У Федора Григорьевича опять задрожали руки.
- Все это, конечно, верно. Но пойми, это не только техника, это искусство. Такой шедевр человек создает раз в жизни. Именно проект Бродова - эти единственное в своем роде произведение, как картина старого мастера, умершего сотни лет тому назад, как скульптура, дошедшая до нас из глубины веков. Мы все знаем цену таким произведениям человеческой культуры. Они хранятся у нас в музеях как величайшие сокровища народа.
Я, как сейчас, помню эту горячую речь Колоскова: он стоял тогда посреди комнаты, опустив руки вниз и комкая смятую фуражку.
- Не спорю, - продолжал он, - вполне возможно, что я отношусь к проекту Бродова пристрастно или, мягче говоря, не совсем объективно. Но ничего не поделаешь, болен я им... Места себе не нахожу.
Наступило молчание. Казалось, было слышно, как по стеклу ползут дождевые капли.
Я никогда не мог себе представить, что существует на свете такая глубокая привязанность, такое всепобеждающее страстное чувство не к человеку, не к своей идее или изобретению, а к чужому проекту, связке чертежей, которые давно потеряны. Колосков говорил о них, как о самой большой потере в своей жизни.
Мне до боли хотелось помочь своему другу, и я не знал, что придумать. Где же все-таки искать чертежи?
- А вы не помните, в какой камере, то есть в каком номере этой гостиницы, был заключен Бродов? - спросил я.
- В шестом... Это седьмой? Значит, в соседнем номере. Там же он и задушил гестаповца. Я видел его фотографию. Омерзительная личность, хромой, с тросточкой. Старая облезлая обезьяна.
В дверь тихо постучали.
- Войдите, - сказал я.
Дверь приоткрылась. В щель просунулась металлическая палка, затем рука в темной кожаной перчатке. На пороге появился человек с миноискателем.
- Разрешите спросить?.. - вдруг, как бы весь напружинившись, отчеканил он по-военному.
Его голубые глаза под густыми светлыми бровями не моргая уставились на меня. Я несколько растерялся. Видно, произошла какая-то ошибка.
Парень стоял передо мной в расстегнутой шинели без погон и в кокетливо сдвинутой набок синей кепке.
- Мне, собственно говоря, товарища Колоскова. Кое-что передать ему... сказал он извиняющимся тоном.
- Ну? - с тревогой спросил Федор Григорьевич.
- Да я... собственно... - парень взглядом указал на меня.
- Можешь говорить, - разрешил Колосков.
- На втором этаже, где перекрытия остались, под полом прямо так и обнаруживается.
- Точно проверил? Может, там балка металлическая или труба?
- Никак я с этим не согласен. Потому гудит только в одном месте, посреди комнаты...
- Что это у вас за опыты? - удивился я.
- Да так, на всякий случай, - Колосков махнул рутой. - Решил проверить среди развалин проектного бюро, нет ли где замурованного сейфа. Попросил вот его, бывшего сапера, - указал он на парня, - он у меня на участке мотористом работает. Пусть походит по зданию с миноискателем. В школе связи достал. Да что толку-то! Где ни пройдешь, где ни пошаришь - везде пищит в телефоне. Конечно, рыть начинаем. То гвоздь вытащим, то кабель, то трубу. Вчера он подкову нашел. Смеется, друг милый, говорит - к счастью. А какое тут, к чертям, счастье! Горе с таким аппаратом. Он же слепой, ничего не различает: где сейф, а где кусок ржавого железа. Морока одна. Ну, пойдем, что ли, Колосков сердито посмотрел на смущенного парня и надел фуражку.
- Может быть, и мне пройти с вами? - спросил я. - Кое-что в этой технике понимаю.
Возражений не последовало, и мы вышли из гостиницы.
Помню, на улице тогда было совсем темно. Вокруг фонарей дрожали радужные нимбы. Моросил дождь. Ветер проносился над лужами и со злостью как бы выплескивал из них отражения качающихся фонарей.
На строительном участке, кроме дежурных, мы никого не застали.
Колосков вызвал одного из них, и мы вчетвером направились к разрушенному зданию, освещенному сверху лучом прожектора.
Я на мгновение задержался у входа, чтобы посмотреть на застывшие механизмы. Как скелеты доисторических чудовищ, замерли подъемные краны. Вытянув длинные шеи, они словно засматривали внутрь разрушенного дома.
Там осталось только одно перекрытие во втором этаже.
Зеленый обруч миноискателя скользил по обгорелому полу. Около него ползал голубоватый луч фонарика.
- Вот здесь, - глухо проговорил сапер и передал аппарат Колоскову.
Федор Григорьевич снял фуражку, надел наушники и медленно провел кольцом по полу.
Гудение в телефоне возникало на определенном участке пола в радиусе не больше тридцати сантиметров. Перекрытия были толстые, поэтому почему бы и не предположить, что между полом второго этажа и потолком первого находился сейф с чертежами Бродова...
- Вскрывайте пол, - приказал тогда начальник строительного участка.
- Трудновато... Сразу не приспособишься, - с сомнением заметил сапер.
- Ничего. Действуйте. А я на всякий случай проверю, нет ли чего-нибудь похожего в первом этаже.
Осторожно, чтобы не повредить кольцо миноискателя, Федор Григорьевич спускался вниз. Я не отставал от него. Наконец спустились, встали у оконного проема, и Колосков завел разговор о миноискателе.
- Вот уж несколько дней я вожусь с этой штукой, а до сих пор привыкнуть не могу и, главное, не знаю, как она устроена. Знаю, что здесь есть лампы, батареи, как у радиоприемника, а вот как она действует - толком не пойму.
- Это на вас не похоже, Федор Григорьевич, - удивился я. - Ведь, насколько я помню, вы были очень дотошным человеком. Неужели на фронте не поинтересовались миноискателями? Не поверю.
- Ты мне мораль не читай, - чуть было не рассердился Колосков. - Просят тебя, так рассказывай, а не хочешь... обойдемся.
Он уже успел убедиться, что в грудах щебня, откуда торчали трубы, радиаторы и куски кровельного железа, нельзя было даже пытаться искать сейф. В телефонах гудело бы все время.
Мне пришлось рассказать ему о миноискателе, стараясь не напоминать о цели наших поисков, так как Федор Григорьевич был совершенно обескуражен неудачей. Видимо, лишь сейчас он понял, насколько бесплодна его затея.
- Вот в этом футляре, - ткнул я пальцем в четырехугольную коробку у кольца, - находятся два маленьких радиогенератора, настроенных на одну волну. Когда настройка точна, то в телефоне ничего не слышно, но стоит ей только слегка измениться, появляется резкий свист. Настройка может меняться, когда генератор приближается к металлу, ну, скажем, к корпусу или взрывателю мины, а в данном случае к... - Я чуть было не сказал "к сейфу", но вовремя спохватился. - Для того чтобы аппарат был чувствительнее, - продолжал я, - и захватывал большую площадь, одну из катушек генератора делают в виде кольца или рамки.
- И на какой глубине можно обнаружить мину?
- Не больше нескольких десятков сантиметров.
- А если надо глубже?
Я не успел ответить. Какая-то тяжелая металлическая масса пронеслась мимо нас, видимо сорвавшись с потолка, и скатилась вниз по груде щебня.
- Скорее сюда... Товарищ Колосков! - кричали сверху.
Мы быстро взобрались по разрушенной лестнице. Около развороченного пола чернел пустой проем.
Освещая фонариком толстый заржавевший круг, сапер недоуменно пожимал плечами.
- Непонятность какая-то. Подняли мы доски, и вот что увидели. Ну, думаем, нашли! Тут еще болты торчали с гайками. Все честь по чести. Конечно, . смущенно продолжал он, - может, и не надо было этого делать, но, сами понимаете, не терпелось узнать, где там чертежи спрятаны... Вынул я ключ, начал гайки отвинчивать. Отвинчиваю, а они вроде как вниз уходят. Вдруг совсем ушли. Слышу - внизу что-то грохнуло...
Я приподнял круг. Под ним на пыльных досках темнели четыре сквозные дыры. Мне все стало ясно. Диск поддерживал обломки исковерканной люстры, висевшей в первом этаже. Сапер отвинтил гайки, и она обрушилась. Хорошо, что нам не на голову. Тут я почему-то представил себе другую ситуацию. А что, если бы Федор Григорьевич и его помощник нашли такой круг, ну, скажем, в квартире, где когда-то жил архитектор? Предположим, получили бы они разрешение приподнять половицы в жилой квартире... И вот вечером, когда в первом этаже семья сидит за чайным столом... падает люстра. Смешного в этом мало, но я почему-то улыбнулся.
В эту минуту луч фонарика упал на меня, и Федор Григорьевич вздохнул.
- Смеетесь, Виктор Сергеевич? Ну, да я и сам понимаю, что таким способом ничего не найдешь. Пришлось бы во многих местах поднимать половицы. Разве иначе что увидишь?
- Почему бы и нет?
Федор Григорьевич недоверчиво посмотрел на меня.
- Ерунда все это, - буркнул он. - Что ты можешь видеть сквозь доски?
- Даже сквозь слой земли.
- Конечно, почему не видеть? Все можно, если бы я умел так же фантазировать, как ты... - Колосков поежился от холода и, подавив зевоту, добавил: - Ночи прохладные становятся. Пойдем ко мне, чаю выпьем.
Всю дорогу он вспоминал наши встречи на фронте, общих знакомых, но ни одним словом не обмолвился о сейфе. Мое замечание о том, что можно видеть сквозь толщу земли, он также оставил без внимания.
"Всевидящий глаз"
Так, несколько романтично и не совсем точно, назвали мы свой новый аппарат. Потом я расскажу о нем подробнее, а сейчас вы, наверное, спросите о том, что случилось дальше? Буду рассказывать по порядку.
Я скоро закончил своя испытания, распростился с Колосковым и вылетел в Москву, где, как вам известно, работаю в исследовательском институте, - он в основном занимается внедрением методов радиотехники, в народное хозяйство.
Откровенно говоря, я всегда завидовал людям, которые увлечены настоящими большими делами: строят самые мощные в мире гидроэлектростанции, плотины, орошают пустыни, переделывают лицо земли. А в нашем институте дела пустяковые, маленькие, как и те аппаратики, которые мы придумываем.
Однажды я просил директора института отпустить меня на какое-нибудь большое строительство. Он рассмеялся и сказал, что я сейчас уже работаю для новых строек и наш аппарат "Всевидящий глаз" принесет им немалую пользу. Так и закончился этот разговор.
В то время я неясно представлял себе практическое использование нашего "Всевидящего глаза" для таких огромных дел. Я говорю "нашего", потому что в создании прибора принимали участие мои друзья. Андрей Ярцев, серьезный и вдумчивый инженер, обладающий совершенно исключительными математическими познаниями, чем я, к сожалению, не могу похвастаться. Он сделал все основные расчеты, а я занимался разработкой схемы и общей конструкцией аппарата. Измерения и наладку отдельных элементов схемы производила Валя Чернихова, очень способная лаборантка, настоящая "исследовательская душа". Правда, она была еще очень молода, упряма, не признавала никаких технических авторитетов и часто спорила с самим Андреем, пытаясь опровергнуть его математические анализы. В них она еще не очень хорошо разбиралась, будучи лишь студенткой заочного института. "
Всевидящий глаз" пользовался большой поддержкой чуть ли не всего институтского коллектива, начиная от профессоров-консультантов и кончая токарем опытного цеха. Они все немало потрудились при создании этого аппарата. Ясно, что без них ничего бы не сделала только одна "молодежная бригада", как часто называл нас директор института.
Наш аппарат пока что не вышел из стен лаборатории. Мы еще не изучили его свойств и возможностей. Но вот сразу же после моего приезда из командировки директор предложил нашей группе подготовить "Всевидящий глаз" для практических испытаний.
По его мнению, аппарат надо прежде всего опробовать на участках, где ведутся восстановительные работы. Это будет, так сказать, первая часть испытаний.
Я согласился и тут же стал убеждать директора, что лучше всего проверить аппарат в городе, где я только что побывал. Я даже упомянул о семнадцатом строительном участке.
Не могу не сознаться, что, кроме обычных испытаний, мне хотелось попробовать "Всевидящий глаз" в поисках чертежей архитектора Бродова. Директор института не сразу ответил на мое предложение и обещал только утром сказать, где и когда будет испытываться "Всевидящий глаз".
В лаборатории, которую мы оборудовали по собственному проекту, тянулись вдоль стен белые длинные стеллажи, уставленные приборами и макетами новых экспериментальных конструкций.
Одну из стен занимало огромное окно. Оно начиналось у самого пола и упиралось в потолок, как бы поддерживая его своим тонким металлическим переплетом.
В то утро, о котором я рассказываю, у окна вместе со мной стоял Ярцев, ожидая приезда директора института. Андрей что-то подсчитывал на линейке и записывал в тетрадь.
За окном виднелось поле, как бы разрезанное надвое прямой белой дорогой. Каждое утро по ней проезжала машина директора. Он всегда был точен и ровно в десять входил в свой кабинет.
Мягкие лапы серебристых елей лезли в окно и, раскачиваясь от ветра, стучали в стекла.
Все это мне хорошо запомнилось, так как в минуты напряженного ожидания, когда многое решается в твоей жизни, невольно фиксируется внимание на каждой мелочи. Они как бы подчеркивают значимость событий.
Помню, как в ответ на настойчивый стук в окно строгий математик Ярцев скупо улыбнулся, отложил линейку и повернул рычаг на подоконнике. Рамы раздвинулись в стороны, и в комнату ворвался бодрящий воздух осеннего утра.
Сегодня Андрей казался особенно юным, почти подростком. Но в его стройной худощавой фигуре чувствовалась военная подтянутость и собранность.
Как всегда, он был задумчив и молчалив.
Валя утверждала, что во всем виноваты интегралы, но кому-кому, а ей бы нужно было знать причины хандры, которая вот уже довольно долго держит в своих цепких лапах нашего замечательного математика.
Впрочем, об этом - потом. Я не хочу выдавать своего друга, когда дело касается, как говорится, самых тонких струн его мятущейся души. Мне он своих тайн не поверял.
В то утро, о котором сейчас идет речь, мы долго не отходили от окна.
- Знаешь, Андрей, - начал я тогда разговор, - смотрю на тебя и думаю: нет для любителя высоких абстракций Андрея Ярцева более трудной проблемы, чем борьба с ожиданием. Вот где твой главный враг.
Андрей подошел к одному из приборов и с деланной неторопливостью оправил складки чехла:
- Вполне понятно. Вчера в одиннадцать ноль ноль мы получили приказание готовиться к выезду. Куда, как - никому не известно. - Он иронически посмотрел на меня. - Не думаю, чтобы ты был абсолютно спокоен и холоден, как лягушка. Но у тебя есть хоть какое-то терпение. А у меня нет, и ждать я действительно не умею. Это моя слабость.
Он нервно зашагал по комнате и снова остановился у окна.
- Ожиданием можно оправдывать собственное ничегонеделание. "Что ты делаешь?" - "Жду". Ответ вполне исчерпывающий. Но если проанализировать причины ожидания, то выяснится, что эта болезнь...
Я не выдержал и рассмеялся.
- Да, да, болезнь, другого я не подберу названия, - горячился Андрей. Эта болезнь происходит от неорганизованности, расхлябанности, недостатка культуры или даже просто не очень высоких моральных качеств, скажем, некоторых из нас. Мы по привычке ждем в приемной у начальника, вместо того чтобы заранее попросить его установить час встречи. Мы теряем дорогое время из-за того, что человек обещал прийти в семь часов, а приходит в восемь. И чаще всего это из-за лени. В таких пустяках мы привыкли не сдерживать своего слова. И до чего же это тягостное, неприятное состояние. Но я оптимист и надеюсь, что скоро никто никогда и никого не будет ждать. - Он подошел ко мне вплотную и посмотрел в глаза. - Честное слово, можно подумать... что тебе до всего этого нет дела. Самое обыкновенное кокетство! Смотрите, мол, я создал гениальное изобретение, а где и как его будут испытывать, мне наплевать.
Чудак Андрей, если бы он тогда знал, насколько мне было не безразлично, куда мы повезем "Всевидящий глаз". О сейфе я ничего не говорил раньше времени.
В комнату вошла Валя. Она несла перед собой аппарат, напоминающий большую зеркальную фотокамеру. Длинный полуметровый объектив был опущен книзу, а на верхней стенке, где у фотоаппаратов такого типа находится матовое стекло, светился зеленоватый экран.
Валя внимательно наблюдала за тенями, которые скользили по экрану. Только подойдя вплотную к окну, она подняла голову и, обращаясь ко мне, сказала:
- Вы спрашивали инструкцию, Виктор Сергеевич? Возьмите. У меня руки заняты. - Кивком головы указала на боковой карманчик в стенке аппарата.
Я вынул оттуда зеленую тетрадку. Валя снова стала рассматривать тени на стекле.
В тот день, я помню, она пришла на работу в нарядном платье, отделанном какой-то золотистой вышивкой. Светлые волосы были уложены в замысловатую прическу. Это сложное сооружение, а также очень высокие каблуки сделали из нашей маленькой лаборантки довольно внушительную фигуру. Ей даже можно было не приподниматься на носки, разговаривая с Ярцевым и тем более со мной.
Но как ни старалась бедная наша Валя придать такую же внушительность и даже строгость своему круглому личику с чуть широковатым и слегка приплюснутым носом, с бровями, зачем-то взлетевшими вверх, - отчего с Валиного лица никогда не сходило выражение удивления, - с мягким детским ртом и маленьким острым подбородком, - ничего у нее не получалось. Мы видели все ту же Валю, знали, что ей немногим больше двадцати лет, и никакие пышные наряды, прически и даже легкий слой пудры на румяных щеках не заставят нас поверить, что наша лаборантка вдруг стала по-настоящему взрослой. Больше того, мне показалось, что весь ее праздничный наряд не особенно гармонирует со строгой обстановкой лаборатории.
- Что означает ваш костюм, Валентина Николаевна? - спросил я с нарочитой начальственной строгостью. - Чем вызвана такая торжественность?
- По-моему, у нас сегодня праздник.
- Какой же?
- А вы не будете смеяться, Виктор Сергеевич?
- Не вижу к тому оснований.
Валя поставила аппарат на стол и погладила стекло экрана.