Прибыв в Александровский острог, Крестовский поразился окрестным просторам, простоте и честности тамошних жителей. Он подумал, что ссылка не так страшна, как про нее говорят, и что он здесь многому научится и станет другим человеком – ближе к земле, ближе к простому народу. Кроме того, Крестовский надеялся найти много интересного по своей будущей научной профессии.
Он совершал большие походы по окрестностям поселка, изучал сопки и скалы, собирал образцы сибирских минералов и почв, наблюдал за сибирской фауной. Местный становой пристав Акинфеев, которому по долгу службы полагалось присматривать за ссыльными, интересоваться, чем они живут, смотрел на эти занятия сквозь пальцы: будучи от природы человеком незлым и рассудительным, он считал, что никакого вреда от таких изысканий не будет, и даже хорошо, что голова ссыльного занята какой-то полезной работой. Кроме того, у пристава мало было свободного времени – почти все время он выпивал в компании дьячка местной церкви.
Однако вскоре наступила зима, первая его зима в Сибири, и бывший питерский студент понял, почему с таким страхом все говорят об этих местах.
Морозы стояли ужасные, такие, что птицы валились с неба замертво, и слюна замерзала на лету, ледышкой падая на землю. Жители Александровского острога попрятались по домам, только по необходимости изредка оставляя свои теплые избы.
От холода и скуки многие из ссыльных запили, многие перессорились, доходило дело до мордобоя и даже до поножовщины, а Иван Коробицын, бывший семинарист из Торжка, наложил на себя руки. Только коренные местные жители, тунгусы, или эвенки, как они сами себя называли, бодро бегали на морозе в своих меховых, расшитых бисером кухлянках. Хорошо, что Крестовскому удалось купить у своего квартирного хозяина теплый нагольный тулуп, меховую шапку и валенки, иначе он не дотянул бы до весны.
Но наконец эта весна наступила – куда позже, чем в Петербурге, но все же наступила.
Вскрылись ручьи и реки, ожила тайга, покрылась яркими незнакомыми цветами. Ожили люди, словно проснувшиеся после зимней спячки медведи. Снова появился у жизни смысл.
И тут, в самом конце июня, случилось необыкновенное, небывалое происшествие.
Сперва, за три дня до главного события, небо по ночам стало непривычно светлым. Плавали в нем небывалые серебристые облака, и сумерки были необыкновенно яркими, и вокруг солнца появился странный светящийся круг.
А потом, утром тридцатого июня, по небу с юга на север пролетело странное светящееся тело. Полет этого тела сопровождался настоящим громом.
Крестьяне-поселенцы и бывалые сибирские охотники-челдоны провожали летящее тело перепуганными взглядами, крестились и вполголоса говорили, что это сам Илья-пророк летит по небу на своей железной колеснице, что наступают последние дни и скоро нужно ждать конца света.
Особенно взволновались сектанты-преисподники, лет тридцать назад сосланные за свою веру в скорое наступление конца света. Их предводитель, отец Ириней, объявил, что конец света наступит в ближайшие дни и к нему нужно готовиться. Сектанты вырыли себе неглубокую пещеру неподалеку от поселка, взяли еды на несколько дней и ушли под землю ждать осуществления пророчества своего вождя. Эту пещеру сектанты называли преисподней, а по их вере только в преисподней и можно спастись в дни Страшного суда.
Тунгусы же, коренные местные жители, говорили про страшного бога Агды. Впрочем, и они считали, что конец света не за горами, но относились к этому с восточной невозмутимостью.
Светящееся тело скрылось за горизонтом, и вскоре после этого на севере раздался грохот, от которого во многих домах поселка вылетели стекла.
Весь поселок бурно обсуждал происшествие. Высказывались самые противоречивые и самые невероятные гипотезы – от того же близкого конца света до не менее фантастического предположения, что снова началась война с Японией и коварные японцы выпустили снаряд из какой-то немыслимой гигантской пушки.
Последнюю гипотезу, впрочем, отверг становой пристав: он заявил, что ежели бы и впрямь началась война, его бы об этом непременно уведомило губернское начальство и непременно вышел бы указ о новых строгостях военного времени.
И только Крестовскому было ясно, что произошло.
Как человек с естественно-научным образованием, хотя и незаконченным, он не сомневался, что над Александровским острогом пролетел небесный болид, иначе говоря – метеорит, небесное тело, вторгшееся в пределы земной атмосферы. Судя по яркому сиянию, громкому звуку, сопровождавшему полет болида, и особенно по силе последовавшего за этим полетом взрыва, метеорит был на редкость крупный, пожалуй, самый крупный из всех, которые когда-либо приходилось наблюдать астрономам.
Крестовский не без основания решил, что ближе него к эпицентру редкого события нет никого из ученых астрономов или географов и что ему выпал редкий случай внести свою посильную лепту в отечественную науку и тем самым, возможно, прославиться, первым обследовав уникальный метеорит.
Ему уже виделись статьи в серьезных научных журналах Санкт-Петербурга и Берлина и даже целые монографии, посвященные этому метеориту, где будет указано, что именно он нашел и первым описал небесное тело. И чем черт не шутит – возможно, метеорит будет назван его именем…
А что – это неплохо звучит: метеорит Крестовского…
Но для того, чтобы эти мечты сделались реальностью, нужно еще этот метеорит найти и исследовать.
Для начала Крестовский подробно записал свои впечатления от пролета метеорита над Александровским острогом, упомянув и предшествовавшие этому необычные атмосферные явления, свечение ночного неба, серебристые облака, а также громкий звук, сопровождавший пролет болида, и последствия взрыва.
Теперь нужно было сделать главное: найти сам метеорит и по возможности исследовать его.
Крестовский пришел к становому приставу и сообщил тому, что хочет совершить очередную экспедицию в тайгу для изучения местных минералов, заверив того, что не имеет в мыслях намерения совершить побег.
Пристав, как обычно, отнесся к его просьбе благосклонно: он считал, что изыскания ссыльного студента не принесут никакого вреда, а возможно, будут даже полезны, если тому удастся найти на подотчетной территории золото или ценную руду. И что всякий труд может способствовать превращению политически неблагонадежного человека в полезного члена общества. А что касается возможного побега… да куда же здесь бежать, когда вокруг на сотни и тысячи верст раскинулась бескрайняя тайга!
Заручившись согласием представителя власти, Крестовский начал подготовку к своей экспедиции.
Первым делом ему необходимо было найти опытного проводника, человека, который не только умеет выживать в тайге, но и сможет привести его в нужное место.
Однако здесь он встретил неожиданное препятствие. Местные охотники наотрез отказывались идти туда, где упал на землю небесный камень. Они считали, что это, во-первых, грех, и во-вторых – живым оттуда не вернешься.
Пытался Крестовский уговорить кого-нибудь из тунгусов – но те, стоило только понять, куда хочет идти «белый барин», тут же делали вид, что ни слова не понимают по-русски. Причину этого удивительного явления Крестовский понял скоро: тунгусы считали, что страшный бог Агды, пролетевший по небу над Александровским острогом, опустился на землю на севере, неподалеку от Ванаварской фактории, и только и ждет, когда какие-нибудь легкомысленные охотники придут туда, чтобы сжечь их своими огненными стрелами.
Крестовский уже почти отчаялся найти проводника и хотел отправиться в тайгу один, хотя все знакомые отговаривали его от такого безрассудства. И тут возле трактира он встретил Николку, бывалого охотника-челдона.
Николка подошел к Крестовскому, снял шапку и спросил:
– Это ты, барин, хочешь на Ванавару идти, небесный камень искать?
– Ну, допустим, я. Только не зови меня барином, добрый человек. Люди – они все рождаются равными, что студент, что чиновник, что простой крестьянин.
– И тунгусы? – с подковыркой спросил Николка.
– Конечно. Чем тунгус хуже нас с тобой?
– Как же! Известно чем!
– Ну, и чем же?
Николка долго думал, но так и не смог найти достойный ответ.
– Вот то-то! – подвел Крестовский итог дискуссии. – Не знаешь, что сказать, потому что ничем он не хуже!
Николка посмотрел на Крестовского с недоверием, но спорить больше не стал.
Николка посмотрел на Крестовского с недоверием, но спорить больше не стал.
– Слыхал я, ты себе проводника ищешь, – сказал он.
– Ищу, – обрадовался Крестовский. – А что – ты бы со мной пошел?
– Отчего же не пойти?
– И не боишься? – на всякий случай уточнил Крестовский.
– А чего мне бояться? – усмехнулся Николка. – Мне каторжники не страшны, я пять раз на медведя в одиночку ходил! Что мне твой небесный камень? Пожалуй, что не страшнее медведя будет!
– Ну, очень хорошо, коли не боишься… тогда давай готовиться к походу…
Первым делом Николка сказал, что им потребуется шитик – плоскодонная лодка с парусом, потому как большую часть дороги пройдут они по реке. Шитиками такие лодки называют потому, что части их сшивают между собой дублеными кожаными ремнями или виней – гибкими прутьями из можжевельника.
Крестовский дал Николке денег из тех, что прислала ему мать, и тот купил старый шитик у богатого тунгуса и сам проверил его, просмолил швы и починил парус. После этого он запас все нужное для долгого путешествия по тайге – сухари, солонину, кирпич китайского чая, порох и пули.
Крестовский в нетерпении подгонял его – ему не терпелось как можно скорее обследовать небесное тело, описать его и послать свои записи в научный журнал. Кроме того, сибирское лето коротко, и нужно было до наступления холодов добраться до места, провести все научные работы и вернуться в Александровский острог.
Все это время Крестовского не оставляла мысль: отчего никто не соглашался идти с ним в тайгу на место падения метеорита – ни охотники-челдоны, ни тунгусы, а Николка сам подошел к нему, сам вызвался в проводники? Какая у него была для этого причина? Почему он не побоялся того, чего так боялись остальные? Неужели только потому, что он не так суеверен, как прочие сибиряки?
Ответ на этот вопрос Крестовский получил совершенно случайно.
Как-то, дня за три или четыре до выхода в экспедицию, он зашел в чайную.
Чайная в Александровском остроге была одна, она играла здесь роль городского клуба, здесь можно было узнать все новости, сюда же приходили, хоть и с большим опозданием, столичные и губернские газеты. В то же время она была единственным местом, где местные жители, приверженные зеленому змию, могли предаться своей пагубной привычке, поэтому здесь встречались самые разные люди, от ссыльных интеллигентов до последних пропойц.
Крестовский пришел сюда, чтобы просмотреть последние газеты.
Он взял стакан чаю, устроился за свободным столом и развернул газету. Газета была трехмесячной давности, но ничего лучшего все равно не имелось. Просматривая безнадежно устаревшую колонку новостей, Крестовский случайно услышал разговор за соседним столом, а затем и узнал разговаривающих. Это были Николка и пожилой поселенец, старовер Саватеев.
– Как же ты не боишься в такое место идти? – спрашивал Николку степенный старовер. – Это ведь, должно быть, грех! Там, может, сам Илья-пророк побывал, а вы туда идти нацелились!
– Э, мил человек, кто его знает, что грех, что не грех! Опять же, сказано умными людьми: не согрешишь – не покаешься! Так это али не так, мил человек?
– Может, оно и так, – протянул старовер, поглаживая бороду. – А даже коли и так, нешто ты смерти-то не боишься? Ведь ежели и правда бросил там Илья-пророк небесный камень, так ведь сожжет он вас, коли придете на этот камень смотреть! Сожжет, чтобы другим неповадно было!
– Может, оно так, а может и не так, – отвечал Николка. – А только вот что я тебе скажу, мил человек…
Он перегнулся через стол и понизил голос, но Крестовский все равно расслышал его слова:
– Не зря этот молодой барин так туда торопится. Не иначе, знает он большой секрет. Он ведь из самого Петербурха приехал, всем наукам там учился, и через то во все тайны проник. И выходит по всему, что тот небесный камень – весь, как есть, из чистого золота.
– Неужто? – протянул старовер недоверчиво. – Так уж прямо и из золота? Быть такого не может!
– Не мо-ожет! – передразнил Николка собеседника. – Что ты знаешь, деревня замшелая? Сам посуди: стал бы этот молодой барин в такую даль собираться, коли бы тот камень был не золотой?
Сквозь сон Маша почувствовала, что ее кто-то теребит, кто-то пытается ее разбудить. Во сне она вообразила, что это мама будит ее, потому что пора идти в школу, и сонным голосом пробормотала:
– Ну, мама, еще минуточку… я посплю еще совсем немножко… у нас сегодня нет первого урока…
Но мама почему-то не стала уговаривать ее подняться. Вместо этого она издала какой-то странный мяукающий звук – и Маша от удивления проснулась.
И тут же реальность обрушилась на нее, как ведро холодной воды.
Она лежала на старом диване в узкой, как пенал, комнате с непривычно высоким потолком. Возле дивана сидел кот Тунгус. Он смотрел на Машу своими загадочными восточными глазами, но теперь в этих глазах явственно читалась тревога. Кроме того, Тунгус трогал свесившуюся Машину руку лапой и тревожно, испуганно мяукал.
– Что ты? – удивленным, заспанным голосом спросила девушка кота. – Чего ты хочешь? Есть? Ну, потерпи немножко… что за манеры – есть по ночам!
В самом деле, была еще глухая, глубокая ночь – только глубокой ночью в мире бывает разлита такая мертвая тишина, такое тяжелое, каменное безмолвие.
Маша протянула руку к тумбочке, где лежали ее часы, взглянула на стрелки. На часах было еще только половина четвертого.
– Ну, ты даешь! – всерьез рассердилась она на кота. – Разве можно будить человека в такую рань!
Кот, однако, ничуть не устыдился. Он громко, тревожно мяукнул, подошел к двери и оглянулся на Машу, как будто звал ее за собой.
– Да что с тобой творится! – раздраженно проговорила она. – Имей совесть!
Кот снова мяукнул – громко, возмущенно, и замолчал. И тут в глубокой тишине, окутавшей квартиру, Маша расслышала доносящийся из прихожей подозрительный звук.
Девушка почувствовала, как сердце ее учащенно забилось, во рту пересохло. Она вскочила, торопливо натянула спортивный костюм, в котором ходила дома, и выскользнула в коридор.
Кот, уверившись, что она идет за ним, проследовал к дверям квартиры и сел на коврик, аккуратно обернув лапы хвостом.
И тут Маша снова услышала тот же звук.
Теперь она поняла, что это такое.
Кто-то пытался повернуть ключ в дверном замке. Или не ключ, а отмычку.
Маше стало страшно. Так страшно, как никогда в жизни.
Она прильнула к двери, прислушалась – и услышала за дверью чье-то с трудом сдерживаемое дыхание. Неужели это Рустам явился по ее душу?
– Убирайся отсюда! – проговорила Маша гневно. – Я тебя слышу! Я знаю, что ты здесь!
Голос едва слушался ее – и вместо гневного восклицание получилось жалким и беспомощным. И тот, за дверью, прекрасно уловил эту беспомощность. Он снова закопошился в замке, на этот раз ничуть не скрываясь – к чему, если она его уже обнаружила?
– Убирайся, – повторила Маша. – Я вызываю полицию! Ты слышишь меня, подонок?
Из-за двери донесся сдержанный издевательский смешок и затем страшный, свистящий шепот:
– Никто тебе не поможет! Лучше сама открой дверь!
Маша метнулась в спальню, схватила телефон, вернулась в прихожую, слепо тыча пальцами в кнопки.
Через несколько бесконечных секунд ей ответил заспанный, недовольный голос дежурной:
– Слушаю!
– Это полиция?! – испуганно выкрикнула Маша.
– А вы куда звоните? – раздраженно проговорила дежурная. – Что у вас случилось?
– Ко мне… ко мне ломятся в квартиру! Помогите мне! Кто-то пытается открыть мою дверь!
– Может, кто из родни? – вяло проговорил голос в трубке. – Может, это ваш знакомый или сосед по пьянке этажом ошибся?
– Говорят же вам – ко мне ломятся! Мне угрожают! Помогите мне!
– Ну, сейчас… фамилия? Адрес?
Маша назвала фамилию и адрес и взмолилась, чтобы приехали как можно быстрее.
– Ладно, сейчас кого-нибудь пришлю… – вздохнула дежурная и отключилась.
– Ты слышал, – бросила Маша тому, за дверью. – Они сейчас приедут!
– Ага, сейчас! – прошептал голос за дверью. – Сейчас – через час! Пока они доберутся, много чего может произойти…
И замок начал медленно поддаваться.
Только тут Маша вспомнила про дверную цепочку и быстро накинула ее. Она успела сделать это буквально в последний момент – дверь уже начала открываться.
– Ну, что – никак не уймешься? – прошептали из открывшегося темного проема. – Думаешь, это меня очень задержит?
Тунгус, который до сих пор жался у Машиных ног, прижал уши и отступил в коридор.
Маша словно окаменела.
Она стояла перед дверью, не в силах пошевелиться, и с ужасом смотрела на щель между дверью и косяком. В эту щель тянуло с лестницы холодом, тьмой и ужасом. Маша не видела того, кто стоял по ту сторону двери – и от этого ей было еще страшнее: невидимое, неведомое зло стократ страшнее видимого…