронзово-зеленые стрекозы с сердитым гулом носились над водой.
Юкиро не любил, когда жена уезжала в Дом-на-реке, однако и не препятствовал этому. Для обитателей Островка было лучше, когда Омиэ-полукровка покидала его пределы.
Хали сидела прямо, задумчиво глядя на плывущие рядом листья. Хотелось опустить руку за борт — однако в большой лодке, кроме Амарэ и Кайсин, были и другие люди. Даже при слугах нужно вести себя подобающе… особенно при слугах.
Кайсин наигрывала на ахи — девочка и вправду хорошо владела инструментом. Черная прядка выбилась из прически и забавно вилась над ухом…
Спутники Хали еле слышно беседовали, не осмеливаясь перебить ее мысли.
Вода была теплой, хотя осень подошла к середине.
Та лодка перевернулась, когда в свои права вступала зима. Одному Творцу известно, как Благословенной в узком гэри удалось добраться до берега. Она была сильной… Ее сопровождали дамы — и лишь один мужчина, который управлялся с веслом. Ни он, ни они не сумели выбраться. Омиэ смогла. Но прожила лишь неделю — вода оказалась слишком холодной…
Хали плакала долго.
Но все равно любила Дом-на-реке.
"Отец всегда действовал умно. И всегда — как подобает. Я видела его ровно столько, сколько, по его мнению, дочь должна видеть отца, занятого государственными делами. У меня было все, кроме надежды когда-нибудь распоряжаться собственной жизнью. Дочь повелителя, даже полукровка, должна быть образцом совершенства. Меня окружали лучшие учителя и воспитатели, мои дамы отчаянно пытались сделать меня красивой. Им это так и не удалось. Зато быть послушной дочерью я научилась. И выглядеть благодарной меня научили тоже.
Мне позволялось многое — даже Янтарный дворец я перестроила согласно своему вкусу и поселилась в нем.
Я всегда знала, что меня отдадут как залог политического союза за самого выгодного претендента, но я недооценила отца. Мой жених, ко всему прочему, обладает привлекательной внешностью и молод. К тому же у него хороший характер. Я, наверное, была бы даже рада уехать вместе с ним к синну, хоть мне и внушали с детства, что наши восточные соседи варвары.. Однако теперь мы оба — заложники мира, заключенные в Тхай-Эт.
Огромную страну я вижу тюрьмой.
Весною свадьба.
Если бы отец ненавидел меня! Но он обращается со мной почти как с любимой дочерью. С одной лишь разницей — он меня вовсе не любит. И это знают все. Он даже гордится моей независимостью, ибо знает, что в любую секунду сможет поставить меня на место.
А я… я веду себя так, как должно дочери Благословенного. Я ношу не красящую меня одежду с гордостью и даже пытаюсь казаться в ней привлекательной. Я выказываю презрение к дикарям синну, делая вид, что не помню, откуда родом была моя мать. Я держу возле себя женщин высокого рода, потому что ими должна окружать себя дочь повелителя, ими, а не любящими людьми".
Дом-на-реке…
* * *У Юкиро болело плечо. То ли рукой неловко двинул, то ли иное что. По таким пустякам звать врача не любил. Однако в купальне плечо совсем разболелось. От горячего пара, что ли? Поморщился — только этого не хватало. Услышал робкий голос:
— Мой господин… позвольте…
Сначала даже не понял. Потом увидел — мальчишка указывает на его руку. Согласно кивнул — хуже не будет.
Тот дотронулся неуверенно — а потом пальцы обрели ловкость опытного целителя. Словно сквозь кожу проходили они, снимая боль.
— Хорошо, — удивление было в голосе Благословенного. — Тебя учили лечить?
— Нет, мой господин, — не поднимая глаз говорил, руки сложив перед грудью. — Я сам… с детства.
Юкиро мельком глянул на второго, в чьих руках переливалась шелковая одежда, взял, сам накинул ее, подождал, пока завяжут пояс, и, бросив короткий взгляд на того, кто снял боль, жестом велел: «Останься».
…Последнее, что заметил Йири, растерянно глядя вслед уходящему, — полный великолепной насмешки взгляд Хиани.
В этих покоях он не часто бывал раньше — и всегда не один, и всегда чем-то был занят. А сейчас Благословенный велел ему ждать — а сам задержался, проглядывая какую-то бумагу. И Йири осмелел немного, даже голову поднял, глянул на стены. Тут жила красота — и звала: «посмотри на меня»…
…Он забыл, где находится… Узор, переливавшийся на занавесе, был довольно простым — по голубому фону сиреневые первоцветы в золотых каплях росы. Узор легкий, изысканный — и так похож на тот, что он видел на платье Лин, когда она нарядилась в честь весеннего праздника и вышла на мостик…
Юкиро наблюдал за ним уже минуту. Тот стоял, не сводя глаз с занавеса, затем протянул руку, коснулся его кончиками пальцев, словно трогал присевшую на листок стрекозу.
— Нравится?
Мальчишка вздрогнул и обернулся — лицо было растерянным и удивленным. Потом глаза стали огромными, темными и перепуганными. Он стремительно принял позу полной покорности.
— О! Простите меня…
Кажется, он был настолько испуган, что забыл, как надо обращаться к повелителю. Юкиро подошел к занавеске, вгляделся в рисунок.
— Нравится?
Мальчишка чуть приподнял голову.
— Очень, — прошептал еле слышно.
— А мне не очень. Что-то не так.
— Может быть… первоцветы?… Они выглядят слишком уверенно, словно уже середина лета — но ведь они первые…
Юкиро посмотрел на него. Улыбнулся.
— Встань. Любишь цветы?
Йири не был готов к разговору — поэтому отвечал, не раздумывая.
— Да, мой господин.
— И какие?
— Лесные больше всего.
— А те, что растут в моем саду? Неужели они хуже лесных?
— Я… мало что видел. Но те, что я видел, не хуже. Просто они слишком горды и вряд ли захотят разговаривать даже с бабочками, не говоря о людях.
— Подойди к окну и посмотри, — Юкиро давно не встречал такое занятное существо. Мальчишка еще не пришел в себя окончательно — Юкиро и не собирался этого дожидаться. Будь у него иное настроение, он бы не обратил внимания, кто перед ним вообще. Но сейчас ему было интересно.
— Что скажешь?
Мальчишка стоял у окна. Он видел лишь маленький уголок сада, к тому же затененный сумерками, но и этого было достаточно, чтобы смотреть не отрываясь. Сад был заметно тронут осенью, но это и придавало ему странную, потустороннюю красоту. Цветов было много: и утренних, и тех, что раскрываются к ночи. Большинство — красных и золотистых. Изваяния из бледно-желтого камня — как стражи цветов. Темная листва блестела в свете заходящего солнца.
— Достаточно. Ты так всю ночь простоишь.
Он обернулся — и лицо его было совсем детским и восхищенным. И это наивное выражение медленно соскальзывало с лица.
— Ты пробовал рисовать?
— Да, мой господин.
— Как тебя зовут?
— Йири, мой господин.
— Почти «ласточка»… Посмотри на меня. У тебя необычный взгляд — доверчивый и закрытый одновременно.
Он еще ниже склонил голову.
— Простите… Я был должен молчать.
— Вовсе нет. Ты должен исполнять то, что я прикажу.
— Да, мой господин.
В комнате было прохладно, Юкиро часто оставлял приоткрытым окно вплоть до холодов. Угли в жаровнях потрескивали, легкий запах пряных трав плыл по комнате. Йири опустил ресницы, губы его вздрогнули. Юкиро внимательно следил за ним.
— Тебе грустно? Почему?
— Осень… Осенью мне все кажется, что я вижу костры, вокруг которых собираются души. Сумерки… это время айри.
— Ты думаешь об этом даже здесь, во дворце?
— Это… всего лишь стены. Для них же нет преград.
— Хватит, — негромко сказал Юкиро. — Идем со мной. Несмотря на странности в твоей голове, думаю, ты знаешь что к чему.
— Ты думаешь об этом даже здесь, во дворце?
— Это… всего лишь стены. Для них же нет преград.
— Хватит, — негромко сказал Юкиро. — Идем со мной. Несмотря на странности в твоей голове, думаю, ты знаешь что к чему.
— Да… — он оглянулся на окно, как бы ловя слабый ветерок…
— Я сказал, хватит. Опусти створку. И закрой занавеску.
Хиани встретил его примерно таким же взглядом, как и проводил. А Йири хотелось остаться одному, не видеть этой откровенной насмешки. Среди медового цвета утвари казалось тепло и уютно. Он завернулся в шелковое покрывало. Ему нравился шелк — холодный и так быстро теплеющий, безразличный и ласковый. Это было единственное из роскоши, к чему привыкать не потребовалось.
Хиани оказался потрясающе проницателен — он разогнал всех желающих поговорить с Йири и сам к нему не приближался.
* * *Голова болела с утра. Тучи плыли по небу, все никак не решаясь пролиться дождем. И заботы, как тучи. Мальчишка-правитель сууру-лэ, мечтающий о войне. Пока ему не дадут воли — но сколько такое продлится? И синну, требующие, чтобы Хали ушла жить к ним, в бескрайние пыльные степи. Он согласился лишь на краткий визит — и пока они присмирели. Сейчас любой ценой нужен мир с этими дикарями. Но если для тхай даже разговор с ними — великое одолжение, что уж говорить об уступках?
Он вспомнил вчерашнее — забавно… Усмехнулся.
— Пусть придет тот, со взглядом олененка. У него такое имя — почти название птицы. Один.
…Оказалось, он умеет рассказывать занятные вещи — и сам в них при этом верит. Наивная вера напомнила повелителю Тооши. Но этот был — сиини. И не только рассказывал… И прошла головная боль.
— Теперь мне идти, господин?
— Останься. Ты занятное существо. Твое общество меня развлекает. Кстати, ты ведь северянин, верно?
— Да, мой господин. Я…
— Не смотри так испуганно. Север — такая же часть страны.
— Но… откуда… — мальчишка осекся, опустил глаза.
— Северный говор трудно спутать с другими. Хотя у тебя он не слишком силен. Однако только уроженец Тхэннин называет луну белой рыбой. Чешуйки белой рыбы — лунные блики…
— Простите.
— Да перестань, — досадливо поморщился он. — Я понимаю тебя. Речь северян — это не тарабарщина Хиё.
— Что мне нужно делать?
— Можешь вволю наглядеться на занавески. Ты был так увлечен ими в прошлый раз… Не опускай голову. Я разрешаю тебе осмотреться здесь. Мне понравилось, как ты сказал тогда о рисунке на ткани.
Он нерешительно подошел к стене, не рискуя поворачиваться спиной. Склонился над какой-то шкатулкой из кости.
Необычное существо. Грациозное, красивое — но странное. Как он попал в Восточное крыло? Другие так хорошо обучены, что глаз за них не цепляется. Они идеальны, как мебель в его покоях. А этот все время боится ошибки.
— Хочешь спуститься в сад?
— Да, мой господин, — глаза-то как загорелись! И Юкиро, обронивший случайную фразу, чувствует себя почти что неловко.
— В другой раз.
Глаза гаснут. Он снова ждет распоряжений.
«А почему бы и нет?» Все слишком обыденно — можно позволить себе развлечение.
— Замерзнешь ты в ней, — он кивает на легкую, янтарного цвета лаа-ни. Вдруг — глаза того улыбаются.
— Нет, мой господин, — «нет» звучит чуть протяжно, не дерзко совсем. — Я не боюсь холода.
— Совсем? Говорят, у вас на севере встречаются горные духи? Ты не из них?
На этот раз в глазах — удивление. Кажется, сам не знает…
Цепь фигурок из черного мрамора — не подпустят демонов к саду. Двое спускаются по широким ступеням, и фигурки, окруженные темной в сумерках зеленью, всматриваются в пришельцев. По воздушным дорожкам сада, вспыхивая то тут, то там, уже вовсю разгуливают светляки.
Йири низко склоняется перед молочно-белой фигуркой из кахолонга.
— Что это значит?
— Она… была покровителем нашей семьи, — сказать «нашей деревни» он не решился.
— И хорошо она вас охраняла?
— Наверное, да.
«Этот не будет перечить Бестелесным…»
Йири молча смотрел на скульптуру. Наверное, при дневном свете камень отливает голубым цветом. Сейчас этого не различишь.
— Она красивая.
— Хм…
Работа резчика действительно хороша. Покровительница — большеглазая причудливая рыба с изогнутыми на манер рук плавниками.
— Это лисса-кори. На севере, в деревнях, ее называют… кори-са, — он замечает, что лицо мальчишки на миг обретает сходство с кахолонгом по цвету и неподвижности.
— Все же ты странный. Ты точно не оборотень?
— Меня уже называли так. И не раз.
— Ну так что же?
— Нет, мой господин, — и очень тихо: — Иначе меня бы здесь не было.
Юкиро вскинул бровь. Однако… Он то ли глуп, то ли отчаянно смел и пытается чего-то добиться.
— Ты — вполне достойное украшение этого сада. Хотя, если бы ты все же был оборотнем, это было бы куда интересней.
— Не думаю, мой господин, — серьезно возразил он. — Добрые… бывают только в сказках. А со всем, что делают злые, прекрасно справляются люди.
— Ты хорошо говоришь, словно тебя учили особо, — задумчиво произносит Юкиро. — Когда ты родился?
— Под созвездием Рыси. В начале месяца.
— Вот почему у тебя мерцают глаза…
Внезапно он спрашивает:
— Я могу рассказать другим? Они ведь не были здесь?
— Именно здесь? Кто-то был… кажется. Рассказывай. Только… Ты не боишься?
— Чего?
— Зависти, северный ты ребенок.
— Мне что-то грозит?
— Вряд ли. Во всяком случае, не от них..
"Демоны, не объяснять же ему, как можно выставить человека в самом невыгодном свете. Как можно попросту отравить ему жизнь. Снова — не понимает или пытается заручиться большим? А ведь он не дурак".
Хиани, как всегда, потягивается лениво, раскидывает руки, словно хочет узором растечься по янтарному шелковому покрывалу.
— Думаю, ты давно уже понял, какое у тебя есть оружие. А не понял, так скоро поймешь. И вряд ли постесняешься им воспользоваться. Полагаю, у тебя хватит ума не упустить свой случай.
— Не понимаю, о чем ты.
— Может, пока и не понимаешь. Но уже начинаешь понимать. И еще. Ты не жертва и никогда ею не будешь, хоть тебя несложно принять за нее. Я тоже ошибся поначалу. Сам-то не ошибись.
Больше Хиани не говорит ничего — и словно жалеет о произнесенных словах.
Зима, показалось, прошла куда быстрее, чем осень. Йири почти перестал испытывать страх в присутствии повелителя. С глазу на глаз они разговаривали. При гостях, допущенных в личные покои Благословенного, Йири становился тенью — он только прислуживал, так, что, казалось, все происходит и вовсе без участия человека.
Тооши он видел часто — тот его не замечал.
В этот вечер Благословенный обратился к мальчишке с вопросом.
— Правда ли в нашем саду живет маки ?
— Не думаю, мой господин, — тихо, но без запинки откликнулся тот, не поднимая глаз. — Маки порой любят шум, но покидают свои убежища ненадолго. А на Островке где он мог бы укрыться, чтобы не слышать человеческих голосов?
Брови у Тооши полезли вверх.
— Повелитель? — и, с недоверием оглянувшись на Йири: — Он умеет думать и говорить столь складно?
Благословенный с легкой иронией смотрел на обоих.
— Умеет, когда я захочу. — И добавил: — Занятный он. И неглупый. Может рассказать странные вещи. И людей чувствует…
— И что потом, повелитель? — удивленно спросил Тооши.
— Я и сам не знаю пока.
Йири, казалось, не слышал, что говорят о нем.
* * *Настала весна.
Свадьба Аину была такой, какая положена невесте высокого рода. В роскошном одеянии, расшитом белым, огненно-красным и золотым, девушка улыбалась, гордо глядя по сторонам, гордо — и вместе с тем скромно, как и подобает невесте. То, что она проплакала всю ночь перед свадьбой, никто и подумать не мог — с помощью льда и других ухищрений все следы слез исчезли. Янтарь — камень верности — украшал пышно уложенные рыжеватые волосы. Жених Аину выглядел куда более растерянным и робким, напоминал ожившую куклу, вовлеченную в хоровод блестящих придворных. Он, как и Хали, не строил иллюзий на будущее — великолепный хоровод и дальше понесет их обоих, отодвигая все дальше, и рано или поздно они окажутся за границами круга.
А Хали уже забыла про слезы. Впервые она рада была длинной церемонии — лишь в эти минуты девушка в центре внимания, это ее день, солнечный, как кровь Золотого Дома, первый и последний ее торжественный день…
Восточная степь
"Первый день месяца Угря, анн-и-Шаанэ. 333 год от Начала Великой осады. Земли Солнечной Птицы сегодня полны радости — светлая Аину, прозванная Хали, Желтым цветком, связала свою судьбу с достойным человеком ради общего благоденствия".