– Горилки в хате у нас больше нет. Так?
– Так.
– Что делаем? – поинтересовался Мусий.
Рабинович ненадолго задумался:
– Может быть, идем в сарай и там гоним новую горилку?
– Мысль правильная, – обрадовался Мусий. – Но нерациональная. Горилку мы будем гнать долго, а что пить все это время? Поэтому делаем таким образом: берем бутыль, прокрадываемся через забор к соседу, у него в сарае меняем пустую бутыль на полную и тихонечко ползем обратно, чтобы нас никто не заметил.
– Позвольте! – возмутился Рабинович. – Как же так? Вся Ваша жизнь направлена на духовное развитие личности человека, а здесь – банальная кража. Да еще и с подлогом!
– Моисей, – мягко сказал Мусий Опанасович. – Вы просто еще не знаете всех наших культурных традиций. Как Вы думаете, что сделает сосед, когда у него кончится горилка?
– Не знаю, – замялся Рабинович. – Ну, пойдет в сарай и еще нагонит.
– А что он будет пить, когда будет гнать? – ласково посмотрев на него, спросил Мусий.
– Ну… Не знаю, – сдался Рабинович. – А что он будет делать?
– Подойдет к забору, – тихо сказал Мусий, – вырвет оттуда дрын, залезет ко мне в сарай и заменит полную бутыль на пустую. Теперь понимаете?
– Не совсем. Какой смысл в подобных действиях?
– Очень простой. Вернее, сложный. Круговорот горилки в природе осуществляется? Осуществляется. Натуральный обмен продукта происходит? Происходит. Ничья собственность при этом не страдает? Не страдает. А самое главное, – тут Мусий Опанасович помолчал, – мы с соседом участвуем в настоящем, мужском процессе охоты. В традиции, которая освящена поколениями! Своим появлением на свет в виде младенца мужского пола мы даем клятву – быть Охотником. А на что охотиться, спрашивается, в современном мире электроники, как не на горилку? Может быть, Вы предложите выслеживать и убивать факсовый аппарат?
– Ну, не знаю. А какой риск при подобной эмуляции охоты?
– Самый, что ни на есть, физический. Сосед, если нас заметит, пальнет из дробовика солью. А это, я Вас уверяю, очень даже больно.
– Как это? Прям так и пальнет?
– Уж Вы не сомневайтесь. И он знает, что когда полезет ко мне в сарай, получит аналогичную порцию.
– Хмм… Не спорю. Все довольно продумано, – сказал Рабинович. – Но как мы в реалиях нынешней Москвы сумеем провести охоту так, как полагается?
– Здесь, к сожалению, настоящих условий для охоты нет. Но мы будем делать вид, что все происходит именно таким образом, как у меня на родине. Надеюсь, Вас это не смущает? – спросил Мусий.
– Нет, разумеется, – ответил Рабинович. – Я целиком в Вашем распоряжении.
***
Мусий и Рабинович вышли на улицу, некоторое время постояли молча, наслаждаясь ночной Москвой. Наконец, Мусий сказал:
– Идем вон в ту сторону. Сразу за поворотом будет воображаемый забор. Ведем себя очень тихо, чтобы Мыкола не заметил.
Они двинулись к углу дома, завернули в переулок, где Рабинович поразился резкой перемене, которая произошла с обликом Мусия Опанасовича: добродушное и часто улыбающееся лицо превратилось в суровый абрис древнего воина, римлянина; оселедец свисал с головы, делая Мусия похожего на индейца; глаза его, наоборот, жили какой-то своей отдельной жизнью, которая представляла собой смесь хитрости и восторженного предвкушения опасности. Мусий подошел к воображаемой черте, присел, сделал вид, что хватает руками какой-то вертикальный предмет, и с показным усилием отвел этот предмет в сторону.
– Дрын отодвинул, – шепотом сообщил Мусий Рабиновичу.
Тот, в свою очередь, также взял руками воображаемый вертикальный предмет, резко дернул его на себя и сделал вид, что положил на плечо. Мусий на него удивленно посмотрел, но ничего не сказал и сделал знак двигаться дальше. Они прошли еще шагов десять и увидели обычную палатку с выпивкой. Мусий молча сунул в окошко пустую бутылку и деньги, продавец без всякого удивления все это взял, а через пару минут вернул наполненную бутылку. Было понятно, что или продавец всякого здесь повидал или это уже далеко не первый поход Мусия на охоту. Затем они вернулись обратно к воображаемому забору, Мусий сделал вид, что придвигает палку обратно, а Рабинович снял свой воображаемый предмет с плеча и тоже приставил его к забору. Мусий немного отдышался и сказал:
– Похоже, охота прошла нормально. У нас есть традиция: сразу после преодоления вражеского рубежа попробовать добытой горилки, чтобы понять – удалась охота или нет.
С этими словами он откупорил бутыль, сделал несколько мощных глотков и передал ее Рабиновичу.
– Знаете, Моисей, – начал говорить Мусий с какой-то внутренней болью. – Мне сначала показалось, что Вы очень быстро начинаете понимать наши традиции. Но скажите на милость, зачем Вы выдрали дрын у соседа и положили его на плечо? Зачем Вы испортили красивый, древний ритуал?
– Видите ли, Мусий, – сказал Рабинович. – Конечно, простите меня великодушно за то, что я не точно следовал всем этапам процесса охоты, но просто подумалось, что во дворе соседа на нас могут напасть злые домашние животные, поэтому я и прихватил этот кусок дерева для того, чтобы нам было чем отбиваться.
– Простите меня, Моисей, – сказал Мусий, и суровая мужская слеза проблеснула в его суровых глазах. – Опять я Вас недооценил. Лишний раз убеждаюсь, что сама судьба привела Вас в нашу фирму.
– А теперь, – Мусий резким движением опустил бутыль, – каждый Охотник должен спеть песню. Такова традиция.
Рабинович задумался. Из песен он помнил только «Когда был Ленин маленький с курчавой головой» и «Хава нагила». Ни одна из них решительно не подходила для данной патетической минуты.
– Послушайте, Мусий, – сказал Рабинович решительно. – К чему песни, когда у нас еще осталась горилка?
У Мусия вдруг снова увлажнились глаза.
– Рабинович! – сказал он проникновенно. – У Вас, случайно, в роду хохлов не было?
– Вряд ли, – ответил Рабинович. – Насколько я помню, одни евреи.
– Жаль, – сказал Мусий. – Ну, ничего. Конечно, после такого блестящего ответа я уже не могу спеть для Вас песню, поэтому мы еще по паре булек сделаем, после чего отправимся домой.
Они сделали несколько солидных глотков и вернулись в офис. Мусий тяжело сел за стол и сказал Рабиновичу:
– А теперь, Моисей, после хорошей охоты и последующего застолья мужчины должны насладиться женским обществом.
– Как скажете, Мусий Опанасович, – растерянно сказал Рабинович, гадая, какие еще испытания предстоят ему сегодня.
Мусий хлопнул в ладоши, и горница сразу наполнилась кучей народу. Какие-то люди нацепили Мусию и Рабиновичу непонятного вида фуражки на головы и сунули в руки по кульку со странными маленькими черными плодами, которые Мусий стал с неимоверной скоростью забрасывать в рот, раскалывать одними зубами и выплевывать черные шкурки прямо на пол. Рабинович попробовал делать то же самое, но только весь обсыпался сухими предметами и замер в ожидании нахлобучки от Мусия. Тот, впрочем, не обращал на него ни малейшего внимания, а напряженно вглядывался в другую дверь горницы, периодически выкрикивая на непонятном языке: «О, це ж, гарны дывчины!». Внезапно дверь распахнулась, оттуда с диким взвизгиванием выбежал целый табун молоденьких девушек, которые начали с бешеной скоростью кружиться вокруг себя, открывая восхищенному взору Рабиновича белые нижние юбки. От всего этого кружения и от выпитой горилки у него совсем поплыла голова, и он сам не заметил, как заснул.
Очнулся Рабинович в той же горнице, где было прибрано и никого, кроме Мусия, не было. Тот сидел за столом, с очень серьезным видом читая какой-то документ. Заметив, что Рабинович проснулся, Мусий сказал ему сурово:
– Итак, Моисей, мы приступаем к работе. Все необходимые традиции соблюдены. Все писаные и неписаные законы выполнены. Поскольку ты теперь – полноправный член нашей фирмы, я должен раскрыть все секреты и объяснить, в чем будет заключаться твоя работа.
Внутренним чутьем Рабинович понял, что сейчас начнется самое интересное. В смысле – самое неприятное.
– Как ты думаешь, – тяжело начал Мусий Опанасович, – чем именно занимается наша фирма?
– Ну, не знаю, – замялся Рабинович. – Поставляет в Москву горилку?
– Нет.
– Черевички?
– Ни боже мой.
– Рушники?
– Мелко берешь, – ответил Мусий, немного помолчал и сказал торжественно:
– Фирма «Мусий Опанасович Парасько и сыновья» вот уже 150 лет поставляет в Москву САЛО!
– Не может быть! – похолодел Рабинович. – Свиное сало?
– А какое еще? – загремел на весь дом Мусий. – Лошадиное, что ли? Настоящее! Свиное! Первоклассное САЛО! И твоя работа здесь состоит в том, что ты это САЛО будешь ПРОБОВАТЬ! Потому что я не могу доверить это ответственное дело никому, кроме человека, который тонко понимает и чувствует наши традиции!
С этими словами Мусий три раза хлопнул в ладоши, в горницу вошли два молодых парубка, которые несли на подносе огромный шмат сала. Поднос поставили перед Рабиновичем, а Мусий грозно сказал: «Ешь, паря! Пробуй эту амброзию небесную!».
Мысли в голове Рабиновича крутились со скоростью элементарных частиц так, что их и подсчитать было невозможно. Что было делать? Опрокинуть поднос и прыгнуть в окно? Отпадало, так как на окнах были решетки. Попытаться справиться с Мусием и двумя парубками? Просто смешно, так как после пережитого застолья он и руку-то самостоятельно поднять не мог. Попробовать убежать через входную дверь? Так там стоит охранник Гриша, который только одним могучим выдохом мог сшибить Рабиновича с ног. Парубки, между тем, подняли огромную глыбу с подноса и стали подносить ее ко рту Рабиновича, который все откидывался и откидывался назад, пока не уперся спиной о край стола. Больше дороги назад не было.
***
Я открыл глаза и увидел над собой Сову, которая ласково махала над моим лицом своим пушистым крылом.
– Очнулся, наконец, – сказала Сова и тяжело вздохнула.
– От чего очнулся? Где я? – спросил я, тревожно озираясь.
– Где-где? – сказала Сова. – У меня в доме. Где же еще? С неделю провалялся. Винни уж думал, что ты копытца откинул. Главное, ладно бы просто валялся. Так из тебя бред какой-то пер непрерывно. Все подсознание наружу вышло: хвост Иа в виде шнурка от колокола, доски как символ сражения под дубом, незримая летучая тень Кошерного Птеродактиля над всеми поступками и, наконец, этот кошмар – СВИНОЕ САЛО!
– Боже мой! – сказал я. – А что, я ухитрился напиться Конопляным Медом и пропустил БОЙ? Какой позор! Как я теперь Винни на глаза покажусь?
– Не волнуйся, – успокоила меня Сова. – Наоборот, ты себя показал героем. Только контузило тебя, героя, немного. Неужели ничего не помнишь?
– Совсем ничего, – ответил я. – Только чушь какая-то в голове, а также этот каннибализм в виде сала.
– Так ты же чуть ли не главным героем сражения был. Сначала Винни решил спилить дуб вместе с пчелами и дуплом. Но звери подняли мятеж, который ты жестоко подавил с помощью Морских Котиков. Иа при этом оторвали, наконец, его мерзкий хвост. Потом Винни решил собственнолапно вступить в бой, пытался залезть на дуб, но у него ничего не получилось, как ты его не подсаживал. Наконец, у тебя появилась шикарная идея: надуть два воздушных шарика и поднять на них Винни к дуплу.
– Оба-на! – сказал я. – А котелок у меня, оказывается, еще варит!
– Во-во! – ответила Сова. – Винни поднялся к дуплу и уже почти наполовину наполнил горшок, как вдруг налетели вражеские полчища пчел, и Пух попал в окружение. Главное, все зверье растерялось, один ты предпринял серию блистательных отвлекающих маневров, бегая с зонтиком под деревом, крича: «Кажется, дождь собирается!». Но и это не помогло. Винни отбивался из последних сил и казалось, что его вот-вот захватят в плен. Тогда у тебя возникла следующая гениальная мысль: ты выстрелил из пробкового ружья, пробил шарики и Винни грохнулся на землю, оставив таким образом пчел с носом… в смысле – с жалом.
– А как я контузию получил?
– Видишь ли, – помялась Сова. – Дело в том, что ты бегал под деревом и не видел, как Винни летел на землю. Тот приземлился прямо на острие зонтика и настолько взбеленился (ну, ты же знаешь: Пух – страшен в гневе), что дал тебе жуткий пинок, ты полетел и со страшной силой врезался в дуб. На дубе теперь висит мраморная доска в честь этого подвига: «Медведь в шубе, Пятак в дубе». В смысле, все думали, что ты дуба дал.
– Вот это да, – мрачно сказал я.
– Да ты не думай, – засуетилась Сова. – Винни на тебя не в обиде. Он, наоборот, знаешь, как переживает, что ты с копыт скинулся. Всю неделю не спит, глушит Конопляный Мед и ждет, когда ты очнешься. Совсем плохой стал. Сочиняет какие-то «пыхтелки» и «сопелки», ночами бродит с диким видом по лагерю и орет их зверью в уши. Мы уже опасаемся, не подхватил ли он какую медвежью болезнь. Сам знаешь, куда армии без начальника?
– Ладно, – сказал я. – Пойду с ним беседовать. У меня много вопросов накопилось.
Винни-Пух сидел за столом под большим навесом и квасил мед. Видно было, что этому занятию он, с отвращением, предается уже минимум неделю. Самое интересное, что при виде меня он не проявил ровно никаких чувств, только плеснул в пустой горшок меду и поставил его передо мной.
– Пей, свинья! – сказал Пух неимоверно хриплым голосом. – Пей, паскуда! В суровый бой ведет ледовая дружина, а мужества отчаянных парней нам не хватило!
– Але, Пух, – сказал я. – Вы мне тут всякие рифмы типа «абрам-параллелограм» не разводите! Что за слюни-сопли? Наполеон, вон, тоже что-то там где-то проиграл под Аустерлицем или еще дальше. И на солнце бывают пятна, и первый блин не всегда идеальной формы! Чего расстраиваться? Надо смотреть в корень проблемы!
– Какой, нахрен, корень! – диким голосом взвыл Пух. – Враги сожгли родную хату, ведром колотить по подушке! У деревни Крюково погибает взвод, давить таракана по паркету! Все патроны кончились, больше НЕТ ГРАНАТ! – проорал Винни и с неимоверной болью швырнул горшок с медом прямо в проходящего мимо ослика Иа.
Тот недоуменно хрюкнул и боком свалился в канаву.
– Слушайте, Винни! – сказал я взолнованно. – Давайте рассуждать диалектически. Цель нашего задания – что?
– Что-что? Мед, конечно, туды его в литую кружку, – недоуменно сказал медведь.
– Кому мы должны доставить этот мед?
– Что значит – кому? Отцу-основателю, Кристоферу Робину, благодетелю нашему! – сказал Пух, благоговейно подняв взор к небесам.
– Винни! Так ведь Кристофер-то мед не ест! У него от этого меда сыпь на попе выскакивает.
– Да ты что? – ахнул медведь. – Прям так и не жрет? А зачем он нас на задание отправил?
– Как это – зачем? Пробудить звериный дух! Объединить перед лицом неприятеля! Сообща решить проблему Кошерности Птеродактиля, наконец!
– Ты это наверное знаешь? – поинтересовался Винни, пристально смотря на меня своими маленькими глазками.
– Чтоб меня акула съела! – побожился я.
– Да ну тебя с твоей филозопией, – сказал Пух. – Ты все рассусоливаешь, а мне, если Кристоферу полный горшок не принесу, он ухо отгрызет, ногу оторвет и в самый дальний ящик засунет. Вот и будут тебе свиные консервы на чистом подсолнечном масле.
– Винни, – недовольно поморщился я. – Зачем вести беседу в таком тоне? Это Вы со своим зверьем так разговаривайте. Со мной не нужно прибегать к психологическому давлению. Вы просто подумайте: кем мы были до похода? Вот Вы были – маленький плюшевый медвежонок Пух с опилками в голове. Я был – идиотский розовый поросенок Пятачок в клетчатых штанишках. А сейчас? Винни-Пух – стратег, прославленный воитель, тактик, военачальник, вступивший в неравную борьбу с целой камарильей боевых пчел, не выигравший сражение только из-за форс-мажора. Я – Кабан Пятак, наводящий ужас на зверье своими заумными речами и взрывным характером. У нас же еще все впереди! Мы добудем Кристоферу мед и решим проблему Птеродактиля!
– Да нету больше проблемы! – неожиданно взревел Винни и страшно зарыдал. – Погиб! Погиб наш юный барабанщик! Но песня о нем не умрет! – пробулькал он, опустив голову в мед.
– Постой, – растерянно сказал я. – Что ты несешь? Кто погиб? Почему проблемы нет?
– Кто-кто? – простонал Винни. – Птеродактиль погиб, Васятка наш! Как увидел, что зажаливают меня негодяйские пчелы, так взвился в небо, соколик наш перепончатокрылый, чтобы на себя отвлечь основной вражеский огонь. Ты меня, Пятак, в этот момент из ружья вместе с шариками и подшиб, ворошиловский стрелок хренов. А Васятка-то, Васятка, – еще пуще зарыдал Винни, – пчелы на него так и накинулись, когда увидели, что основной агрессор сверзился на землю. Правое крыло – хрусь, пополам! Левое крыло – хрясь, опять пополам. Он только и успел простонать: «Кошерен я или право имею», и бульк в болото, один хвост и торчит. Вон, Иа, скотина длинноухая, уже бродит вдоль берега, пытается Васяткин хвост себе приспособить. А что я теперь Кристоферу Робину скажу? – завыл Винни, размазывая по морде мед вместе со слезами и соплями. – Он же мед наказывал добыть, чтобы Васятку кормить было чем! Птеродактильное животное – не чета нам, мелкоте! Ему этого меда – цистернами возить надо, чтобы он кошерность обрел!
У меня тревожным колоколом забухало сердце. Значит, все? Значит, конец нашим светлым устремлениям? И все останется по-старому? Я вернусь в свою квартирку, доставшуюся от геройски погибшего в унитазе дяди Посторонним В? Опять меня будут ни в грош не ставить? Снова мы с Винни пойдем бродить по лесу, подвергаясь насмешкам окружающих. Все! Все пропало! Зачем нужны были эти жертвы? Этот героизм… Чем-то тяжелым сдавило горло, я только и успел простонать: «Виннииииииии»…
***
– Петр Сергеевич! Ты чего, с вешалки рухнул? Что ты тут ребенку бормочешь?
– Дык… Свет… Я это… Как его… Ребенке сказку читаю. Всякий там биянки агний барто!
– Какие, нахрен, бианки? От тебя водкой разит – еще в подъезде пахнет! Я же сказала, чтобы не смел к дитю подходить, будучи выпимши! А ну, кыш из детской, пока я тебя шваброй не измусолила! Пшел вон, негодяйский отец!