— Мне нужно было порезаться, я хотела порезаться, я хотела повиноваться, действительно хотела, но я всегда больше всего на свете боялась острого.
Полагаясь на свечи, Молли выключила фонарик и сунула за пояс на спине, чтобы при необходимости взяться за пистолет обеими руками.
— Энджи, что здесь, черт побери, произошло?
Проигнорировав вопрос, словно и не услышав его, Энджи Ботин, похоже, вышла из танца жизни, отступила с неподвижной точки и перенеслась в прошлое.
— Когда мне было шесть лет, дядя Карл, он порезал тетю Веду, потому что она изменяла ему, полоснул ее по шее. Я была там, видела.
— Энджи…
— Она выжила, только хрипела, когда говорила, и на шее остался шрам. Его посадили в тюрьму. А когда он вышел, она взяла его в дом.
Молли чувствовала себя такой же голой, как Энджи, стоя спиной к лестнице, которая вела в подвал.
— После тюрьмы люди стали относиться к дяде Карлу иначе. Не хуже. Более осторожно, более уважительно.
Не желая отрывать взгляд от Энджи Ботин, Молли тем не менее оглянулась, посмотрела вниз. На ступенях никого.
Вновь сосредоточившись на Энджи, Молли обнаружила, что за то мгновение, пока она смотрела на лестницу, женщина с «розочкой» в руке приблизилась к ней на шаг.
— Ближе не подходи. — Молли чуть присела, вытянула правую руку с пистолетом перед собой, левой ухватилась за запястье правой.
В стеклянных подсвечниках на полу огоньки свечей то разгорались, то притухали, поэтому на лице женщины плясали световые пятна и тени искажая лицо, не позволяя Молли прочитать его выражение.
— Поэтому я и сошлась с Билли Мареком, у него были неприятности из-за ножей, он кого-то порезал, тоже сидел.
Несмотря на транс, в голосе женщины слышались подлинные эмоции. Душевная боль. Озабоченность. Дикий ужас. Но что еще мог маскировать мерцающий свет свечей? Жажду убийства? Злость? Безумие? Кипящую ярость? Трудно сказать.
— Я знала: он никогда не порежет меня, потому что я никогда никого не обсчитывала, но люди уважали его, вот они уважали и меня.
Хотя Молли только что смотрела на лестницу, она вдруг почувствовала, что по ней кто-то поднимается. Может, только вообразила. Может, и нет.
— Однажды он порезал за меня одного человека, — продолжала Энджи. — Я хотела, чтобы его порезали, вот Билли и порезал. Потом меня мучила совесть. Потом я об этом жалела. Но он это сделал. И сделал бы снова, если бы я попросила, а потому я чувствовала себя в безопасности.
Молли отошла от дверного проема влево, прижалась спиной к стене, сохраняя расстояние между собой и обнаженной женщиной и увеличивая между собой и лестницей.
— Если бы он был здесь, я бы попросила его и он бы порезал меня. Билли порезал бы, и порезал бы правильно, не очень глубоко, и мне не пришлось бы делать это самой.
Молли буквально чувствовала, что в воздухе висит безумие, заразное, распространяемое частичками пыли, легко проникающее вместе с воздухом в легкие, оттуда попадающее в кровь, прокладывающее путь от легких к сердцу и мозгу.
Напомнив себе о цели прихода сюда, Молли попыталась взять ситуацию под контроль:
— Послушай, здесь была маленькая девочка. Ее звали Касси.
— Я хотела повиноваться. Действительно хотела. Хотела повиноваться и угождать, как и остальные. Ты меня порежешь?
— Повиноваться кому? Энджи, я хочу тебе помочь, но не понимаю, что здесь происходит.
— Порез — это приглашение. Порезы их притягивают. Они проникают в кровь по приглашению.
«Грибы, — подумала Молли. — Споры».
— Тысячами, — продолжила Энджи, — они тысячами проникают в кровь. Они хотят находиться в плоти, в живой плоти, какое-то время, пока я не умру.
Даже если бы пятна света и тени не плясали на лице Энджи, безумие женщины помешало бы Молли правильно прочитать на лице эмоции и истолковать намерения.
— Энджи, дорогая, почему бы тебе не отбросить бутылку и позволить помочь, — Молли не пришлось имитировать сострадание. Несмотря на страх, ее переполняло сочувствие к этой несчастной женщине. — Давай я выведу тебя отсюда.
Ответом на предложение стал гневный взрыв.
— Не дури мне голову, сука. Ты же знаешь, это невозможно. Некуда мне идти, нигде мне не спрятаться, нигде и никогда. И тебе тоже. Тебе скажут, что нужно делать, тебе скажут, и ты сделаешь, иначе будешь страдать.
Холодная бетонная стена гнала волны холода в одежду Молли и в ее тело, мышцы, кости, замораживая даже душу. Ее трясло, и она не могла остановиться.
— Я должна была повиноваться, — протяжный стон сорвался с губ, кулаком Энджи ударила себя в грудь. — Повиноваться или страдать.
Чувствуя нарастающее отчаяние, Молли предприняла еще одну попытку:
— Касси. Девятилетняя девочка. Светлые волосы. Синие глаза. Где она?
Энджи глянула на дверной проем, за которым находилась лестница в подвал. В ее голосе зазвучали резкие нотки.
— Они все внизу, они приняли приглашение, они порезались, порезались, они открыли доступ к своей крови.
— Что происходит внизу? — спросила Молли. — Где я найду девочку, если спущусь в подвал?
Энджи вытянула перед собой левую руку, ладонью вверх.
— Я укусила. Я укусила так сильно, и кровь потекла.
Даже в мерцающем свете свечей Молли увидела следы от укусов на мясистой части ладони, запекшуюся кровь.
— Я могу кусать, но не могу резать. Я могу кусать, и вот она, кровь, но их это не устроило, потому что мне велели порезаться.
Лавируя между стеклянными подсвечниками, Энджи двинулась к Молли, а Молли, вдоль стены, от нее.
Предлагая разбитую бутылку, горлышком вперед, Энджи настаивала, резко и зло: «Возьми и порежь меня».
— Нет. Положи бутылку на пол.
Безумные глаза налились печалью. Теплые, соленые слезы покатились по щекам. Злость мгновенно уступила место отчаянию и жалости к себе.
— Мое время на исходе. Он обещал подняться по лестнице, он обещал вернуться за мной.
— Кто?
— Он правит.
— Кто?
Глаза Энджи покраснели от слез.
— Он. Оно. Существо.
— Какое существо? — спросила Молли.
Горячие слезы смыли годы с лица Энджи Ботин, превратили ее в маленькую испуганную девочку.
— Существо. Существо с лицами на руках.
Глава 48
Больница Святой Марии из Вифлеема, открывшая свои двери в Лондоне в пятнадцатом веке, служила пристанищем для безумных и получила название Бедлам. Безумных там давно уже не держали, но теперь Бедлам появился вновь, только им стал весь мир, от полюса до полюса.
Может, существо с лицами на руках обреталось сейчас в подвале, нечто такое, что мог представить себе Гойя и нарисовать в часы черного отчаяния. А может, угроза существовала только в воображении Энджи Ботин. Настоящей была эта угроза или нет, у Энджи ее реальность сомнений не вызывала.
— Боюсь острого, я такая слабая, — продолжала она. — Всегда была слабой. Я хочу повиноваться, они ожидают повиновения, но я не могу порезать себя. Я могу кусать, но не могу резать.
Молли отступала, осторожно обходила подсвечники, словно колдунья, опасающаяся выйти за пределы начерченной ею защитной пентаграммы.
Энджи, наоборот, старалась приблизиться к ней, по-прежнему с разбитой бутылкой в руке.
— Возьми. Порежь меня, полосни. До того, как он вернется, — быстрый взгляд на дверь перед лестницей. Вновь на Молли. — Полосни меня, пока оно не вернулось злым.
Молли покачала головой:
— Нет. Положи бутылку на пол.
Но Энджи приближалась, и в ее голосе смешивались мольба и ярость:
— Разгляди во мне то, что ты ненавидишь. Чему завидуешь, чего боишься, разгляди все во мне, а потом порежь меня, порежь меня, ПОРЕЖЬ МЕНЯ!
Всегда владеющая собой, получившая прививку от ужаса еще в юном возрасте, Молли тем не менее почувствовала, как в ней что-то трескается, барьер, который никак не должен был сломаться, если она собиралась найти Касси, если собиралась спасти всех детей, которые нуждались в спасении.
На глаза навернулись слезы. Она моргнула, смахивая их, боясь, что слезы затуманят глаза и туман этот сделает ее уязвимой к Энджи, к тому, что заставило сорок человек спуститься в подвал, к существу с лицами на руках.
— Энджи… — У Молли перехватило дыхание. Обращалась она к запуганному ребенку, который жил в сердце этой женщины. — Что они с тобой сделали?
Даже в своем безумии Энджи узнала нежность, которая вызвала слезы на глазах Молли. Поняла смысл этих слов и отбросила разбитую бутылку, которая ударилась о дверцы лифта.
— Ну почему я до сих пор не умерла? — Энджи начало трясти, словно она только сейчас осознала, что стоит голая в холодной комнате. — Почему не умерла?
Молли опустила пистолет.
— Позволь мне вывести тебя отсюда.
Энджи с ужасом смотрела на открытую дверь, за которой находилась лестница в подвал.
— Позволь мне вывести тебя отсюда.
Энджи с ужасом смотрела на открытую дверь, за которой находилась лестница в подвал.
— Оно идет.
Подойдя к самой двери в таверну, Молли сосредоточила внимание на том же дверном проеме, что и Энджи, вновь подняла пистолет.
Женщина плевать хотела на Касси, ее волновал только собственный страх, но Молли не отступалась:
— Девятилетняя девочка. Ты наверняка ее видела. Единственный ребенок, который здесь оставался.
Энджи Ботин начала уходить в пол, словно стояла на зыбучем песке.
Глава 49
«Инопланетные существа, обогнавшие нас в своем развитии на многие сотни тысячелетий, будут располагать техническими средствами, которые мы воспримем не как результат прикладной науки, а как что-то сверхъестественное, магическое».
Так сказал Нейл, цитируя какого-то писателя, работавшего в жанре научной фантастики, после случившегося в доме Корригана.
В последующие часы Молли увидела убедительные доказательства истинности этого предположения, и не только в исчезновении Энджи Ботин через пол в комнате для разгрузки привезенных в таверну товаров.
Бетон — он и есть бетон. Реальный. Крепкий. Твердый. «Строительный материал, изготовленный из смеси цемента и воды с различными наполнителями».
И однако вот этот слой бетона, армированного металлом, монолитного, используемого при строительстве бомбоубежищ и бункеров, похоже, перестроил миллиарды своих атомов, чтобы пропустить в промежутки между ними атомы женского тела. Пол ведь не стал мягким. Не разошелся, как челюсти акулы, изготовившейся проглотить жертву. Не разошелся и кругами, как делает вода, когда в нее падает камень. Пол отреагировал иначе: принял в себя Энджи Ботин, словно она была призраком, простым призраком, без тумана экзоплазмы, и пропустил ее через себя, обеспечивая плавный спуск из комнаты для разгрузки товаров в подвал.
Энджи не была призраком. Тело ее было таким же материальным, как и у Молли. Она отбросила разбитую бутылку из-под пива «Корона», которая ударилась о дверцы лифта. Ее босые ноги оставили следы на кровавом следе, ведущем к лестнице в подвал. Ее слезы, прокатившись по щекам, срывались с нижней челюсти, оставляя крошечные темные пятнышки на бетоне, более заметные, чем тот след, что оставила она, пройдя сквозь пол.
Энджи не исчезла мгновенно, как исчезает цилиндр с письмом, засосанный в трубку пневмопочты. Ей потребовалось порядка шести секунд, чтобы спуститься с наземного этажа в подвал. Началось все с голых стоп, закончилось последним клоком волос.
Учитывая, какой страх вызывало у Энджи существо с лицами на руках, предполагая, что именно стараниями этого существа она смогла «просочиться» сквозь цемент и другие составляющие бетона, Энджи на удивление вяло отреагировала на свой уход. Она не кричала. Не просила помощи у Бога или уважаемого ею Билли Марека с его ножами.
Лишь проронила: «Ой», без удивления в голосе, словно понимая, что происходит (а вот Молли понять этого никак не могла), и посмотрела на свои ноги, исчезающие в бетоне. Глаза у нее широко раскрылись, но она казалась менее испуганной, чем в любой момент после того, как вошла в комнату для разгрузки.
Когда Молли протянула руку, Энджи потянулась к ней со словами: «Sauvez-moi, sauve-moi!».
Эти самые слова выкрикнула на борту международной космической станции Эмили Лапьер, оказавшись лицом к лицу с незваными гостями. «Спаси меня, спаси меня», — повторила Энджи на французском, голосом Эмили Лапьер, и глаза ее изменились, стали враждебными и насмешливыми.
Она не боялась. Потому что более не была Энджи. Энджи стала бессильным пленником того, что вошло в нее через кровь и теперь использовало ее тело.
Отдернув руку, Молли наблюдала, как обнаженная женщина исчезает… до подбородка, до носа, до лба, словно тонет в армированном бетоне. Исчезла полностью.
Если бы Молли ухватилась за руку Энджи, возможно, и ее утянуло бы следом, она прошла бы сквозь бетон и металлическую арматуру так же легко, как проходят сквозь туман или лунный свет.
Мысль эта на мгновение парализовала ее. Она не решалась сдвинуться с места, боясь, что поверхностное натяжение бетонного пола окажется таким же малым, как и у поверхности пруда.
Потом она вспомнила характерную подробность радиорепортажа о случившемся на космической станции. До того, как Артуро начал кричать, Лапьер сообщила о чем-то, входящем через закрытый люк: «…просто проходит сквозь… материализуется прямо из стальной…»
Риск быть утянутой через пол уравновешивался опасностью появления чего-то жуткого из пола в этой самой комнате для разгрузки товаров.
Полы, стены, двери банковских сейфов не спасали. Ни одна крепость не могла устоять перед таким врагом. Ни одно место на этой новой Земле не могло гарантировать безопасность, спокойствие, даже уединение.
«Реальность — не то, что было раньше».
То был любимый афоризм любителей покурить травку, которые тяготели к либеральным курсам литературы и искусства, когда Молли училась в Калифорнийском университете в Беркли. Именно они отвергали традиционные ценности в литературе, утверждая, что «путь к интеллектуальной свободе лежит через эмоциональную и лингвистическую анархию», что бы это ни значило.
Реальность не была той, какой была раньше. Эта вторая половина дня могла быть не тем, чем было это утро.
Льюис Кэрролл встречает Г.Ф. Лавкрафта.
Пациенты «Бедлама», никем не понятые, неспособные вписаться в окружающую их реальность, могли найти эти новые обстоятельства очень даже соответствующими их представлениям о жизни.
Молли, с другой стороны, казалось, что ее психика находится в более чем опасном положении потерявшего управление поезда, несущегося вниз по горному склону по расхлябанным рельсам.
Если инопланетянин с лицами на руках имел в своем распоряжении технические средства, позволяющие подниматься сквозь пол с той же легкостью, с какой Энджи провалилась в подвал, тогда спуск в подвал в поисках Касси был не опаснее стояния рядом с Нейлом на улице. Осторожность более не была критерием поведения, осмотрительность не приносила пользы. Судьба благоволила храбрым, даже бесшабашным.
Вновь при мерцающем свете свечей Молли двинулась вдоль кровавого следа к лестнице в подвал.
И уже стояла в дверном проеме, когда движение, уловленное краем глаза, заставило ее остановиться, повернуться.
Собака. Золотистый ретривер (из тех трех собак, что остались охранять Касси) стоял на пороге двери в таверну. Напряженный. С серьезными глазами. Виляя хвостом.
Глава 50
Виляние хвоста убедило Молли, что ей нужно следовать за собакой. Из комнаты для разгрузки товаров ретривер повел ее в женский туалет. Перед тем как войти в короткий коридор, она включила фонарик. Ни одна собака не стала бы вилять хвостом, потеряв ребенка, которого вверили ее заботам, тем более ни одна из этих собак, проявивших ночью необычайный ум и верность, даже превышающую свойственную этому виду четвероногих.
Касси стояла в туалете. Прижавшись спиной к стене, под охраной двух дворняг. В этот самый момент дворняги оскалили зубы, но не потому, что приняли Молли за угрозу. Просто хотели продемонстрировать свое усердие в выполнении порученного им дела.
Кто-то закрыл окно, через которое удрал Рендер. На полу оставалась лужа воды, но в ней ничего не росло.
Едва держась на ногах от усталости, Касси пришла в объятия Молли, прижалась к ней, дрожа всем телом.
Молли успокаивала девочку, гладила по волосам, приходя к выводу, что никакого вреда ей не причинили.
Следуя логике прежней реальности, первым делом полагалось уйти из таверны. Сначала бежать, потом выяснять подробности.
В новой реальности мир вне таверны был таким же опасным, как и в любом помещении внутри, включая подвал.
Фактически любое место за этими стенами было даже опаснее, чем таверна. Несмотря на обитателя чулана в мужском туалете, несмотря на споры, которые могли развиваться в крови людей, спустившихся в подвал, на открытых пространствах враждебные жизненные формы другой планеты множились с невероятной быстротой.
Владыки этой магической инопланетной технологии могли вытащить свою добычу из любого укрытия, достать ее через стены, полы или потолки. А вот у низших форм жизни, аналогов земных млекопитающих, рептилий, насекомых, таких возможностей не было. Стены представляли для них непреодолимый барьер.
Рой непонятно чего в доме Джонни и Эбби пытался вырваться наружу сквозь планки и штукатурку. Чудовищное насекомое в подвале церкви не стало бы пробивать дыру в дубовом полу, если бы могло пройти сквозь него.
Следовательно, пусть таверна и не обеспечивала защиты от организаторов вторжения, она прекрасно защищала от всякой живности, которая обитала на их родной планете.