Минут через десять море заволокло туманом, и видение исчезло. Но в этот момент мне почудилось, что где-то к востоку от нас я слышу звон колокола, правда, очень слабый. Мы перестали грести, и звук пропал. Остался только шум моря. Потом туман сгустился, стал почти черным. Из тумана выплыла темная масса скалы, похожая на надстройки военного корабля, и исчезла в туманной мути. И тут нас подхватил прилив.
Мы перестали грести. Вокруг нас тихо шумело море. Из завесы тумана выплыл еще один утес, кривой, словно согнутый палец и пропал за кормой, будто плыл он, а не мы. Я понял, что мы достигли Минки. Но его рифы занимали территорию площадью двадцать миль на десять, и точно определить наше местонахождение не представлялось возможности.
— Придется ждать, пока рассеется туман, — предложил Петч. — Продвигаться дальше слишком опасно — почти сплошная мель.
С подветренной стороны какой-то мрачной скалы мы нашли подобие углубления с неподвижной, словно стекло, водой, привязали плотик к каменному выступу и выбрались на сушу. Мы ходили, приседали, размахивали руками, стараясь согреться, но тщетно — влажная одежда липла к телу и обволакивала его, словно ледяной пленкой. Мы съели остатки шоколада и немного поговорили, радуясь звукам собственных голосов.
Я считал, что Петч обязательно заговорит о «Мэри Диар», которая была где-то неподалеку, скрытая от нас туманом. Но он стал говорить о Райсе, а потом перешел к смерти Таггарда. Можно было подумать, что ему нравилась эта тема.
— Бедняга! — прошептал он. — Ради дочери продавал свою душу в каждом дальневосточном порту. Он подорвал свое здоровье, глупо напивался, цеплялся за каждое темное дельце — лишь бы оно давало ему деньги. Поэтому и в Сингапуре им легко удалось втравить его в эту авантюру.
— Выходит, его нанял Гандерсен? — спросил я.
— Очевидно. Я точно не знаю, — он пожал плечами. — Кто бы ни был, но его нашли не вовремя. Старик собирался домой навестить дочь и не намеревался топить судно, да еще в свой последний рейс.
— Значит, это Деллимер отделался от него — так вы думаете? — предположил я.
Он покачал головой.
— Нет, я не думаю, чтобы он намеревался убить его. Я думаю, что он забрал у него спиртное, надеясь, что Таггард смягчится и уступит его предложению. Он не предполагал, что от этого капитан умрет той же ночью. — Петч ухмыльнулся краешком рта. — Но это дела не меняет, не так ли?
Потом Петч внезапно перешел к рассказу о дочери Таггарда… к той фотографии, которая так много значила для него. Ее образ служил ему источником вдохновения, символом всех надежд. А затем произошла их встреча в Сен-Мало, которая явилась ударом, когда Петч осознал, что не может поведать ей всю правду, и она поняла, что он что-то от нее скрывает.
— Вы любите ее, не так ли? — спросил я. Мы ощущали удивительную близость в этой сверхъестественной тишине тумана, окруженные со всех сторон морем.
— Да, — произнес он таким голосом, словно одно воспоминание о ней придавало ему дополнительные силы, поднимало его дух.
— Несмотря на то, что она оскорбила вас в суде?
— А… это! — Он отмахнулся.
В ту ночь в Саутгемптоне она пришла к нему и извинилась. После этого он рассказал ей всю правду — все то, что поведал когда-то ее фотографии — там, на судне.
Спустя некоторое время мы были вынуждены снова забраться на наш плотик, так как начался прилив и торчавшие из воды камни постепенно скрывались под водой. Пора было двигаться.
После пяти часов туман стал редеть. Тени приобретали четкие очертания скал и рифов, и чистой воды становилось все больше и больше. Внезапно над нашими головами показалось небо, необычно синее, туман исчез почти мгновенно, и снова засияло солнце. Мы оказались в сверкающем сине-зеленом мире воды, на поверхности которой распустились причудливые цветки рифов. А далее, к юго-востоку, эти островки образовывали сплошной каменный барьер.
Мы быстро нашли маяк на острове Мэтрес Айл, на 31 фут[19] возвышающийся над водой, и Петч сразу же определился по компасу. Утес, у которого мы расположились, находился на северной оконечности Минки, поэтому Петч предположил, что «Мэри Диар» должна лежать к югу от нас. Я сверился с крупномасштабной картой и убедился, что Петч почти прав. Но от главного массива рифов, где находилось судно, нас отделяло пространство мили в три.
Ветер посвежел, и по поверхности воды побежали небольшие волны, но какой-то неправильной, искаженной формы. Появилась и белая пена, особенно в тех местах, где находились подводные скалы. Я подумал, что нам надо быть поосторожнее, как вдруг увидел Хиггинса. Он стоял на вершине высокого утеса, не далее чем в миле к востоку от нас. И когда Петч указал на него рукой, я заметил, что Хиггинс стал быстро спускаться вниз и сел на свой плотик, синяя окраска которого ярко блестела на солнце. Мы тоже поспешили к своему плотику, быстро забрались на него и оттолкнулись от берега. Теперь у нас не было времени на выработку маршрута. Мы знали только, что прилив идет на запад и дает преимущество Хиггинсу, который мог раньше нас покрыть трехмильное пространство и достичь французского спасательного судна.
Прилив был уже несильным, но он неумолимо тащил нас к основной массе рифов. Ее рассекали два канала, но мы не видели их, и потому Петч направил плот туда, где виднелась чистая вода. Но вдруг он резко изменил курс. Я взглянул на него с недоумением. Он кивнул через плечо и произнес только одно слово: «Хиггинс». Я обернулся и увидел голубой плотик, вынырнувший из-за скалы в двух кабельтовых от нас.
В это время мы находились в широком проходе, отделявшем внешнюю стену рифов от главной ее массы. Укрыться нам было негде. Волны захлестывали нас, и под деревянным настилом пола плескалась вода. Я слышал тяжелое дыхание Петча. Каждый раз, когда я оглядывался назад, мне казалось, что Хиггинс приближался. Его металлический плот высоко подбрасывало волной, и он шел легче нашего. Держась немного к востоку, он отрезал нас от чистой воды и прижимал к рифам.
— Нам придется повернуть к ветру! — крикнул я.
Не прекращая работать веслами, Петч бросил взгляд через плечо и утвердительно кивнул. Стена рифов была теперь совсем рядом.
Но нам еще немного помог прилив, который потащил нас к западу на открытое место, где высота волн достигала 4–5 футов. Однако с каждым взмахом весел нас относило все дальше в залив с пенными бурунами.
— Мы никогда отсюда не выйдем, — крикнул я Петчу.
Он не ответил. Для разговора не хватало дыхания.
Я обернулся назад и увидел, что Хиггинс сократил разрыв до двухсот ярдов. Петч продолжал грести. А затем, бросив взгляд через плечо, я увидел в стене рифов просвет, а за ним — я не поверил своим глазам — блестела чистая вода.
— Посмотрите! — указал я рукой.
Петч бросил взгляд вправо, увидел просвет и направил в него плот. Мы попали в первый из двух каналов, когда ветер, на счастье, дул нам в спину. Плотик плавно переползал с волны на волну и шел легко и свободно. «Теперь мы его обойдем!» — сквозь шум волн и свист ветра долетел до меня полный уверенности голос Петча. Он довольно ухмыльнулся и принялся грести с новой, удвоенной энергией.
Я перебрался к центру, сел рядом с Петчем, взял в руки весло, и мы заработали в унисон. Мы не разговаривали и только изредка посматривали в сторону Хиггинса. Он угодил в круговерть мелких волн и всеми силами пытался выбраться из нее.
Но как только мы вышли на открытую воду, стало происходить что-то странное и пугающее. Вода за кормой внезапно как бы вспухла большим пузырем, который лопнул и швырнул плотик в сторону, едва не перевернув его. Петч крикнул мне, что мы попали на скрытый водой риф. Мы лихорадочно заработали веслами и ушли от опасного места. Оглядевшись по сторонам, я заметил множество подобных пузырей, причем в тех местах, где несколько минут назад их вовсе не было.
— Отлив! — крикнул Петч мне в ухо. — Греби быстрее! Греби, это отлив!
Меня не нужно было подгонять. Я и так схватился обеими руками за весло и лихорадочно заработал им, стараясь поскорее уйти от страшного места. То, что несколько минут назад было чистой водой, теперь бурлило, превратившись в котел с кипящей водой, которая неожиданно оголяла скрытые под ее поверхностью острые рифы.
Я успел только набрать в легкие воздуха, как волна подбросила нас вверх и с треском швырнула на камни. Я упал прямо на позвоночник, и удар болью отозвался в затылке. Вода вокруг нас кипела, а пена в лучах солнца сверкала, словно разноцветные мыльные пузыри. Каменная поверхность рифа на момент обнажалась, а затем набегала новая волна, поднимала нас над рифом и, уходя, снова обрушивалась на него. Одна из волн подбросила наш плотик, проволокла в сторону, дико завертела и наконец бросила на верхушку довольно высокой скалы, покрытой мелким гравием. Здесь вода не бурлила, и потому это место казалось крошечным оазисом в гигантском хаосе волн.
Выбравшись из обломков плотика, мы оказались по колено в воде. Однако одного взгляда на наше судно оказалось достаточно, чтобы осознать, что чинить его уже бесполезно.
— Ну и черт с ним, — крикнул мне Петч. — Все равно нам пришлось бы его оставить. Живей! — Он нагнулся и вынул ручной компас из футляра. — Быстро! — повторил он. — Часть пути пройдем по суше, а потом доберемся вплавь!
Он двинулся на юг, за ним последовал и я, спотыкаясь и проваливаясь в вымоины, промокший, ошеломленный, усталый.
Чувство изоляции, одиночества, заброшенности угнетало. Оно усиливалось от присутствия Хиггинса, который следовал за нами по пятам. Он подошел к оставленному нами плотику поднял его над головой двумя руками и бросил на острый риф, разбив в щепы. Так был уничтожен мой последний контакт с «Морской ведьмой».
Сделав свое дело, Хиггинс снова двинулся следом, по-прежнему волоча за собой плотик. Иногда, теряя почву под ногами, нам приходилось плыть. И все это время меня не оставляла мысль, что мы находимся в двадцати милях от побережья Франции, в месте, которое не отваживаются посещать даже моряки.
Долгое время я не оглядывался назад. Интерес к Хиггинсу пропал. В висках стучало, в ушах стоял неумолчный шум моря. Наконец мы добрались до последней каменной складки. Я остановился и стал наблюдать, как Петч карабкался на ее вершину, а потом, прислонившись плечом к каменному выступу, стал смотреть в южном направлении.
— Ну, вы ее видите? — спросил я, с трудом переводя дыхание.
— Нет, — он покачал головой.
Потом он указал на сверкающие ст солнца рифы, выделяющиеся от других своей компактной массой и высотой.
— Мне кажется, что это Грюн-а-Крок.
Рифы лежали на границе видимости, наполовину скрытые моросящей пеленой. И где-то за этими скалами была «Мэри Диар»…
…Потом снова начался прилив. В это время Хиггинс приближался на своем плотике к ближайшему рифу. Он привязал его и сел на камень, наблюдая за нами, словно хищник, выслеживающий добычу. Он мог себе позволить такое удовольствие, ибо прилив рос с каждой минутой, и наш утес уже наполовину скрылся под водой.
Мы отыскали углубление с нависшим над входом козырьком, которое укрыло нас от ветра и дождя, и откуда можно было следить за действиями Хиггинса и, скрючившись, устроились в нем, пытаясь согреться. А прилив рос, и надвигалась ночь. Если бы только видимость была получше! Если бы можно было видеть «Мэри Диар» и узнать, там ли еще спасатели! Но мы ничего не видели и не слышали.
План наш заключался в том, чтобы за час до того, как прилив достигнет своей высшей точки, незаметно скользнуть в воду и плыть к Грюн-а-Кроку. И хотя Петч потерял компас, мы все же надеялись отыскать этот риф. Приняв план, мы теперь думали только о его осуществлении. Я посмотрел на риф, где сидел Хиггинс — он медленно уходил под воду. Но это не доставило мне радости. Более того, прилив выжил его из укромного местечка, он снова забрался на плотик и заработал веслами. По мере роста прилива Хиггинс отгребал от нас все дальше и дальше. Ночь вступала в свои права, и в сгустившейся тьме я потерял его из виду.
Меня разбудила вода. Она плескалась у самых ног и оказалась теплее моего тела. Ноги окунулись словно в теплую ванну. Потом вода поднялась до уровня лица, и тогда сознание вернулось ко мне. Я толкнул Петча. «Должно быть, прилив достиг высшей точки», — в страхе подумал я.
Мы встали. Действительно ли это высшая точка прилива? Повернул ли прилив обратно? Дождь прекратился. На небе проглянули звезды. На водной поверхности замерцал лунный свет.
— Ну что ж, поплыли? Который сейчас час? — Голос Петча звучал хрипло. — Ради всего святого, сколько времени? Мои часы стали.
Мои остановились тоже. Время узнать было негде, как и невозможно было определить направление прилива.
— Вы готовы?
Петч колебался, и я вдруг понял, что уверенность оставила его.
— Ну живее, — подбодрил я его. — Самое время плыть, держитесь ближе ко мне и не разговаривайте.
Мы плотно надули спасательные жилеты и вместе ступили на край рифа. Погрузившись в воду, теплую, согревающую, мы легли на спины и медленно поплыли, следя, чтобы Полярная звезда была у нас в ногах.
Мы плыли рядом на расстоянии длины двух рук, ровно и не спеша. Волна была пологая, с покатыми склонами и без пенных барашков.
— Надвигается шторм, — шепотом произнес Петч.
Но пока все было спокойно, и вода плавно поднимала нас и опускала, поднимала и опускала. Камень, на котором мы провели ночь, исчез из виду. Исчез точно в направлении наших ног — значит, мы плыли правильно. Прилив мы не упустили. Но тут Петч перестал грести.
— Я не вижу Грюн-а-Крока, — прошептал он, стуча зубами. — Мне думается, надо взять значительно западнее.
Мы изменили направление, и Полярная звезда теперь оказалась слева. Я подумал, сколько времени это может продолжаться. Зубы мои стали выбивать дробь, и море, которое вначале согревало, теперь казалось холодным как лед. Намокшая одежда тянула вниз. Надувные жилеты делали нас неуклюжими и мешали движению. Каждый гребок давался с трудом, но именно он сохранял внутри нас энергию, вернее — последние ее остатки. Не знаю, сколько времени мы плыли, но нам показалось, что целую вечность. Я терял сознание…
— Джон! Джон! — Я открыл глаза. Меня окружала черная ночь. Но постепенно я стал различать звезды и услышал шипение волн. — Джон! — Голос звал откуда-то из темноты.
— Да. Что случилось?
— Скала. Я ее вижу. Я уж начал беспокоиться, что потерял тебя, — снова прозвучал голос. — Я совсем тебя не слышал.
Озабоченность, звучавшая в его голосе, наполнила меня теплым чувством к этому человеку.
— Прости меня, — откликнулся я. — Я задремал. Только и всего. Где этот твой риф?
Я огляделся и ярдах в ста справа заметил темную тень скалы. Я вгляделся в черноту у ее подножия, о которую разбивались необычно блестевшие волны, и подумал, что вижу какую-то плотную массу.
И тут мне пришло в голову, что это, возможно, отражение огней «Мэри Диар». Конечно, огни, ведь на ней же работают спасатели. Я внимательно всмотрелся в темноту, но огней не обнаружил. Возможно, работы осуществляются тайно и они не хотят, чтобы свет был виден.
— Позади скалы что-то есть, — прохрипел из темноты Петч. — Давай посмотрим, а?
— Давай, — согласился я.
Погибнуть в воде все же лучше, чем на богом забытом рифе, решил я и, повернувшись на спину, заработал ногами в воде, которая не только перестала быть теплой, а, напротив, стала ледяной. Передвигался я автоматически, но мой мозг настойчиво сверлила мысль об огнях.
— Там должны быть огни, — произнес я вслух.
— Огни. Там должны быть огни. — Голос Петча слабо прозвучал где-то рядом, словно в раздумье. На некоторое время воцарилось молчание. И вдруг он снова окликнул меня. — Джон! — Голос звучал чуть слышно.
— Да?
— Прости, что я втравил тебя во все это. — Потом он пробормотал что-то насчет яхты и замолчал.
— Как ты себя чувствуешь? — позвал я Петча.
— Посмотри! Ты ее видишь? — прозвучало в ответ.
Я думал, что он рехнулся.
— Проснись! — закричал я. — Мы должны доплыть до скалы, ты слышишь?
Он схватил меня за руку железной хваткой утопающего. Но когда я оторвал его руку, он закричал:
— Посмотри! Посмотри же, черт тебя возьми! Ну скажи же, что это не сон!
Он поднял над водой руку и указал в сторону. Я повернул голову и на фоне мерцающих звезд увидел тонкую иглу мачты, а чуть ниже — темную массу палубных надстроек, выхваченную из тьмы фосфоресцирующими брызгами разбившейся о борт волны.
Мы поплыли словно наперегонки, забыв про холод и изнеможение. Носовая часть судна была погружена, и через нее перекатывались волны. А дальше, чуть позади, вздымалась шпилька мачты, за нею была видна палуба капитанского мостика, дымовая труба, и далее — очертания задранной вверх кормы.
Я подплыл к затопленной носовой части. В это время набежавшая волна приподняла меня на своем гребне и перебросила через фальшборт, ударив обо что-то твердое, отчего правый бок прорезала дикая боль. Я схватился рукой за оградительный поручень фальшборта и попытался подняться на ноги, но накатившаяся новая волна оторвала руки от поручня и потащила меня в сторону кормы, почти до самой мачты. Там я удержался и громким высоким голосом стал звать Петча, боясь, что я его потерял. Меня охватила паника — я плавал лучше его, даже специально тренировался в море. Мне следовало бы остаться с ним и удостовериться, что он благополучно достиг цели. Но сейчас у меня не было сил, чтобы вернуться и начать поиски…
Я не видел, как он оказался на борту. Я по-прежнему стоял у мачты и выкрикивал его имя, как вдруг он появился возле меня в своем надувном жилете, качаясь как пьяный.