– Получилось, родные, получилось!! Есть, есть бомба!
Пойду, доложу товарищу Сталину.
– В Москве же ночь, – заметил не теряющий контроля над реальностью Харитон.
– А ты думаешь, товарищ Сталин спит?! – удивился Харитону Берия, сбегая в бункер.
Курчатов скомандовал сотруднику высылать разведку, и вскоре от НП-2, находившемся в 10 километрах от места взрыва, два танка KB, набирая скорость, двинулись к центру.
– Ну что думаешь, Юлий Борисович?- спросил Курчатов Харитона.
– Хотелось бы КПД процентов 10, но, думаю, что процентов пять… – ответил тот.
– Ничего, это только начало, – не поддержал скепсиса Курчатов. – Кстати, ты главный конструктор бомбы, как назовешь свое детище?
– Знаете, Игорь Васильевич, я с вами почти с самого начала и уверен, что если бы атомным проектом продолжали руководить Молотов и Первухин, то мы не то что бомбы, мы бы на сегодня и плутония не имели. Предлагаю назвать эту бомбу Берия-1 или Б-1.
– Сомневаюсь, что Лаврентий Павлович это одобрит, но попробуйте…
Из бункера поднялся Берия и громко объявил, хотя слушателей было не много.
– Товарищ Сталин всех поздравляет! Итак, в связи с успешным испытанием изделия… Да, кстати, этому изделию надо дать имя. Товарищ Харитон, вы конструктор – ваше слово!
– Предлагаю назвать «Б-1», – все же предложил Харитон.
– А почему не «А-1»? – засмеялся, все еще ликующий, Берия.
– «Б» – это от Берия – «Берия-1»,- уточнил Харитон.
Берия мгновенно помрачнел.
– У вас, товарищ Харитон, от радости ум за разум зашел?!
При чем тут Берия?! Бомбу сделали вы… да нет, эту бомбу сделал весь советский народ, ее сделала та самая Россия, которую испокон веков все считали лапотной. А вы – Берия! Лишаю вас права давать название. Товарищ Курчатов, ваше мнение по этому вопросу.
– РДС-1, – тут же нашелся Курчатов.
– А это как понять? – подозрительно спросил Берия.
– «Россия делает сама»!
Берия на мгновение задумался.
– А вот это то, что надо! Утверждаю! Так! Вас всех я знаю и на вас представления сам подготовлю, но я не знаю многих, чьим трудом и умом сделана РДС-1. Прошу вас срочно подготовить и представить мне предложения по их награждению…
УРАН-235
Сосредоточение усилий на производстве плутония дало мощный успех, но то, что Берия не успевал уделить достаточно личного внимания получению урана-235, сказывалось – дело на этом направлении шло плохо. Очень плохо!
Стоял сентябрь 1949 года, еще и месяца не прошло после успешного испытания первой советской атомной бомбы, а Берия в своем кремлевском кабинете выслушивал доклад сотрудника, вернувшегося из командировки на уральский комбинат – тот самый, который был построен для разделения изотопов урана.
– Я считаю, что положение на комбинате 813 уже нельзя назвать кризисным, – докладывал сотрудник. – Они почти год не могут ввести в эксплуатацию завод диффузионного разделения урана. Там многие работники, в том числе и руководители, просто отчаялись, работают механически, не веря в успех. Это не кризис, это напоминает агонию.
Берия долго и задумчиво молчал, потом снял телефонную трубку и дал команду.
– К вечеру подготовьте мне вагон, я выезжаю на Урал.
Берия прошелся по заводу Д-1 комбината 813 – по заводу, на котором в специальных машинах путем диффузии гексафторида изотопов урана должен был выделяться из смеси изотопов изотоп урана-235.
Затем собрал совещание, на котором присутствовало около сотни специалистов, как самого комбината, так и поставщиков оборудования, и представителей науки.
Когда подчиненные паникуют, руководитель обязан оставаться спокойным. И чем больше паникуют подчиненные, тем более спокойным должен быть руководитель, иначе любая его горячность будет воспринята подчиненными и за его панику, и тогда их собственная паника и отчаяние будут неконтролируемы. Всем своим спокойным и даже несколько безразличным видом руководитель должен пока зывать, что «мы и из худших выбирались передряг», и что нужно лишь немного усилить нажим, еще чуть-чуть пошевелить мозгами, и дело будет сделано.
– В целом я знаком с проблемами вашего завода, – спокойно начал Берия, – но хотел бы сейчас услышать их из ваших уст. Давайте начнем с самого младшего по должности, а закончим директором завода.
Сначала, как водится, народ стесняется начальства, особенно большого, но такая обязанность говорить – начиная с младшего, – снимает стеснительность, и люди выкладывают все, что знают.
То, что Берия услышал на совещании, наряду с увиденным в цехах, в сумме дало достаточно безрадостную картину.
На газоразделительном заводе Д-1 сразу же после пус¬ коналадочных работ на первых введенных в эксплуатацию каскадах, состоящих в основном из диффузионных машин ЛБ-7, начались массовые выходы из строя машин, работающих на рабочем газе (гексафториде урана). В дальнейшем это повторилось и на машинах ЛБ-8 и ЛБ-9. Причины аварий – заедание шариковых подшипников электропривода компрессора, приводящее либо сразу к его остановке, либо к быстрому износу подшипников, сопровождаемому недопустимой вибрацией компрессора. А ведь это были специальные, высокооборотные подшипники, которые должны были служить десятки тысяч часов, но реально они выходили из строя через несколько сотен часов работы, а некоторые нормально вращались только несколько десятков часов.
И на заводе Д-1 за сутки выходило из строя до 50 компрессоров, а это было больше, чем можно было смонтировать новых машин. Это была мучительная работа, не прерывавшаяся ни днем, ни ночью – замена вышедших из строя многотонных компрессоров новыми или отремонтированными машинами! Ведь все машины до их аварийной остановки были заполнены рабочим газом – химически агрессивным радиоактивным гексафторидом урана, уже успевшим получить некоторое изменение в своем изотопном составе.
Было непонятно, почему изготовленные по первому классу точности шариковые подшипники, прошедшие специальный отбор, выходят из строя? При заводских и комиссионных приемных испытаниях ведь все было в порядке.
Стали искать причину в недостатках сборки, в отклонениях требований к механической обработке, а выход из строя подшипников с вводом в эксплуатацию новых и новых каскадов нарастал и нарастал.
Ремонт машин был очень трудным. Из-за одного вышедшего из строя компрессора приходилось останавливать и отключать от каскада целый блок из 12 машин, откачивать из него рабочий газ, снимать с места и транспортировать в цех ревизии аварийную машину, обнажая при этом весьма чувствительные к влаге и коррозии пакеты пористых пластин, установленных в баке-делителе. Вместо изъятых машин монтировались новые или уже отремонтированные машины, повторяя весь цикл монтажа снова и снова (откачка, проверка на вакуумную плотность, наполнение газом и т.п.). И опять без уверенности, что замененная машина долго проработает. Эта трудоемкая изнурительная работа полностью дезорганизовала пуск завода Д-1 и была настоящим бедствием, что вызвало у некоторых руководителей неверие в успех промышленного освоения диффузионного метода.
Была и вторая беда, еще более тяжкая – был обнаружен недопустимо высокий уровень коррозии (разложения) рабочего газа (гексафторида урана) в машинах. Это приводило к тому, что поток высокообогащенного газа конечных каскадов практически не достигал, так как гексафторид урана разлагался, значительная часть его потока превращалась в порошок (тетрафторид урана) и осаждалась на внутренних стенках машин.
Процессы коррозии особенно сильно ускорял влажный воздух, засасываемый из атмосферы в вакуумный объем машин и коммуникаций. Он проникал в машины при недостаточной герметичности фланцевых разъемов, которых было на заводе несколько десятков тысяч. А поскольку для ремонта аварийных машин надо было останавливать и вскрывать блоки или каскады, то избавиться от напуска влажного воздуха практически было невозможно.
К проблемам добавлялись сомнения в достаточной герметичности многочисленных тонкостенных труб разъемных газовых коммуникаций, имевших приварные фланцы. Общая протяженность их на заводе Д-1 достигала несколько километров.
И так далее, и так далее, и так далее…
Берия записывал ключевые вопросы в блокнот, пытаясь отобрать из них наиглавнейшие и отсеять мелочь, которая будет решена и без него.
Особенно не понравилось ему итоговые выступления главного инженера и директора. Дело в том, что вначале на эти должности были назначены молодые инженеры, но перед пуском Берия, опасаясь, что молодые завалят его вопросами, заменил их на опытных. И ошибся! Эти опытные специалисты потеряли необходимый энтузиазм и теперь скорее имитировали привычную работу, а не штурмовали проблемы.
Оба они закончили свои выступления примерно одинаково:
Оба они закончили свои выступления примерно одинаково:
«Мы считаем, что с таким составом оборудования завод работать не будет», – а ведь знали, что другого оборудования просто не существует!
– Хорошо, – сказал Берия, никак не прореагировав на выводы руководителей завода. – Теперь прошу высказаться о том, как ликвидировать недостатки. Представители Горь¬ ковского машзавода. Ваши машины ЛБ не работают. Начинайте с подшипников. Нашли причины их заклинивания?
– Это нашли, – сообщил горьковчанин. – Мы же артиллеристы, поэтому стремились к точности. Поставили очень точные подшипники, сделали очень точные посадки.
В результате роторы не имели люфтов. А при работе возникает неравномерный нагрев и неравномерное термическое расширение. Подшипник перекашивает и заклинивает.
– М-да. Всю жизнь нас, русских, критиковали за отсутствие точности, теперь мы точности добились, и снова нехорошо!
Продолжайте.
– Как это устранить – понятно. Прослабим подшипники и посадки, добьемся люфта. С коррозией гексафтори¬ да урана дело сложнее…
И так, выслушивая специалиста за специалистом, Берия выяснял, какие пути решения проблем уже найдены, а какие проблемы остаются без решения.
– Да, – вспомнил он в конце, – у нас еще есть выездная бригада ученых-физиков из Москвы. Что вы скажете?
– Товарищ Берия! – бодро начал физик. – Сначала я скажу в принципе, а потом зачту список наших предложений.
Дело в том, что из-за низкой, так сказать, научной и культурной подготовленности персонала завода, из-за низкой его дисциплины предлагаемые нами научные рекомендации не исполняются. Вот они…
– Читать список не надо, ситуация понятна и слушать эти рекомендации нет необходимости, оборвал выступающего Берия, поняв, что наука, как обычно, старается держаться отдельно от заводчан и, следовательно от их проблем.
– Давайте переходить к решениям, – Берия немного помолчал в задумчивости. – Начнем с директора. Преступно поручать бой командиру, который не верит в победу. Товарищ Кизима, вам с главным инженером мы найдем должности полегче. Директором завода снова назначаю товарища Чурина, а главным инженером – товарища Родионова.
Товарищ Алявдин работает в самом тяжелом цехе, а паники в его докладе я не уловил. Товарищ Алявдин назначается начальником производства.
Наука нам заявила, что штат завода не способен внедрить научные рекомендации…
– Я не это хотел сказать, – запротестовал физик, привыкший, что в «интеллигентной среде» не называют вещи своими именами.
– Но сказали. Поэтому всех командированных ученых из Москвы я включаю в штат завода и поручаю им исполнить их же рекомендации заводу.
– Мы не заслуживаем такого наказания! – вновь запротестовал физик.
– Вы считаете внедрение собственных научных идей наказанием?!
– Я не это хотел сказать… – растерялся ученый.
– Зато я сказал, что хотел сказать! – произнес Берия неожиданно ледяным тоном, и все вспомнили, кто он такой.
– Теперь. Большой проблемой является коррозия элементов машин ЛБ. У нас в СССР есть толковый металлофизик?
– Профессор Якутович из Свердловска, – послышался голос с места.
– Запишите фамилию, назначим его заместителем научного руководителя завода. Нужны химики-аналитики. Кто знает толковых? – продолжил Берия поиск решения проблем из своего списка.
Вечером, когда совещание уже изрядно устало и задымило воздух помещения до состояния лондонского смога, Берия согласовывал сроки исполнения с представителями Горьковского машиностроительного завода.
– Нам нужно шесть месяцев, чтобы реконструировать машины ЛБ, – утверждал горьковчанин.
– Вы что – спать на ходу собираетесь? – язвительно поинтересовался Берия.
– Но их шесть тысяч!
– Ничего, ваш директор Елян в войну и не такие задачи решал, – четыре месяца и ни днем больше! Кстати, вы Горьковский машиностроительный, а марка ваших машин начинается с буквы «Л», как будто машины ленинградские.
И вообще, что обозначает это «ЛБ»?
Все затихли и удивленно уставились на Берию.
– Товарищ Берия, – наконец ответил удивленный горьковчанин.
– «ЛБ» – это «Лаврентий Берия».
– Что?! – Берия откинулся на спинку стула. Это эпидемия какая-то… Партия поручила мне создать вокруг Москвы пояс противовоздушной обороны, оснащенный… скажем так, новым видом оружия. Конструкторы назвали его «Беркут». Ну, беркут и беркут – стремительная птица, и это оружие тоже стремительное. И вот мне сообщают, что «Беркут» – это в честь Берии. – снова придвигается к столу.
– Значит так. Передайте товарищу Еляну, что у него голова не тем занята! И чтобы все машины были готовы через три месяца!!
Справка: После убийства Л.П.Берии, диффузионные машины Горьковского машиностроительного завода были переименованы с ЛБ в ОК (отдельная конструкция), а система ПВО «Беркут » в С-25.
В 1950 году после комплектования завода машинами ЛБ-6 и замены всех двигателей ТД (двигатель-трансформатор) на машинах ЛБ-7 и ЛБ-8, а также после проведения пассивирующей обработки внутренних поверхностей машин и пористых фильтров всех машин, после полного ввода в эксплуатацию холодильной станции для подачи охлаждающей воды низкой (8-10°С) температуры, после постройки цеха сухого воздуха, наконец была налажена нормальная эксплуатация завода Д-1 и выпуск в проектном количестве урана235, вначале 75%-ного, а затем 90%-ного обогащения.
Специфические производственные и технические сложности и особенности всего комплекса диффузионной технологии оказались столь велики и неприступны, что этой технологией в мире могли овладеть после США (1945 г.) только три индустриально развитые страны: СССР в 1949 г. (завод Д-1), Великобритания в 1956 г. (завод в Кейпенхерсте) и Франция в 1967 г. (завод в Пьерлате).
А в СССР, вслед за заводом Д-1, в последующие годы уверенно вошли в строй заводы Д-3, Д-4, Д-5 и другие.
С АБАКУМОВЫМ НЕ ПОЛУЧИЛОСЬ
Когда Хрущев слышал умствования дураков о том, что для подчинения кого-либо, требуется иметь компромат на него, то презрительно ухмылялся этой глупости. Иметь компромат на кого-либо – это иметь компромат на себя. Ведь суть компромата – это какое-то преступление, и если ты об этом преступлении не донес, то ты соучастник преступления.
Вон командующий Киевским военным округом Якир хранил в сейфе компромат на командующего Харьковским военным округом Дубового – расстреляли обоих, хотя и не только за этот компромат.
Надо не компромат иметь, а надо знать, где этот компромат можно найти, после чего дать понять, что при желании ты этим поиском займешься. Вот тогда тот, кого ты берешь за горло, будет стараться, чтобы у тебя такого желания не появилось. И Никита действовал только так – давал понять, и не больше! Особенно много у него осталось «благодарных ему» после войны, когда он многим генералам помог избавиться от разжалования и даже от расстрела, но знал, в архиве какого трибунала или особого отдела нужно искать старое дело, чтобы при необходимости прижать к ногтю или уничтожить строптивого «полководца».
Поэтому, когда в декабре 1949 года его перевели в Москву и избрали Первым секретарем Московского обкома и горкома и секретарем ЦК на место Кузнецова, то он решил не откладывая прижать и подчинить себе министра МГБ Абакумова намеком на то, что знает, где найти компромат об участии Абакумова в «ленинградском деле» и в убийстве Жданова. И дать ему понять, что если Абакумов не подтвердит свою преданность лично Хрущеву, то этот компромат будет найден.
Однако «коса нашла на камень» – Абакумов оказался столь же хитрым, коварным и бесстрашным, как и сам Хрущев.
Никита вошел в кабинет Абакумова на Лубянке несколько дней спустя после своего прибытия в Москву, его сопровождал сам Абакумов и несколько генералов МГБ.
– Ну, глянем-поглянем вашу резиденцию, товарищ Абакумов,- голос Хрущева излучал отеческую доброжелательность.
– Где мне сесть?
– Где хотите, товарищ Хрущев, – голос Абакумова был еще более медовым. – Для нас большая честь в том, что вновь избранный вождь московских коммунистов начал знакомство с московской организацией с проведения встречи с партийным активом здесь у нас – в МГБ. Но, товарищ Хрущев, мы назначили на пять…
– А я специально приехал пораньше, чтобы поговорить лично с вами, товарищ Абакумов, – Хрущев посмотрел на присутствующих выпроваживающим взглядом.
– Товарищи могут заняться своими делами, – скомандовал Абакумов и все вышли, а он по приглашению Хрущева подсел к столу напротив Никиты.
– Я, товарищ Абакумов, не только первый секретарь МГК, я еще и секретарь ЦК ВКП(б), имеющий задачу контролировать работу органов государственной безопасности.
Так с кого же мне начинать, как не с вас? А у вас, к сожалению, дела обстоят очень, как бы это сказать, непонятно, и я хочу, после этого совещания, прислать к вам комиссию и хорошенько во всем разобраться.