Я снова посмотрела на Марли и Вудворка. На их лицах застыл страх, но оба держались с достоинством. Лишь однажды, когда Марли запнулась, наступив на подол длинного платья, эта внешняя видимость дала трещину, и за ней открылась бездна ужаса.
Нет. Нет, нет, нет, нет, нет.
Когда их вывели в центр помоста, какой-то человек в маске начал говорить. Толпа немедленно затихла. По всей видимости, это — в чем бы оно ни заключалось — уже происходило прежде, и люди знали, как реагировать. Я, в отличие от них, понятия не имела и подалась вперед. Меня замутило. Какое счастье, что я не стала ничего есть.
— Марли Теймс, — провозгласил человек в маске, — одна из избранных дочерей Иллеа, была уличена в преступной связи с этим мужчиной, Картером Вудворком, офицером Королевской гвардии.
Голос глашатая был преисполнен такой важности, как будто он зачитывал сообщение об изобретении средства от какой-нибудь неизлечимой болезни. Услышав обвинение, толпа снова загудела и заулюлюкала.
— Мисс Теймс нарушила данную ею клятву верности нашему принцу Максону! А мистер Вудворк, вступив в связь с мисс Теймс, покусился тем самым на достояние королевской семьи! Эти злодеяния являются государственной изменой!
Он выкрикивал обвинения, желая, чтобы толпа поддержала его. И толпа не подвела. Но как они могли? Неужели они не понимали, что это Марли? Милая, прекрасная, доверчивая, самоотверженная Марли? Да, наверное, она сделала ошибку, но ни одна ошибка не заслуживала такой ненависти.
Второй человек в маске тем временем принялся привязывать Картера к А-образному сооружению. Его широко раздвинутые ноги ремнями пристегнули к стойкам, руки вздернули над головой, так что даже смотреть на это было больно. Марли бросили на колени перед деревянной колодой. С ее плеч сорвали пиджак, запястья закрепили в петлях ладонями вверх. Она плакала.
— Это преступление карается смертной казнью! Но принц Максон в своей милости пощадил жизнь гнусных изменников. Да здравствует принц Максон!
Толпа подхватила возглас глашатая. Будь я в своем уме, то сообразила бы, что нужно сделать то же самое или хотя бы поаплодировать. Все остальные девушки именно так и поступили, и наши родители тоже. Правда, вид у всех был потрясенный. Но я не обратила на это внимания. Я не видела ничего вокруг, кроме лиц Марли и Картера.
Нас посадили в первом ряду намеренно, чтобы продемонстрировать, что ждет любую, которая совершит такую глупость. Отсюда, с расстояния не более двадцати футов от помоста, я видела и слышала все самое важное. Марли неотрывно смотрела на Картера, а он на нее, хотя для этого ему приходилось выворачивать шею. На ее лице явственно читался страх, но в глазах было такое выражение, словно она пыталась его убедить, что все равно ни о чем не жалеет.
— Марли, я люблю тебя! — крикнул он ей. Его голос практически утонул в реве толпы, но я услышала. — Все будет хорошо! Все будет хорошо, клянусь!
От страха Марли была не в силах вымолвить ни слова, но закивала ему в ответ. Я смотрела на нее и не могла думать ни о чем, кроме того, какая же она красивая. Ее золотистые волосы спутаны, платье разорвано, туфли она потеряла где-то по дороге, но, бог ты мой, она была просто ослепительна.
— Марли Теймс и Картер Вудворк, с настоящего момента вы больше не принадлежите к своим прежним кастам. Отныне вы низшие из низших! Теперь вы Восьмерки!
Толпа разразилась ликующими криками. Меня это покоробило. Неужели среди них не было Восьмерок? Их не задевало, что о них говорят с таким пренебрежением?
— Чтобы причинить вам такие же стыд и боль, какие вы причинили его высочеству, вы приговариваетесь к пятнадцати ударам батогами каждый! И пусть шрамы напоминают вам о ваших многочисленных грехах!
Батоги?! Я понятия не имела, что значит это слово. Его смысл открылся мне в следующий же миг. Двое в масках, которые привязывали Марли с Картером, вытащили из ведра с водой длинные прутья. Они несколько раз взмахнули ими над головой, примеряясь. Прутья со свистом рассекли воздух. Толпа зааплодировала этой пробе руки столь же неистово, как только что аплодировала избранным.
Через несколько секунд спина Картера будет безжалостно исполосована, а нежные руки Марли….
— Нет! — закричала я. — Нет!
— Кажется, меня сейчас вырвет, — прошептала Натали, а Элиза глухо застонала, уткнувшись в плечо приставленного к ней гвардейца.
Но это не помогло.
Я вскочила и рванулась к Максону, запнувшись о колени отца.
— Максон! Максон, останови это варварство!
— Вернитесь на свое место, мисс, — сказал приставленный ко мне гвардеец, пытаясь силой усадить меня обратно.
— Максон, прошу тебя, пожалуйста!
— Это небезопасно, мисс!
— Не трогайте меня! — завопила я на гвардейца и со всей силы лягнула его. Но он держал крепко.
— Америка, сядь, пожалуйста! — попыталась урезонить меня мама.
— Один! — провозгласил человек в маске, и я увидела, как прут обрушился на ладони Марли.
Она жалобно заскулила, точно собака, получившая пинок. Картер не проронил ни звука.
— Максон! Максон! — надрывалась я. — Останови это! Останови, пожалуйста!
Он слышал меня, я знала, что слышал. Его глаза медленно закрылись, кадык дернулся, как будто он пытался отгородиться от моего голоса.
— Два!
В крике Марли прозвучала ничем не прикрытая мука. Я не могла себе представить, как ей больно, а ведь оставалось еще тринадцать ударов.
— Америка, сядь! — прикрикнула мама.
Мэй сидела между ней и папой, отвернув лицо в сторону. Ее плач был почти таким же жалобным, как и плач Марли.
— Три!
Я осмелилась взглянуть на родителей Марли. Ее мать закрывала лицо руками, а отец обнимал жену, как будто силился защитить от всего того, что они теряли в этот миг.
— Пустите меня! — приказала я своему гвардейцу, но все было напрасно. — Максон! — закричала я снова.
Перед глазами все плыло от слез, но я различала до статочно, чтобы увидеть, что он слышал меня.
Я принялась озираться на других девушек. Разве мы не должны что-то сделать? Некоторые тоже плакали. Элиза сидела согнувшись пополам и прикрыв глаза рукой. Казалось, она вот-вот потеряет сознание. Однако никто не проявлял никаких признаков протеста или возмущения. Но почему?
— Пять!
Вопли Марли будут стоять у меня в ушах до конца моих дней. Я никогда в жизни не слышала ничего подобного. Как и тошнотворное эхо торжествующего рева толпы, смакующей зрелище расправы, словно это какое-то развлечение. Как и молчание Максона, который позволил всему этому случиться. Как и плач остальных девушек, которые смирились со всем происходящим.
Единственным, кто не давал мне окончательно потерять надежду, был Картер. Весь в испарине от напряжения и дрожащий от боли, он пытался поддержать Марли.
— Скоро… все закончится, — выдавил он.
— Шесть!
— Я… люблю… тебя.
Это было невыносимо. Я хотела расцарапать своего охранника, но плотная ткань мундира надежно защищала его от моих ногтей. Он лишь сильнее сжал меня, и я завизжала.
— Уберите руки от моей дочери! — рявкнул мой отец и схватил гвардейца за локоть.
Воспользовавшись этой возможностью, я вывернулась и изо всех сил ударила гвардейца в пах.
Он приглушенно вскрикнул и отшатнулся, так что едва не упал, но папа вовремя подхватил его.
Я перескочила через ограду, путаясь в подоле длинного платья и спотыкаясь в туфлях на высоком каблуке.
— Марли! Марли! — закричала я и бросилась к помосту.
Уже у самой лестницы меня перехватили два дюжих Гвардейца.
Справиться с ними не стоило и рассчитывать.
Отсюда было хорошо видно, что голая спина Вудворка уже располосована до мяса, а кожа свисает клочьями. Кровь ручьями стекала на то, что осталось от его когда- то парадных брюк. Во что же превратились руки Марли?
От этой мысли со мной случился новый приступ истерики. Я закричала и забилась в руках гвардейцев, но лишь потеряла туфлю.
Меня уволокли внутрь под возглас глашатая, объявившего очередной по счету удар, и я не знала, радоваться этому или нет. С одной стороны, я не могла больше смотреть на все это, но с другой — у меня было такое чувство, как будто я бросила подругу в самый худший момент ее жизни.
Если бы я была ей настоящей подругой, разве не придумала бы что-нибудь?
— Марли! — в отчаянии закричала я. — Марли, прости меня!
Но толпа так неистовствовала, а Марли так плакала, что вряд ли она могла услышать мой крик.
Глава 10
Всю дорогу я вырывалась и визжала. Гвардейцам пришлось скрутить меня с такой силой, что непременно должны были остаться синяки, но мне было все равно. Я не могла не сопротивляться.
— Где ее комната? — спросил один из них у кого-то.
Я извернулась и увидела незнакомую служанку, которая шла по коридору. Меня она явно знала. Девушка проводила гвардейцев до двери моей комнаты. Донеслись протестующие возгласы моих служанок, возмущенных таким обращением со мной.
Если бы я была ей настоящей подругой, разве не придумала бы что-нибудь?
— Марли! — в отчаянии закричала я. — Марли, прости меня!
Но толпа так неистовствовала, а Марли так плакала, что вряд ли она могла услышать мой крик.
Глава 10
Всю дорогу я вырывалась и визжала. Гвардейцам пришлось скрутить меня с такой силой, что непременно должны были остаться синяки, но мне было все равно. Я не могла не сопротивляться.
— Где ее комната? — спросил один из них у кого-то.
Я извернулась и увидела незнакомую служанку, которая шла по коридору. Меня она явно знала. Девушка проводила гвардейцев до двери моей комнаты. Донеслись протестующие возгласы моих служанок, возмущенных таким обращением со мной.
— Успокойтесь, мисс, так себя не ведут, — буркнул один из гвардейцев, когда меня бросили на кровать.
— Выметайтесь к чертовой матери из моей комнаты! — завопила я в ответ. Служанки, все в слезах, подбежали ко мне. Мэри попыталась отряхнуть грязный подол моего платья, но я оттолкнула ее. Они знали. С самого начала все знали и не предупредили меня!
— И вы тоже! — заорала я на них. — Вон отсюда, все трое! Живо!
Девушки отшатнулись от неожиданности. По щуплому телу Люси прошла волна дрожи. Я почти пожалела о своей несдержанности. Но мне необходимо было остаться в одиночестве.
— Нам очень жаль, мисс, — сказала Энн и потянула остальных прочь. Они знали, как близки мы были с Марли. Марли…
— Уйдите, пожалуйста, — прошептала я и уткнулась лицом в подушку.
Как только дверь за ними захлопнулась, я сбросила уцелевшую туфлю и свернулась в клубочек. Значит, вот в чем заключался секрет, которым Марли боялась со мной поделиться. Она не хотела оставаться, потому что не любила Максона, и не хотела уезжать, ведь это означало расставание с Картером. В одно мгновение десятки ее маленьких странностей вдруг нашли свое объяснение. Вот почему она подолгу стояла в каких-то определенных местах или смотрела на двери. Дело было в Картере. Он всегда оказывался где-то поблизости. Когда на приеме в честь короля и королевы Свендвея она отказалась уйти с солнцепека… Картер. Это Марли он поджидал, когда я налетела на него на выходе из уборной. Картер всегда безмолвно присутствовал рядом, надеясь украдкой сорвать поцелуй — другой в ожидании, когда они смогут наконец быть вместе по-настоящему.
Как же сильно она его любила, если забыла всякую осторожность, пошла на такой риск! Неужели все это вообще могло происходить наяву? Такое в голове не укладывалось. Я понимала, что за подобный проступок должно было последовать какое-то наказание, но то, что это случилось с Марли, что ее больше не будет рядом… Я просто не могла в это поверить.
Меня замутило. Если бы мы с Аспеном не были так осторожны или кто-нибудь подслушал наш вчерашний разговор во время танца, на месте Марли с Картером могли бы оказаться мы.
Я никогда больше ее не увижу? Куда ее сошлют? Неужели родные от нее отрекутся? Я не знала, кем был Картер до того, как призыв вознес его до Двойки, но подозревала, что он из Семерок. Семерки были второй снизу кастой, но даже между Семерками и Восьмерками пролегала целая пропасть.
У меня в голове не укладывалось, что Марли стала Восьмеркой. Это не могло быть правдой. Будут ли у Марли работать руки после экзекуции? Сколько нужно времени, чтобы зажили такие раны? А Картер? Вдруг он теперь вообще не сможет ходить? На его месте мог быть Аспен. На ее месте могла быть я.
Мне было невыносимо тошно. Сложно не радоваться, что это случилось не с нами, и от стыда за эту радость невозможно дышать. Что же я за человек такой? Что за подруга? Я была сама себе отвратительна. Только и оставалось, что плакать.
Все утро и большую часть дня я провела в постели, свернувшись клубочком. Служанки принесли обед в комнату, но я к нему не притронулась. К счастью, они не стали меня уговаривать и оставили наедине с моим горем.
Я никак не могла взять себя в руки. Чем больше думала о случившемся, тем муторней становилось на душе. В ушах стояли крики Марли. Интересно, забуду я их когда-нибудь?
В дверь нерешительно постучали. Служанок в комнате не оказалось, а мне не хотелось шевелиться. И тем не менее после недолгой паузы дверь приоткрылась.
— Америка? — послышался негромкий голос Максона.
Я ничего не ответила.
Он прикрыл за собой дверь и подошел к постели:
— Прости. У меня не было выбора.
Я лежала неподвижно, не в силах выдавить из себя ни слова.
— Альтернатива — казнь. Журналисты засняли их вчера ночью, снимки просочились в прессу без нашего ведома.
Максон немного помолчал, наверное думая, что, если он подождет, у меня найдется что ему сказать.
В конце концов он присел рядом на корточки:
— Америка! Милая, посмотри на меня.
От этого ласкового обращения к горлу подкатила тошнота. Но я все-таки вскинула на него глаза.
— У меня не было иного выхода. Поверь.
— Как ты мог спокойно сидеть и смотреть на это? — Собственный голос показался мне чужим. — Как ты мог не протестовать?
— Я уже говорил тебе, что мое положение требует сохранять внешнее спокойствие, когда на самом деле никакого спокойствия нет и в помине. Мне волей-неволей пришлось этому научиться. И тебе тоже придется.
Я нахмурилась. Неужели принц всерьез полагал, что после всего произошедшего я захочу остаться? Похоже, именно так он и считал. Думаю, выражение лица у меня было достаточно красноречивое, потому что вид у него стал совершенно потрясенный.
— Америка, я знаю, ты расстроена, но послушай. Я же сказал: ты моя единственная. Пожалуйста, не нужно.
— Максон, — произнесла я медленно, — прости меня, но я не думаю, что способна на это. Я никогда в жизни не смогла бы спокойно сидеть и смотреть, как человека истязают, зная, что это происходит по моей милости. Я не смогу быть принцессой.
Он судорожно вздохнул. Пожалуй, из всего того, что мне доводилось видеть в его исполнении, это было нечто наиболее похожее на проявление искренней грусти.
— Америка, ты сейчас принимаешь решение относительно всей своей будущей жизни, основываясь на пяти минутах жизни другого человека. Подобные вещи случаются совсем не часто. Тебе не придется принимать такие решения.
Я уселась в постели, надеясь, что это поможет мне взглянуть на происходящее более трезво.
— Просто… Я просто не в состоянии сейчас ни о чем думать.
— И не надо, — настойчиво произнес он. — Давай не будем принимать никаких решений, которые затронут нас обоих, когда ты так расстроена.
Отчего-то мне почудился в его словах какой-то подвох.
— Пожалуйста, — горячо прошептал он, сжимая мои руки. В его голосе прозвучало такое отчаяние, что я против воли подняла на него глаза. — Ты дала слово, что будешь со мной. Не отказывайся от него, тем более вот так. Прошу тебя.
Я со вздохом кивнула.
— Спасибо. — Его облегчение было прямо-таки ощутимым.
Максон сидел на корточках, цепляясь за мою руку, как утопающий за соломинку. Вчера все было совершенно по-иному.
— Я знаю, — начал он, — знаю, что тебя смущают королевские обязанности. Я всегда отдавал себе отчет в том, что тебе трудно будет с ними примириться. Понимаю, что все произошедшее только осложнило твой выбор. Но… но как же я? Ты все еще уверена в своих чувствах в отношении меня?
Поежившись, я с трудом ответила:
— Я же сказала, что не в состоянии сейчас ни о чем думать.
— Понятно. — Он был совершенно подавлен. — Ладно, не буду больше тебя донимать. Поговорим позже.
Максон наклонился ко мне, как будто хотел поцеловать. Я продолжала смотреть в пол, и он кашлянул.
— До свидания. — С этими словами он скрылся за дверью.
И я немедленно разрыдалась снова.
Не знаю, сколько времени прошло, когда вернулись служанки и обнаружили меня катающейся по кровати с рыданиями. Я вскинула на них глаза, и они верно истолковали мою мольбу.
— Ох, миледи! — воскликнула Мэри и бросилась ко мне, чтобы обнять. — Давайте-ка мы вас разденем.
Люси с Энн захлопотали вокруг меня, расстегивая многочисленные пуговицы на платье, а Мэри умыла и расчесала волосы.
Слезы продолжали литься потоком. Служанки тщетно пытались меня утешать. Я хотела объяснить, что дело не в одной Марли. Тошно еще и из-за Максона. Вот только стыдно признаваться, как сильно он был мне небезразличен и как я в нем ошибалась.
И тут я получила еще один удар, когда спросила про моих родителей и Энн ответила, что всех родственников быстренько выпроводили вон. Мне не дали даже с ними попрощаться.
Энн гладила меня по волосам, искренне пытаясь успокоить. Мэри сидела в ногах, сочувственно поглаживая по коленям. А Люси лишь прижимала руки к сердцу, как будто моя боль была и ее болью тоже.
— Спасибо вам, — прошептала я, хлюпая носом. — И простите, что накричала на вас утром.