Глава 4
Родители вернулись домой перед самой полуночью. Томми сидел на кровати, его спальню освещал слабенький ночничок. Нож лежал под простыней, правая рука сжимала рукоятку.
Минут двадцать Томми слышал голоса родителей, звуки льющейся воды, скрип дверей. Их спальня и ванная находились в другом конце коридора, так что эти приглушенные звуки успокаивали. Обычные звуки повседневной жизни, и пока они наполняли дом, никакой фонарь, обратившийся в хищника, никому не мог причинить вреда.
Но скоро в дом возвратилась тишина.
Замерев, Томми ждал первого крика.
Он дал себе слово, что не заснет, но ему было только двенадцать, и длинный день вкупе со страхом, который не отпускал после встречи со стариком-резчиком, сделали свое дело. Привалившись спиной к подушкам, Томми заснул задолго до часа ночи...
...и что-то грохнуло, разбудив его.
Он мгновенно проснулся. Сев на кровати, нащупал нож и дрожащей рукой вцепился в рукоятку.
В первое мгновение ему показалось, что источник звука в его комнате, потом вновь услышал глухой удар и понял, что шум донесся из спальни Френка.
Отбросив простыню, Томми спустил ноги с кровати и замер в тревожном ожидании, вслушиваясь в тишину.
В какой-то момент вроде услышал, как Френк зовет его: "Том-м-м-м-ми!", – отчаянно и испуганно, с дальнего края огромного каньона. Но, возможно, ему лишь показалось, что услышал.
Тишина.
Ладони Томми стали мокрыми от пота. Он отложил большой нож, вытер руки о пижаму.
Тишина.
Он вновь взял нож, наклонился, достал из-под кровати фонарик, который держал там, но не включил. На цыпочках подошел к двери, прислушался к шагам в коридоре.
Ничего.
Внутренний голос убеждал его вернуться к кровати, лечь, укрыться с головой и забыть про то, что ему, возможно, послышалось. А еще лучше, залезть под кровать и надеяться, что там его не найдут. Но он знал, что это голос сосунка, и не решался искать спасения в трусости. Если черная тыква превратилась во что-то еще, если это что-то сейчас бродит по дому, на трусость оно отреагирует с не меньшей свирепостью, чем Френк.
"Господи, – взмолился Томми, – здесь, внизу, мальчик, который в Тебя верит, и он будет очень разочарован, если Ты, в этот самый момент, когда очень, очень, очень ему нужен, смотришь в другую сторону".
Томми осторожно повернул ручку и приоткрыл дверь. Увидел пустой коридор, освещенный лишь лунным светом, падающим в окно.
И распахнутую дверь в спальню Френка напротив, по другую сторону коридора.
Не включая фонарик, отчаянно надеясь, что его присутствие останется незамеченным, если он окутается темнотой, Томми подошел к комнате Френка и прислушался. Френк обычно храпел, но сегодня храпа Томми не слышал. Если тыквенный фонарь по-прежнему стоял на столе, свечка, должно быть, догорела, потому что отверстия в нем не светились.
Томми переступил порог.
Лунный свет вливался в окно, тени от листвы соседнего дерева, которое качал ветер, плясали на стекле. В спальне Томми не увидел ни одного четкого силуэта. Предметы непрерывно меняли форму и цвет, переходя от черного к темно-серому и обратно.
Томми отдалился от порога на шаг. Второй. Третий.
Его сердце билось так сильно, что подточило его решительность пребывать в темноте. Он включил фонарик и вздрогнул от испуга: так ярко блеснуло лезвие ножа.
Томми обвел спальню лучом и, к своему облегчению, не нашел изготовившегося к прыжку чудовища. Простыни кучей лежали на матрасе, и Томми пришлось подойти к кровати еще на шаг, прежде чем он понял, что под этой кучей Френка нет.
Отрубленная человеческая рука со сжатыми в кулак пальцами лежала на полу у прикроватного столика. Сначала Томми увидел ее в полумраке, рядом с лучом, потом направил на нее фонарь. Его глаза в ужасе раскрылись. Рука Френка. Никаких сомнений, потому что на одном из пальцев блестел серебряный перстень с черепом и скрещенными костями, которым Френк очень дорожил.
Возможно, причиной послужил посмертный нервный спазм, возможно, в доме действовала какая-то темная сила, но кулак внезапно разжался, пальцы раскрылись, как лепестки цветка. На ладони лежал блестящий пятицентовик.
Томми подавил крик, но не волны дрожи, которые пробегали по телу.
Пока он пытался найти путь к спасению, из дальнего конца коридора донесся пронзительный крик матери. Резко оборвался. Что-то разбилось.
Томми повернулся к двери. Знал, что должен бежать, пока еще есть возможность спастись, но его словно пригвоздило к месту, совсем как на пустыре, перед тем как старик рассказал ему, что глубокой ночью фонарь из тыквы превратится в нечто иное.
Он услышал крик отца.
Выстрел.
Вновь крик отца.
И этот крик резко оборвался.
Вновь наступила тишина.
Томми попытался поднять одну ногу, только одну, хотя бы на дюйм оторвать от пола, но напрасно. Он чувствовал, что на месте его держит не только страх, но и какое-то заклинание, не позволяющее ускользнуть от черной тыквы.
В дальнем конце коридора хлопнула дверь.
Послышались приближающиеся шаги. Тяжелые, пугающие.
Слезы брызнули из глаз Томми, потекли по щекам.
Половицы скрипели и стонали под огромным весом идущего по коридору.
С ужасом глядя на открытую дверь, словно она вела в ад, Томми увидел отблески оранжевого света. Свет становился ярче по мере того, как его источник, несомненно, свеча, приближался к комнатам братьев, соответственно, удаляясь от спальни родителей.
Тени и световые пятна гонялись друг за другом на ковре.
Тяжелые шаги замедлились. Остановились.
Чудище стояло в футе или двух от двери.
Томми шумно сглотнул, набрал в грудь достаточно воздуха, чтобы спросить: «Кто здесь?» – но, к своему изумлению, произнес совсем другие слова: «Ладно, черт бы тебя побрал, давай с этим покончим».
Возможно, годы, проведенные в доме Сацманов, основательно закалили его и снабдили здоровой дозой фатализма.
Чудище сдвинулось с места, заслонило собой дверной проем.
Тыква-фонарь стала его головой. Если в ней что-то изменилось, то в худшую сторону. Черно-оранжевая раскраска осталась, верхняя часть сузилась, нижняя, наоборот, расплющилась еще больше. Размерами голова не превосходила баскетбольный мяч. Глаза запали, прорезанные зрачки светились злобой, в носу пульсировал гной. Огромный рот растянулся от уха до уха, острые клыки темнели на фоне оранжевого света.
Тело под головой лишь отдаленно напоминало человеческое. Казалось, его сплели из перекрученных толстых корней и лиан. В чудище чувствовалась невероятная мощь, в дверном проеме возвышался колосс, джагернаут[15]. Несмотря на ужас, охвативший Томми, он не мог не почувствовать благоговейного трепета. И задался вопросом: то ли это тело выросло из головы-тыквы, то ли из плоти Френка, Лу и Кайла Сацманов.
Больше всего пугал Томми оранжевый свет внутри черепа. Там по-прежнему горела свеча. Ее мерцание ясно показывало, что голова пуста. Как чудище могло двигаться и думать без мозга? Тем более что в глазах читался злобный и демонический ум.
Чудище подняло толстую, узловатую, напоминающую лиану руку и нацелило палец-корень на Томми.
– Ты, – голос напоминал шум грязной воды, выплеснутой из ведра в унитаз.
Томми теперь больше изумляла не собственная неподвижность, а способность оставаться в вертикальном положении. Ноги стали ватными. Он не сомневался, что рухнет как подкошенный, если чудище шагнет к нему, но пока стоял с фонариком в одной руке и ножом в другой.
Нож. Какой от него прок? Даже самый острейший нож в мире не причинил бы вреда этому исчадию ада, и Томми разжал потные пальцы. Нож ударился об пол, пару раз подпрыгнул, застыл.
– Ты, – повторила черная тыква, и от голоса задрожали стены. – Твой злой брат получил то, что дал. Твоя мать получила то, что дала. Твой отец получил то, что дал. А чего заслуживаешь ты?
Говорить Томми не мог. Дрожал, молча плакал, каждый вдох давался ему с огромным трудом.
Черная тыква шагнула в комнату, нависла над ним, сверкая глазами.
Рост чудища превосходил семь футов, ему пришлось наклониться вперед, чтобы смотреть на мальчика. Черный дым вырывался из рта и провалившегося, как у прокаженного, носа.
Чудище продолжало тем же шепотом, от которого дрожали стекла:
– К сожалению, ты – слишком хорош, и у меня нет на тебя прав. Поэтому... Ты получаешь с этого момента то, что заслужил, – свободу.
Томми смотрел в хэллоуинскую образину, пытаясь осознать услышанное.
– Свободу, – повторило адово чудище. – Свободу от Френка, от Лу, от Кайла. Свободу расти и взрослеть, не чувствуя, как они топчут тебя. Свободу полностью реализовать все лучшее, что заложено в тебе... а сие означает, что мне никогда не удастся заполучить тебя.
Долгое время они стояли лицом к лицу, мальчик и чудовище, и, наконец, до Томми дошел смысл его слов. Утром он проснется в доме один. Ни родителей, ни брата не найдут. Куда они подевались, останется тайной. Никому не удастся ее разгадать. А он, Томми, будет жить с бабушкой и дедушкой. "Ты получаешь, что даешь".
Долгое время они стояли лицом к лицу, мальчик и чудовище, и, наконец, до Томми дошел смысл его слов. Утром он проснется в доме один. Ни родителей, ни брата не найдут. Куда они подевались, останется тайной. Никому не удастся ее разгадать. А он, Томми, будет жить с бабушкой и дедушкой. "Ты получаешь, что даешь".
– Но, возможно, – продолжила черная тыква, положив холодную руку на плечо Томми, – возможно, червоточина есть и в тебе, возможно, когда-нибудь ты ей поддашься, и тогда у меня появится шанс добраться до тебя. Кто же отказывается от десерта? – Широкая улыбка стала шире. – А теперь возвращайся в кровать и спи. Спи!
В ужасе и одновременно испытывая необъяснимую радость, Томми направился к двери. Оглянулся и увидел, что черная тыква по-прежнему с любопытством наблюдает за ним.
– Вы недоглядели, – Томми указал на пол рядом с прикроватным столиком.
Чудище нашло глазами отрезанную руку Френка.
– Ага! – выдохнуло оно, подхватило руку и сунуло в рот.
Ярко вспыхнул оранжевый свет в прорезях черной тыквы, словно прощаясь, очень ярко, а потом погас.
Мисс Аттила
Глава 1
В мороз и жару, под солнцем и дождем, многие сотни лет, зарывшись в плодородную лесную почву, оно ждало шанса начать новую жизнь. Собственно, оно и не умирало. Пребывало в спячке, при этом чутко контролируя окружающую территорию, засекая всех теплокровных животных, бродячих по окрестным лесам. Но для мониторинга, необходимого для поиска подходящего Хозяина среди теплокровных, требовалась лишь малая толика разума, тогда как остальная его часть вспоминала предыдущие жизни, которые оно вело на других мирах.
Лоси, медведи, барсуки, воробьи, бурундуки, зайцы, опоссумы, лисы, хорьки, кугуары, куропатки, забредающие с полей, собаки, жабы, хамелеоны, змеи, черви, пчелы, пауки, сороконожки пробегали, проходили, проползали достаточно близко, чтобы оно могло их захватить, если бы они подходили для намеченной цели. Некоторые, впрочем, и не были теплокровными, то есть не соответствовали одному из главных требований, предъявляемых к Хозяину. А те, в ком текла теплая кровь, млекопитающие и птицы, не проходили по другому важному условию: уровню развития мозга.
Оно не испытывало нетерпения. Миллионы миллионов лет оно находило Хозяев. И не сомневалось, что и на этой планете рано или поздно такая возможность обязательно представится, после чего начнется Покорение.
Глава 2
Джейми Уэтли влюбился в миссис Кэсуэлл. Природа одарила его талантом художника, и он заполнял страницы альбома рисунками женщины его мечты: миссис Кэсуэлл верхом на мустанге; миссис Кэсуэлл, укрощающая льва; миссис Кэсуэлл, стреляющая в атакующего носорога, огромного, как восемнадцатиколесный грузовик; миссис Кэсуэлл – Статуя свободы, высоко поднявшая руку с факелом. Джейми никогда не видел ее верхом на мустанге, укрощающей льва, стреляющей в носорога; не слышал, что она совершала все эти подвиги. И уж конечно, она ничем не напоминала Статую свободы (была гораздо красивее), но Джейми казалось, что во всех этих воображаемых сценах проявлялся истинный характер миссис Кэсуэлл.
Ему хотелось попросить миссис Кэсуэлл стать его женой, хотя уверенности, что у него есть шанс, не было. Во-первых, у нее прекрасное образование, а у него – нет. Она сияла красотой, он ничем не выделялся. Она весело смеялась и не лезла за словом в карман, он стеснялся и краснел по любому поводу. Отличала ее и уверенность в себе, нигде и никогда миссис Кэсуэлл не теряла головы, сразу брала ситуацию под контроль (вспомнить хотя бы пожар в прошлом сентябре, когда она практически в одиночку спасла школьное здание, не допустила его превращение в груду углей), тогда как Джейми тушевался при малейших трудностях. И потом, она уже была замужем, и Джейми частенько чувствовал себя виноватым, потому что желал ее мужу смерти. Но если в у него и появилась возможность жениться на миссис Кэсуэлл, самой большой проблемой стала бы разница в возрасте: она родилась на семнадцать лет раньше одиннадцатилетнего Джейми.
В тот воскресный вечер в конце октября Джейми сидел за столиком в своей маленькой спальне и вновь рисовал карандашом миссис Кэсуэлл – учительницу его шестого класса. На этот раз он изобразил ее в классной комнате, стоящей у стола в белых, как у ангела, одеждах. Она лучилась удивительным светом, и все дети, одноклассники Джейми, улыбались ей. Себя Джейми нарисовал во втором от двери ряду, за первой партой и... после короткого раздумья добавил маленькие сердечки, череда которых поднималась над ним, как белый пар поднимается над куском сухого льда.
Джейми Уэтли (его мать коротала время с бутылкой, а отец, автослесарь, часто оставался без работы из-за того же пристрастия к спиртному) раньше не жаловал школу, но в этом году влюбился в миссис Лауру Кэсуэлл. И теперь воскресные вечера всегда тянулись очень уж долго, потому что он никак не мог дождаться начала учебной недели.
Внизу его злобный, крепко набравшийся отец ругался с такой же пьяной матерью. На этот раз ссора вышла из-за денег, но причиной могли стать и приготовленный ею несъедобный обед, и его бесконечные подружки, и ее неряшливость в одежде, и его проигрыши в покер, и ее постоянные жалобы, и отсутствие в доме чипсов, и выбор телепрограммы для просмотра. Тонкие стены ветхого дома практически не глушили их голоса, но Джейми уже научился отключаться от них.
Он перешел к новому рисунку. На этот раз миссис Кэсуэлл стояла среди скал в сверкающих доспехах и лазерным мечом сражалась с инопланетным монстром.
Глава 3
Еще до зари Тил Пливер заехал глубоко в лес на своем грязном, с помятыми крыльями восьмилетнем джипе-универсале и припарковал его на заброшенной дороге, которая когда-то давно служила для вывозки бревен. А как только рассвело, продолжил путь на своих двоих с охотничьим карабином ("винчестер" модель 70, калибр 270, приклад из орехового дерева, оптический прицел с четырехкратным увеличением) на плече.
Тил любил лес на заре: бархатистая мягкость теней, проникающий сквозь ветви, усиливающийся с каждой минутой свет, запах ночной влаги. Нравились ему и тяжесть карабина на плече, и предвкушение охоты на оленя, но наибольшее удовлетворение приносило осознание того, что он – браконьер.
В округе Тил Пливер считался одним из самых удачливых торговцев недвижимостью, то есть никак не мог пожаловаться на бедность, но он терпеть не мог отдавать доллар за вещь, которую в другом месте мог приобрести за девяносто восемь центов, и отказывался платить даже пенс за то, что мог взять бесплатно. Ему принадлежала ферма на северо-восточной окраине Пайн-Риджа, административного центра округа, где власти штата решили проложить автомагистраль, и Пливер получил больше шестисот тысяч долларов, продав часть земли под мотель и ресторан быстрого обслуживания. Это была его крупнейшая сделка, но далеко не единственная. И без нее он по праву считался состоятельным человеком. Однако новый джип покупал раз в десять лет, ходил в одном костюме и мог провести три часа в супермаркете "Акме" в Пайн-Ридже, сравнивая цену аналогичных продуктов, чтобы в итоге сэкономить восемьдесят центов.
Мясо он не покупал никогда. Зачем платить за мясо, если в лесу его полным-полно, бегает на копытах, просит, чтобы его взяли? Тилу шел пятьдесят четвертый год. С семнадцати лет он охотился на оленей круглый год и еще ни разу не попался. Оленина никогда ему не нравилась, но за три с половиной десятка лет он съел ее тысячи фунтов, а потому иной раз его совершенно не тянуло обедать. Однако настроение Пливера всякий раз улучшалось, стоило ему подумать о том, сколько денег осталось у него в кармане и не попало в загребущие руки владельцев животноводческих ферм, мясных брокеров и членов профсоюза мясников.
Отшагав сорок минут по полого поднимающемуся склону и не обнаружив ни одного свежего следа, Тил решил передохнуть на большом плоском камне под двумя высокими соснами. Присев на край и поставив рядом карабин, он заметил какой-то предмет, торчащий из земли между его сапог.
Предмет этот наполовину зарылся в мягкий ковер из палых листьев и хвои. Его присыпало опавшими сосновыми иголками. Тил протянул руку, стряхнул иголки. Предмет формой напоминал футбольный мяч, но вдвое превосходил его размерами. Отполированная поверхность блестела, материал напоминал керамику, и Тил понял, что перед ним творение рук человеческих, потому что ни ветер, ни дождь не могли обеспечить такую чистоту обработки. Предмет был сине-черно-зеленый и своей необычностью он притягивал взгляд.
Пливер уже собирался встать с камня, опуститься на корточки и вырыть загадочный предмет из земли, когда на гладкой поверхности в нескольких местах открылись отверстия. В то же самое мгновение из них "выстрелили" черные щупальца. Обвились вокруг головы, шеи, рук и ног Тила. В три секунды его полностью обездвижили.