— И как вы, интересно, собираетесь эту самую революцию произвести? — подбоченивается Валя-санитарка.
— Много будете знать — скоро состаритесь! — подмигиваю растерявшимся девушкам, хотя еще и сам не знаю, как все улажу. Но этим безобразиям необходимо положить конец, это бесспорно.
Я раскланиваюсь с дамами и отправляюсь к обеденному столу.
Глава 12
Сытно отобедав, в неплохом расположении духа, я спускаюсь к себе в номер. Не успеваю прилечь на кровать, чтоб как следует обдумать обозначившиеся проблемы, как раздается непредвиденный телефонный звонок.
— Дмитрий Андреевич, добрый день, — слышу в трубке приятный голос Михал Михалыча, главного врача, — не желаете прокатиться по городу и его окрестностям? Совершить, так сказать, экскурсию по достопримечательностям Карельска.
— Добрый день! А почему бы и нет? Вы на машине?
— Разумеется! Если вы готовы, то спускайтесь вниз, я вас уже жду!
— Бегу! — Я переодеваюсь в «гражданку» и покидаю свое временное жилище. В конце концов, за один день ничего с Зинаидой Карповной не сделаешь: надо, как минимум, провести рекогносцировку. Для этого нужно время, а сегодня как-никак выходной. Чего киснуть в четырех стенах? Раз сам главный врач приглашает на прогулку, не стоит отказываться!
Темно-вишневая «Нива» главврача стоит у центрального входа. Сам владелец, одетый по-походному, в песочный камуфляж, сидит за рулем и вполуха слушает «Авторадио», по-моему, какой-то шансон.
— Завтра День железнодорожника, — без предисловий сообщает Михал Михалыч, — в городе ожидается массовое гуляние. Предлагаю посетить городской загородный пляж и кое-какие памятные места сегодня.
— Я согласен. У вас в городе праздники бурно проходят?
— Когда как, — уклончиво отзывается руководитель больницы. — В городе, как вы знаете, проходит железная дорога, и многие жители на ней работают. Так что праздник для многих профессиональный, гуляют с размахом. А в Питере как?
— День железнодорожника у нас как-то вяло проходит. Вы бы не напомнили — я бы и не вспомнил. Другое дело — День ВДВ! С такой помпой празднуется, что, мы врачи, после неделю разгребаем. А у вас в Карельске, наоборот, как-то тихо!
— Да? Это почему?
— У вас надо спросить, почему. Ни одного человека в больницу не доставили, даже как-то непривычно.
— А грандиозность мероприятия измеряется количеством пострадавших, доставленных в лечебные учреждения? — Главврач с интересом смотрит на меня, трогая автомобиль с места.
— Не обязательно пострадавшими, можно и больными, например, перепившими и переевшими гражданами, — ухмыляюсь я. — А если серьезно, то меня как хирурга разного рода увеселительные мероприятия, где море разливанное алкоголя, всегда несколько напрягают. В особенности если спиртное продают без ограничений. Для населения — отдых, а для нас, простите за банальность, трудовые будни.
— Ну, у нас все относительно спокойно проходит. Народ в основном смирный: поморы. Вчера же без ЧП обошлось.
— Вчера — да, а что будет сегодня? Сами же говорите: железнодорожников в Карельске хватает.
— Хватает, но обычно они не безобразничают. Карельцы в основном не склонны к массовым пьяным психозам, как в других местах. Да и официально праздник завтра, четвертого, в первое воскресенье августа.
— А сегодня разминаются? — Я щелкаю по кадыку.
— Возможно, — кивает Михал Михалыч, выруливая на центральную улицу. — Однако до больницы и милиции, извиняюсь, полиции, редко дело доходит. Специально выбрал сегодняшний день, да еще и послеобеденное время, чтоб поменьше народу на пляже было. У нас два пляжа: один в черте города, вы с ним уже успели познакомиться. А второй — километрах в пяти-семи вдоль побережья.
— Там песок?
— Нет, что вы! Песчаных пляжей на Белом море я не знаю, тут везде одни сплошные камни. Просто на загородном пляже обычно бывает меньше людей. Завтра, так сказать, самый разгар праздника, все население выберется на пляж, поэтому сегодня — оптимальное время для знакомства с природой Беломорья.
— А в другие дни нельзя?
— Разумеется, можно! Только у нас с погодой всегда большие проблемы…
— А, понимаю, надо успевать ловить момент!
— Тут у нас памятник героям гражданской войны, — сообщает Михал Михалыч, притормозив сразу на выезде из Карельска у неприметного с виду обелиска в стороне от дороги. — Здесь в 1918 году партизаны укокошили приличный отряд англичан-интервентов, промышлявших в этих местах разбоем. Грабили, понимаешь, да убивали местное население, что за Советскую власть встало.
— Ты смотри, — восхищаюсь я, когда мы вылезаем из «Нивы» и подходим к этому скромному монументу: четырехгранной трехметровой стеле из серого бетона, выкрашенной красной краской, с бронзовой табличкой. — Про Гражданскую войну теперь мало кто помнит, а уж про памятники той эпохе я и вовсе молчу. Пожалуй, только на Дальнем Востоке я их и встречал. Там тоже интервенты злобствовали: японцы, большей частью.
— Да, — подтверждает Михал Михалыч, — местные жители чтят их память: даже табличку не свинтили на лом цветных металлов.
— Выходит, что-то святое для ваших земляков еще осталось. В Питере даже с военных кладбищ бомжи пытаются упереть таблички с могил защитников блокадного Города. Такого кощунства раньше и представить себе нельзя было, а нынче это в порядке вещей. Куда катимся?
— Варвары! Здесь, к счастью, народ хоть и пьющий, но не деградирующий: на памятники рука ни разу не поднималась. Теперь давайте поедем вдоль Белого моря: там такие места!
Мы садимся в машину и, отъехав от монумента Героям Гражданской войны на пару километров, спускаемся по серпантину, петляющему сквозь покрытые густым хвойным лесом сопки. Дорога долго идет под уклон, и поначалу кроме мелькающей за окном сплошной зеленой стены ничего не видно. Неожиданно дорога выпрямляется, и мы выезжаем на берег Белого моря.
Теперь наш путь лежит по хорошо накатанной грунтовке, проложенной вдоль усыпанного гладкими серыми камнями побережья. Вид открывается изумительный. Слева — дремучий, непроходимый лес, словно с картин Васнецова. Кажется, еще минута — и из чащи выедет на боевом коне закованный в броню витязь. Справа от нас расстилается изумрудная морская гладь до самого горизонта, а вся водная поверхность усеяна небольшими островами. Острова круглой или овальной формы, они поросли высокими прямыми соснами и густой сочной травой. Хоть сейчас бери в руки кисти, краски, мольберт и рисуй этот ошеломляющий беломорский пейзаж.
Еще через десять минут мы выезжаем на относительно гладкую поляну на самом берегу моря. Метрах в пятидесяти от нашей стоянки в море впадает неширокая, мелкая, весело журчащая речушка с удивительно прозрачной водой.
— Куомь! — показывает главврач, выключая двигатель. — Пойдемте, подойдем поближе. Там красная рыба водится, у нее сейчас как раз нерест идет.
— А какая рыба? — Я выпрыгиваю из машины на покрытую мелкой галькой полянку.
— В основном семга. Но ловить ее просто так запрещено законом, нужно брать специальную путевку. Если желаете, можем организовать!
— Честно говоря, совсем не хочется возиться с рыбалкой! Не любитель я этого дела. Да и потом, куда я добычу дену? Повешу у себя в номере на веревку, стану сушить, вялить?
— Как угодно, — морщится Михал Михалыч. — Но имейте в виду, если что…
— Какая шикарная вода! — Я припадаю ртом к хрустальной влаге. — Какой необычный вкус! Такая вода бывает только в таежных местах, не тронутых цивилизацией… и в Байкале.
— Это точно! — соглашается Михал Михалыч, опуская в речку двухлитровую пластиковую бутыль. — Я всегда, когда мимо проезжаю, непременно набираю домой речной воды. Вкуснотища необыкновенная! Самое интересное, что она остается свежей даже спустя несколько дней. Правда, больше трех дней она у меня никогда не задерживалась: выпиваем.
— Действительно, великолепная водица! — Напившись, я вытираю рот носовым платком. — А у вас, Михал Михалыч, лишней бутылки не найдется?
— А как же, держите, — порывшись в багажнике, он подает мне чистую пластиковую бутыль из-под минералки. — А вы бывали на Байкале?
— Доводилось.
— А мне вот как-то не пришлось побывать, все норовил, но….
— Какие ваши годы, Михал Михалыч!
— Говорят, вода в Байкале всегда чистая.
— Не только чистая, но и очень прозрачная и до чрезвычайности вкусная. Только холодная, особенно не покупаешься. В озеро впадает много холодных ключей, даже летом вода не прогревается.
— Так и наше Белое море тоже особенно не радует купальщиков.
— Ну, я бы так не сказал. Вчера вот на себе испытал прелести беломорского гостеприимства.
— А-а! Плюх! — Словно в подтверждение моих слов, некий мужчина в синих семейных трусах с разбегу бросается в море и, вынырнув на поверхность, короткими сильными гребками удаляется от берега.
— Не только чистая, но и очень прозрачная и до чрезвычайности вкусная. Только холодная, особенно не покупаешься. В озеро впадает много холодных ключей, даже летом вода не прогревается.
— Так и наше Белое море тоже особенно не радует купальщиков.
— Ну, я бы так не сказал. Вчера вот на себе испытал прелести беломорского гостеприимства.
— А-а! Плюх! — Словно в подтверждение моих слов, некий мужчина в синих семейных трусах с разбегу бросается в море и, вынырнув на поверхность, короткими сильными гребками удаляется от берега.
— А-а-а! Плюх! Плюх! — Еще два парня, похоже подвыпивших, бросаются следом в воду.
— Вот, — указываю в сторону купающихся мужчин, — а вы говорите, холодно.
— Так это, наверное, железнодорожники — уже заранее начали праздновать свой день. А пьяному, как известно, море по колено!
— А эти тоже празднуют? — Я киваю в сторону группы женщин и детей, что с шумом и брызгами вошли в море и принялись плескаться в серебристой воде, оглашая окрестности радостными воплями.
— Ну, случаются исключения, — задумчиво почесывает взмокший лоб главный врач, — особенно когда жарко. Но назвать это системой язык не повернется. Тут все же не Красное море, а, позвольте напомнить, Белое.
Приглядевшись, я вижу, что все побережье усыпано телами отдыхающих. Люди, разбившись на группки, жарят шашлыки, пьют пиво и водку, негромко смеются и разговаривают между собой под тихие песни из динамиков магнитофонов. Ни пьяных истерик, ни драк — того, что часто встречаешь на других отдаленных пляжах. Те, кто уже закончил свой отдых, к моему огромному удивлению, тушат морской водой костры и забирают с собой мусор в специальных пластиковых пакетах. Нигде нет ни пустой бутылки, ни сморщенного окурка. Поразительно, но все это я вижу своими глазами! Прямо чудеса какие-то!
— Вы что так подозрительно смотрите на отдыхающих? Случилось что?
Я в двух словах объясняю ему свои наблюдения.
— Ах, вы об этом? — широко улыбается главный врач Карельской ЦРБ. — Так тут принято! Со школьной скамьи прививают любовь к природе. Вот отвращение к пьянству, к огромному сожалению, никак не привьют, а уважение к окружающей среде — мало-помалу получается.
— Ну, хоть что-то! А если в непотребном пьяном виде еще и начнут на природе пакостить, то тогда, лес и море, только держитесь!
— Дмитрий Андреевич, а вы обратили внимание, что для костров деревья никто не рубит и не ломает? Все дрова с собой привозят. Вместе с мясом для шашлыка покупают и специальные распиленные чурочки.
— Да-а-а, — восхищаюсь я, — диво дивное. В лес со своими дровами едут!
— Ну, особо не обольщайтесь. Случается, портят деревья, натурально гадят и в лесу, и на берегу, но редко. У нас не принято за собой свалку оставлять. Город маленький, все друг друга в лицо знают. Никто не желает, чтоб в него после пальцем тыкали, мол, Пупкин Вася, извините за выражение, засрал побережье или лес.
— Михал Михалыч, вы меня все больше и больше шокируете! Все люди ваши такие положительные да правильные, что всем остальным гражданам вас надо ставить в пример!
— Ну, где же положительные, если среди населения повальное пьянство? Если бы не бухал народ — дело другое, а так… — Главврач в отчаянии машет рукой.
— Пьянство процветает, согласен! Но в сравнении с пьянством в других регионах выглядит менее отвратительным. Карельцы природу ценят, это уже хорошо. Морды друг дружке не бьют, тоже неплохо!
— Еще не вечер. Могут так отмутузить своих собутыльников, что после вам, хирургам, придется расхлебывать.
— Посмотрим. Если вы не возражаете, я окунусь в Белом море. Понравилось, знаете ли, а вдруг и правда погода потом испортится? Может, и вы с мной нырнете?
— Нет, что вы! Я в Белом море не купаюсь, холодно! А вы валяйте!
Вода и сегодня не подкачала, оказалась не то чтобы теплой, но не очень холодной. Все же Север!
Странное дело: на загородном пляже куда больше публики, чем на городском. Интересно, а как они сюда добрались? Рейсовых автобусов я не заметил, большей частью одни личные автомобили. Добрая половина отдыхающих уже изрядно пьяна, а вторая на подходе. Как они станут транспортировать свои тела до дома? Что, на берегу все заночуют?
— Михал Михалыч, а рейсовые автобусы до этого пляжа из города ходят? — спрашиваю я у своего экскурсовода, выбравшись из прозрачных вод Белого моря.
— Очень редко. А почему это вас так заинтересовало? Уж не надумали вы сбежать от меня?
— Бог с вами! — Я успокаиваю радушного хозяина. — И в мыслях ничего такого не было. Просто замечаю, что окружающие, а их примерно человек триста, похоже, в изрядном подпитии…
— Да не похоже, а точно! Девушки тоже поддатые, насчет детей не уверен.
— Вы хотите сказать, и дети у вас пьют?
— Разумеется, нет! Шутка!
— Ясно, шутка! Ха-ха-ха! — натужно поддерживаю я главврача.
— А почему вы спрашиваете? При чем тут автобус, если все на машинах приезжают?
— Так это меня больше всего и настораживает: получается, они за рулем пьяные ездят?
— Выходит, что так. Что поделаешь — провинция, простота нравов.
— А куда, пардон, ГИБДД смотрит?
— А вон туда взгляните.
— Ничего не вижу, — я пристально вглядываюсь в припаркованный невдалеке мощный черный джип.
— Да не на машину смотрите, а внутрь! Узнаёте?
— Узнаю, — грустно констатирую я, заметив в салоне внедорожника два полицейских кителя — один со знаками различия майора, другой — подполковника.
Из воды вылезают два краснорожих массивных пузана и, отряхиваясь, неожиданно направляются в нашу сторону.
— О, Михалыч, здорово! — орет пузан, сверкая звеньями толстой золотой цепи. — Сколько лет, сколько зим! Давненько что-то тебя не видел, куда пропал?
— О! Сам Николай Иванович купаться изволят? — протягивает ему руку главврач.
— Да вот, решили с Макарычем смыть с себя трудовой пот! — широко улыбается здоровяк. — А это кто с тобой?
— Не представил вас друг другу, — суетится Михал Михалыч, пропуская меня вперед. — Это Дмитрий Андреевич Правдин, хирург из Санкт-Петербурга, прибыл к нам в командировку. А это начальник карельского ГИБДД Николай Иванович Шишкоедов и его заместитель, Анатолий Макарович Чесноков.
— Ух, ты! Из Питера, значит? Уважаю! Хороший город! — жмет мне руку Шишкоедов.
— Это дело надо спрыснуть! — подхватывает Чесноков.
— Толя, а тебе не хватит? — главный гибдешник косится на зама.
— Я н-н-норму завсегда знаю! Ик!
— Ну, силен бродяга! — крякает Шишкоедов, открывая дверцу колоссального джипа. Он извлекает оттуда большую початую бутылку коньяку и два пластиковых стаканчика.
— На, хирург, пей!
— Спасибо! У меня изжога, знаете ли! — отодвигаю я протянутый мне стакан.
— Тогда отдай Макарычу! Михалыч, а ты? — он пьяно смотрит на главврача.
— Нет, что ты, Коля! Я же за рулем!
— Ха! Он за рулем! Видали? Гы-гы-гы! Вот он, — подполковник тычет бутылкой в грудь едва стоящего на ногах заместителя, — за рулем! Сейчас накатит и повезет меня домой! Правда, Толя? Повезешь?
— Повезу! — Чесноков лихо опрокинул коньяк в глотку.
— Вот как надо, медицина!
— Ладно, господа, с вами хорошо, но нам с Дмитрием Андреевичем, пора ехать! — хмурится Михал Михалыч. — Дела, знаете ли!
— Не смеем задерживать!
Мы быстро прощаемся и, не глядя на продолжающих возлияние доблестных сотрудников ГИБДД, залезаем в свою «Ниву». Михал Михалыч резко бьет по газам, почти не глядя, выруливает на дорогу и прибавляет скорость.
— Дмитрий Андреевич, у меня действительно появились дела, — виновато объясняет главврач, — если вы не возражаете, на сегодня окончим общение с прекрасным.
— Как вам угодно, — миролюбиво соглашаюсь я. Чувствуется, что Михал Михалычу стало неудобно из-за встречи с гаишниками и весь его оптимизм иссяк.
— Давайте заедем в придорожную шашлычную и перекусим, вы ведь, поди, голодны?
— Ой, Михал Михалыч, не беспокойтесь, я вполне успеваю на ужин. У вас в больнице прекрасно кормят!
Дальнейшая дорога проходит в полном молчании. Мы сдержанно прощаемся возле больницы, и я, не торопясь, отправляюсь в свою комнату.
Больше ничего примечательного в этот день не происходит. Перед ужином осматриваю прооперированного пациента в реанимации — с ним все в полном порядке. Оставляю соответствующую запись в истории болезни. Навещаю несчастного Вальтера: как ни странно, кровотечение не возобновлялось, и повязка на шее остается сухой. В хирургии все на удивление спокойно, жизнь никому спасать не надо. Слегка расстроившись по этому поводу, я иду ужинать.
Уже засыпая, я вспоминаю, что назавтра мне предстоит вступить в некое единоборство с местной заведующей хирургическим отделением. Она в воскресенье заступает на суточное дежурство. Пора бы и поставить точки над «i». Собственную тактику я вырабатывать не стал: все будет зависеть от ее поведения.