В принципе, Керенский был не против ввода в Петроград 3-го конного корпуса генерала Крымова. Более того, кулуарно Керенский сам провоцировал мятеж. Он мало сомневался, что казаки разгромят большевиков, а заодно, по выражению Верховского, повесят всю гоцлибердановщину, то есть всю группу социальных интриганов в составе Чхеидзе, Церетели, Либера, Гоца, Дана и прочих. Но в этом случае существовала прямая опасность и самому попасть под горячую руку, оказавшись на фонарном столбе, тем более что Крымов считался его личным врагом, а в корниловском окружении ему заочно был вынесен смертный приговор.
Как и следовало ожидать, правительство отрешило Корнилова от командования и приказало остановить движение 3-го конного корпуса, который он, сняв с фронта, направил к Петрограду. Верховский в Москве отреагировал незамедлительно:
«Но ведь это измена родине. В то время как враг атакует Ригу, нельзя направлять лучший корпус в тыл».
Корнилов отказался выполнить и тот, и другой приказы. Так что это на его совести — начало Гражданской войны в России, длившейся четыре года и приведшей к миллионным жертвам.
Деникин вспоминает:
«Нравственной поддержки Корнилов не получил. 27-го на обращение Ставки из пяти главнокомандующих отозвалось четыре: один — “мятежным” обращением к правительству, трое — лояльными, хотя и определенно сочувственными в отношении Корнилова. Но уже в решительные дни 28-29-го, когда Керенский предавался отчаянию и мучительным колебаниям, обстановка резко изменилась: один главнокомандующий сидел в тюрьме; другой (Клембовский) ушел, и его заменил большевистский генерал Бонч-Бруевич, принявший немедленно ряд мер к приостановке движения крымовских эшелонов; трое остальных засвидетельствовали о своем полном и безоговорочном подчинении Временному правительству в форме достаточно верноподданной. Генерал Пржевальский, донося Керенскому, счел нужным бросить укор в сторону Могилева: “Я остаюсь верным Временному правительству и считаю в данное время всякий раскол в армии и принятие ею участия в гражданской войне гибельным для отечества”… Еще более определенно высказался будущий военный министр, ставленник Керенского, полковник Верховский, объявивший в приказе по войскам Московского округа: “Бывший Верховный главнокомандующий… в то самое время, когда немцы прорываются у Риги на Петроград, снял с фронта три лучших казачьих дивизии и направил их на борьбу с правительством и народом русским”»[57].
Керенский же, известный всей России как Главноуговаривающий, в момент своего самопровозглашения Главнокомандующим не нашел ничего лучшего, как предложить через Терещенко генералу Алексееву занять должность начальника своего штаба, ибо в противном случае на это место будет назначен генерал Черемисов. Старый генерал расплакался:
«Вы понимаете, что это значит? На другой же день корниловцев расстреляют!».
Тем временем события на «фронте» разворачивались своим ходом. Большевики вновь оказались без своего высшего руководства, ибо Ленин и Зиновьев отсиживались в Разливе, Свердлов исчез неизвестно куда, кажется в Екатеринбург, Троцкий на тот случай, если начнут вешать гоцлиберданщину, расположился в самом охраняемом месте — в тюрьме, «многознающая десантура» ушла в подполье. Организация же отпора «корниловщине» легла на плечи Сталина, Кирова и их сторонников. Первым делом они вытребовали от дрожавшего за свою шкуру Керенского вооружения рабочих города. Во-вторых, они связались с генералами оперативного управления Генштаба, которые, используя свои каналы связи, разогнали эшелоны Крымова по 8 железным дорогам в разные стороны от Пскова. Сами же большевики направили навстречу этим эшелонам кучу агитаторов. Верховский сообщает результаты всех этих действий:
«Туземная дивизия, направлявшаяся по железной дороге через Вырицу на Петроград, в ночь на 29 августа вынуждена была задержаться у Павловска, то есть в двадцати пяти километрах от столицы, так как путь оказался разобранным. Князь Гагарин, командир бригады, шедшей в голове с ингушским и черкесским полками, высадился из вагонов и в конном строю направился к Павловску, но был встречен огнем частей, высланных Петроградским Советом ему навстречу. Он не решился с двумя полками атаковать в то время, когда весь корпус в составе 86 эскадронов и сотен тянулся где-то далеко по железнодорожным путям, и стал ждать подкреплений и распоряжений.
Навстречу полкам выехали эмиссары из Петроградского Совета; они собирали на митинги солдат и казаков и объясняли им, что, собственно, происходит.
По инициативе С. М. Кирова для беседы с Туземной дивизией была выслана мусульманская делегация, рассказавшая горцам об истинных намерениях начальства.
Части ехали в Петроград, для того чтобы отразить германский десант (такова была корниловская легенда. — Н. Л.), и к этому были подготовлены. Но сражаться с Временным правительством и Советами они не собирались.
Крымов рассчитывал, что он без боя приведет свой корпус в Петроград, а там уж было бы время подготовить всадников для подавления “большевистского” восстания. То, что произошло, было совершенной неожиданностью, и корпус, не подготовленный к этому, начал быстро выскальзывать из рук»[58].
29 августа воинские части Московского ВО стали грузиться в эшелоны. В Москве под командованием самого Верховского они направлялись на Могилев против Корнилова, а в Орле под командованием генерала Николаева — на Дон против Каледина. 30 августа Корнилов сдался. Пятидневная вспышка Гражданской войны закончилась единственным выстрелом — генерал Крымов застрелился.
* * *Вроде бы Керенский добился своего, стал диктатором. Он вроде бы Верховный Главнокомандующий и одновременно министр-председатель, то есть без согласований с кем либо, единолично мог назначать министров. Тем не менее он оказался в полном одиночестве, всеми презираемый и всеми ненавидимый. Прежде всего, его ненавидела и презирала армия вне зависимости, кто на какой стороне стоял во время мятежа, оценившая в полной мере его низость и подлость. Его ненавидели и презирали Советы, в которых во время мятежа под давлением ФЗК в массовом порядке меньшевиков и эсеров вытесняли большевики. Так, они прочно взяли под контроль не только Московский и Питерский Советы, но и Иваново-Вознесенский, Красноярский, Иркутский. Шла жесткая борьба за Екатеринбургский Совет. Лишь во главе ЦИК Советов все еще заседала гоцлибердановщина, гадая, кто же ее повесит — мятежные генералы или путиловские рабочие. С Керенским остались, а точнее, стояли за ним все те же Терещенко, Коновалов, Некрасов, Рябушинские, то есть те, кто стоял и за Корниловым.
«Таково было стратегическое развертывание сил после корниловщины. Буржуазия, разбитая в борьбе с оружием в руках, благодаря самоотверженной помощи соглашателей, получила время для подготовки новой военной авантюры.
Это был прямой вызов. Большевики справедливо назвали это правительство правительством гражданской войны»[59].
Чтобы хоть как-то разбавить одиночество, Керенский решил ввести в свой кабинет двух военных, занимавших резко антикорниловскую позицию: в качестве военного министра — уже нам знакомого Верховского, сделав его генерал-майором. А в качестве морского министра — адмирала Вердеревского, только что выпущенного из тюрьмы, посаженного туда в июльские дни самим Керенским, якобы за разглашение служебной тайны. Дело было в том, что, когда тому прислали секретный приказ топить большевистские корабли, он принес этот приказ в Совет.
Александр Иванович Верховский начал свою деятельность министром разработки реформирования армии и с расстановки соответствующих кадров. Своим заместителем он поставил самого уважаемого в русской армии человека — генерала Маниковского. Начальником Генштаба стал генерал Потапов. Командующим Северного фронта, в зону ответственности которого входил и Петроград, стал генерал Черемисов. Генерал Бонч-Бруевич стал начальником гарнизона Могилева, который вместе с генерал-квартиромейстером Западного фронта генералом Самойло контролировали действия Ставки. В том же духе действовал и адмирал Вердеревский. Начальником Военно-морского штаба стал адмирал Альфатер, а командующим Балтийским флотом — адмирал Развозов. Так что новая корниловщина была исключена. Даже с учетом того, что Ставку возглавил корниловец генерал Духонин, а 3-й конный корпус по-прежнему находился в Гатчине и зависал над Питером. Кто же на самом деле занимался этой расстановкой? Ясно, что не Керенский с Терещенкой и не Ленин с Троцким. Уж не Маниковский ли со Сталиным? Во всяком случае, документов, подтверждающих или опровергающих эту гипотезу, никто никогда и нигде не найдет.
Тем временем положение на фронте лавинообразно ухудшалось. Мечты нового военного министра о реформировании армии стремительно превращались в «маниловщину». Он пишет:
«На станциях происходило нечто невообразимое. Армия разбегалась. Домой ехали и те 600 тысяч сорокалетних, которые были отпущены по приказу Временного правительства во исполнение плана сокращения армии, предложенного мной, и миллионы, которые по этому же плану должны были быть отпущены, но которых правительство отказалось отпустить»[60].
А все-таки жаль, что г-н Соколов, тот, который написал пресловутый Приказ № 1, вместе со всей гоцлиберданщиной не оказался на фонарном столбе. Для всех их современных сторонников и последователей приведем выдержку из воспоминаний генерала Верховского:
«Под прикрытием огня линейного флота немцы произвели высадку в Моонзунде. “Большевистский” флот Балтики, на который не надеялись как на боевую силу, оказал мужественное сопротивление. (Чего стоит только подвиг экипажа линкора “Слава”, заслужившего поистине бессмертную славу. Он уходил на дно после многочасового боя со всей немецкой эскадрой, закрывая собой проход ее к Петрограду через Моозунский пролив со словами в флагах расцвечивания: “Погибаю, но не сдаюсь” — Н. Л.) Войсковая же масса просто и без затей отказалась сражаться. Полк, посланный с материка на остров Эзель, “митинговал”, когда его подняли с квартир и отправили для погрузки в вагоны. Стоял вопрос: “Ехать или не ехать?”. Уговорили! Второй раз тот же вопрос решался на берегу при посадке на транспорт. Снова уговорили! Третий раз на пароходах — сходить ли на берег? Наконец, на берегу было принято окончательное решение: ни в какие столкновения с врагом не вступать, полк перешел к немцам. В этом и заключается причина, почему весь Моонзундский архипелаг сдался немцам едва ли не в три дня. Где же родина, честь, народ, в силы которого мы верим?»[61]
И вот за неделю до Октября Керенский со товарищи услышали из уст военного министра большевистский ультиматум:
«Мы слышим в докладах министров, что во всех отраслях государственного управления неблагополучно: у министра финансов нет денег, в министерстве внутренних дел нет никакой возможности бороться с нарастающей анархией, в военном министерстве, как я докладывал недавно, не удается провести ни один пункт принятой правительством программы, в министерстве промышленности и торговли замирают фабрики, останавливаются копи. Мы должны обсудить положение и выяснить, что же делать дальше. Я лично считаю, что корень всех, наших бед лежит в том, что мы продолжаем войну, не имея больше ни сил, ни средств на это.
Я предлагал пересмотреть позицию правительства в вопросе о мире и наметить практические мероприятия к тому, чтобы мир был заключен в ближайшее время».
Далее он продолжает:
«Вы не учитываете, что мы стоим перед новой попыткой захвата власти большевиками, и на этот раз положение наше безнадежно. Мы противимся ясно выраженной воле народа заключить мир во что бы то ни стало. Тот, кто возьмет сейчас в свои руки дело приближения мира, тому народ вручит власть. Так пусть же возьмет в свои руки борьбу за мир и власть демократическая Россия! Наша родина требует от нас, чтобы мы, господствующие классы, поступились своими интересами и начали выполнять волю народа. Тысячи людей говорят мне об этом. Быть может, и удастся заключить более выгодный мир, если подождать, пока рухнет Германия, но народу нужен просто мир, без всяких захватов. Если мы сейчас это предложим, то, возможно, нам удастся заключить вполне приемлемый мир».
Верховский посмотрел на сидящих в кабинете. Терещенко смотрел в потолок, думая, вероятно, о тех эшелонах, которые катились в Петроград, чтобы показать демократии «достаток, свободу и право». Третьяков злобно постукивал карандашом по столу. Кишкин, массивный и равнодушный, видимо, думал: «Говори, говори, а мы послушаем!».
Все они стали врагами народа России.
«Войска, которые вы, Александр Федорович, вызываете с фронта, немедленно перейдут на сторону большевиков, ибо именно они отстаивают то, что народ признает единственно правильным. Если мы действительно правительство демократии, мы должны быть с народом в такую минуту, иначе он отвернется от нас и заклеймит нас именем предателей. Вот почему я не могу оставаться в составе правительства»[62].
Ультиматум принят не был. Время Верховского прошло. Мир между сторонами не состоялся. Не большевики развязали Гражданскую войну в России, а тогдашние олигархи. Для них, как и для нынешних воров-олигархов, прибыль превыше всего. Наступило время генерала Маниковского, занявшего освободившееся место, и Ленина с его декретами о мире, о земле.
Хроника событий октябрьского переворота
6(24.10) ноября
В ночь на 24 октября Временное правительство решается открыть наконец наступление на большевиков путем закрытия всех их газет. Ибо эти газеты — главный источник массовой антиправительственной пропаганды среди солдат Петроградского гарнизона и рабочих города.
В 05.00 большевистскую типографию захватывает отряд юнкеров, которые в первую очередь уничтожают логотипы. В ответ ВРК (Военно-революционный Комитет) направляет туда роту Литовского полка и часть 6-го саперного батальона. Под угрозой применения оружия юнкера изгоняются, а логотипы восстанавливаются.
Тогда же, в 05.00, у Троицкого моста был задержан патрулями генерал Маниковский и доставлен в казармы Павловского полка. Но после коротких объяснений он был немедленно освобожден.
В 11.00 правительство решило поставить во главе обороны одного из своих членов. Генерал Маниковский, так же как и адмирал Вердеревский, отказываются от подобной чести. Возглавлять оборону берется министр презрения Кишкин.
В 16.00 по приказу Временного правительства юнкера разводят петроградские мосты и берут их под охрану.
В 17.00 матросы отряда Макроусова, первым прибывшим из Кронштадта, занимают Главный телеграф и Петроградское телеграфное агентство.
В 18.00 юнкера с помощью персонала отбивают телеграф. В результате в Смольном тут же отключается телефон. Главные организаторы переворота, включая Троцкого, руководят восстанием через посыльных. Представляет интерес, что Сталин в Смольном отсутствует, ибо он, по мнению Троцкого, «отсиживается» в редакции газеты «Правда». Тем временем из Кронштадта начинает прибывать военная флотилия и происходит высадка матросов.
В 19.00 отряд моряков с «Авроры» при поддержке пушек эсминца «Самсон» изгоняет юнкеров с большинства мостов и берет их под свой контроль.
Поздно вечером в Смольном появляется Ленин. Он тут же делает нагоняй своим революционерам: почему отсутствует телефонная связь.
7 (25.10) ноября
В 01.25 моряки отряда Жука захватывают Главный почтамт.
В 02.00 моряки отряда Железнякова занимают Николаевский вокзал и Центральную электростанцию.
В 03.30 крейсер «Аврора» встает у Николаевского моста рядом с Зимним дворцом.
В 06.00 моряки отряда Мокроусова при содействии солдат 6-го саперного батальона занимают Государственный банк и закрывают редакции центральных газет.
В 07.00 наконец-то занята Центральная телефонная станция. По словам Троцкого, телефонистки дружно покинули станцию, а за коммутатор сели, что очень сомнительно, матросы и рабочие. Возможно, О. Стрижак[63] прав: за коммутатором оказались специалисты из Генштаба, ибо сразу без раскачки включается связь со Смольным и, наоборот, отключается в Зимнем дворце.
В 10.00 в печать направлено обращение ВРК «К гражданам России!», провозглашающее Временное правительство низложенным.
В этот же момент Керенский уезжает в Псков в штаб Северного фронта в машине посла США, одетый в платье сестры милосердия, оставив членов своего правительства в Зимним дворце «под охраной женских батальонов и детей-юнкеров»[64].
В 13.00 восставшие заняли Мариинский дворец. Предпарламент, или, как его тогда называли, Совет Республики, распущен.
В 18.00 начинают стягиваться к Зимнему дворцу действующие по всему городу революционные отряды.
В 19.00 Временному правительству от имени ВРК выставляется ультиматум. Военные члены правительства, Маниковский и Вердеревский, требуют его принять, но остальные отказываются.
В 21.00 прогремели холостые выстрелы с «Авроры» и из Петропавловской крепости как сигналы к началу штурма. Однако из-за отсутствия у Зимнего дворца моряков из Кронштадта начавшиеся столкновения были безрезультативные.
В 23.00 наконец подошли отряды Железнякова и Мокроусова, вследствие чего первые группы восставших сумели проникнуть в Зимний дворец. Защитники дворца разоружаются почти без вооруженной борьбы.