Лена покраснела:
– Глупенький, я к тебе. Ты не рад?
– Скорее удивлен, – он провел по затылку ладонью. – Ты правда ко мне?
Она рассмеялась:
– Ну а к кому, по-твоему?
– Неожиданно как-то, – он сунул руки в карманы спортивной куртки.
– Вот, принесла, – Лена протянула пакет.
– Да брось ты, – он вконец растерялся.
– Бери. Здесь яблоки, курица… Я же знаю, как здесь кормят.
– А курицу ты… – Он замялся, не зная как сформулировать вопрос.
– Купила да сварила. – Она снизу вверх посмотрела на него странным, рассеянным взглядом.
– Да нет. – Он почесал затылок. – Я не об этом. Дома… Вернее, в общаге варила?
– Ну а где еще? – Она округлила глазки. – Не на костре же. Что с тобой? Может, голова?
– С головой все нормально, – отмахнулся он. – Я в том смысле, что муж…
– Так вот ты о чем! – протянула она. – Не бойся. Он в наряде сегодня. А я вот больных сюда привезла.
– Понятно, – он улыбнулся. – С оказией, значит.
– Я давно хотела приехать, да все не получалось.
Неожиданно на Вадима нахлынула нежность. Он вдруг ощутил прилив сил, исчезли растерянность и неуверенность. Ему показалось, что если сейчас не признается ей, то больше никогда не решится. Вадим подошел к Лене вплотную.
– Ты знаешь…
– Не надо, – она испуганно втянула голову в плечи.
– Я давно хотел тебе сказать…
– Ты возьми пока, а то я уже устала держать, – она, наконец, всучила ему пакет.
– Лена, – Вадим взял ее за предплечье и притянул к себе. – Ты же его не любишь!
– С чего ты взял?! – сдавленным голосом спросила она.
– Вижу, – уверенно заявил Вадим и уткнулся в лоб Лены губами.
Она сначала попыталась отвернуться, но неожиданно запрокинула назад голову. Он поцеловал ее в нос, потом в губы…
– Авдеева!
Вадима обдало жаром. Он обернулся. Сзади стоял начальник медицинской службы бригады и двое солдат в тапочках. Внутри все оборвалось. Капитан Рязанов был приятелем Авдеева, и надо быть полным идиотом, чтобы питать надежду, что происшедшее не станет достоянием гласности.
– Ты больных передала? – спросил между тем капитан.
– Сейчас, – Лена отстранилась от Вадима и одернула куртку. – Осталось отдать в отделение медицинские книжки.
– Так давай быстрее! – поторопил Рязанов. – Пора в бригаду возвращаться.
Лена сухо попрощалась и, пряча взгляд, прошмыгнула мимо своего начальника.
– Ну а ты, лейтенант, – Рязанов покосился на солдат и подошел ближе, – как здоровье?
Несмотря на небольшую разницу в званиях, Вадим, да и большинство офицеров обращались к Рязанову из-за солидного возраста на «вы». Он был ровесником командира бригады. Капитан слыл неплохим специалистом. Но медиков, как известно, звездочками не балуют. К тому же Рязанов пришел в армию с «гражданки», когда его сверстники уже ходили капитанами.
– Скоро выпишут. – Вадим попытался пройти мимо, но Рязанов поймал его за локоть.
– Нехорошо.
– Почему? – не нашел ничего лучшего сказать Вадим и посмотрел начмеду в глаза. В них не было ехидства или злости.
– Она, если тебе известно, замужем.
– Знаю, – кивнул Вадим. – Расскажете Авдееву?
– Я не сумасшедший, – покачал головой доктор. – Чечня – не самое лучшее место для семейных разборок. Но мое молчание отнюдь не значит, что о ваших отношениях никто не узнает. В бригаде давно шепчутся.
– Да с чего? – растерялся Вадим. – Она сегодня первый раз со мной разговаривала наедине…
– М-да! – Рязанов качнулся с пяток на носки. – Клиника… Лечить вас обоих надо. Ремнем…
В палату Вадим вернулся со смешанным чувством вины, радости и беспокойства за Лену.
– Кто приходил? – спросил танкист.
– Знакомая, – Вадим положил пакет. – Жуй. Здесь курица.
– А ты? – танкист поднялся с кровати.
– Не хочу. – Вадим сел на стул. – Что делать?
– В смысле? – не понял танкист.
– Да это я так, о своем…
Три дня до выписки Вадим не находил себе места. Была даже мысль вернуться в бригаду раньше. Особо здесь его никто не держал. Даже форма хранилась на вешалке прямо в палате. Но, поразмыслив, он отказался от этой затеи. Пусть все утрясется. Как ни странно, теперь, когда стало очевидно, что Лена к нему тоже неравнодушна, он впервые задумался над тем, что теперь делать с этой самой любовью? Для начала надо еще, чтобы она ушла от своего мужа. Чем обернется для ничего не подозревающего майора такое известие, остается только гадать. Правильно сказал начмед, здесь не Россия. За себя Вадим не боялся. А если майора переклинит? Мало ли что он может сделать с Леной. Вадим поежился.
* * *Несмотря на заверения, что не питает интереса к чеченке, мысль о Хаят не покидала Грымова до самого вечера. Он с трудом дождался, когда прапорщик Алиахметов закроет склад и отпустит его в расположение роты. Но в подразделение Грымов не пошел, а сразу отправился на ужин в дом к Аслану. В это время здесь гораздо меньше военных, и он лелеял надежду поговорить с чеченкой. И не только потому, что изголодался по женской ласке. Она ему по-настоящему понравилась.
Как он и предполагал, народу на ужине оказалось немного. Два солдата из танкового батальона да прапорщик, старшина второй роты.
Грымов сел за тот же самый стол, что и в обед. Вскоре появилась Хаят. Она поставила ему чашку с бараниной под чесночным соусом и хлеб. На завтрак, обед и ужин в этом заведении изо дня в день подавали одни и те же блюда, поэтому было не принято спрашивать, кто что желает.
– Спасибо! – поблагодарил он и выразительно улыбнулся.
– Пожалуйста. – Хаят поправила подставку для специй.
– У тебя красивый голос, – покосившись на соседний стол, сделал он комплимент.
– А твой друг придет? – имея в виду прапорщика, неожиданно спросила она.
– Почему ты спрашиваешь? – он расстроился. Неужели азербайджанец ей понравился?
– Спрашиваю, потому что мало порций осталось. Если он тоже собирается ужинать, я оставлю ему, – пояснила Хаят.
Она говорила быстро и тихо. Так, что ему приходилось напрягать слух. Слава даже незаметно для себя приподнялся на стуле.
– Нет, – беря в руки вилку, покачал головой Грымов. – Он ужинает в офицерской столовой.
Чеченка ушла. Грымов нарочно ел медленно, моля бога, чтобы никто не подсел за его столик. Быстро темнело. Хаят принесла чай. Пристально глядя на чеченку, он снова поблагодарил ее.
Она ниже, чем нужно, нагнулась за тарелкой.
– Как зовут тебя?
– Слава.
– Ты знаешь, где я живу?
Несмотря на то, что Грымов мечтал об этом, он поперхнулся.
– Приходи в двенадцать к забору, – продолжала она. – И ничего не бойся.
Весь вечер Грымов ходил сам не свой. Если бы не рассказ прапорщика Алиахметова о жизни Хаят, он бы ни за что не поверил чеченке. Славик хорошо знал местные нравы. В этой республике считается безнравственным, даже если одинокая женщина просто идет по улице одна. Как правило, ее повсюду сопровождает кто-то из родственников. Что уж говорить о том, чтобы чеченка вот так запросто заговорила с мужчиной, да еще пригласила в гости! Нет, здесь что-то нечисто. Однако Грымов вновь вспомнил спокойствие, с каким Алиахметов предложил ему организовать встречу. Складывалось впечатление, что он не обманывал. Зачем ему это надо? Но если пойти, что тогда? Стоп, ведь Алиахметов мусульманин! Вдруг айзер с ними заодно?
Эту мысль Грымов, подумав, отогнал. Прапорщик не решится на то, чтобы подставить его. Если Грымов исчезнет, сразу начнут трясти тех, кто последним с ним общался. Особисты умеют делать свою работу. Вмиг узнают, что накануне Грымов работал на складах, а потом вместе с Алиахметовым обедал у Аслана. К тому же азербайджанец предлагал сам, прямо за столом, все устроить. Нет, не может быть. Сказки про предателей придумывают те, кто желает очернить армию. Да и чеченки не такие уж и недотроги. Он неожиданно вспомнил рассказы мотострелков, которые дежурили на удаленных блокпостах. Солдаты во всех красках описывали, как к ним приходили жены погибших боевиков. На все попытки высмеять такие истории те, кто их рассказывал, приводили железный аргумент: мол, если она с чеченцем загуляет, то рано или поздно это разнесется по селу, и тогда ее могут не только прогнать из дома, но и забросать камнями. А наши кому могут рассказать? Только своим.
Грымов осторожно прокрался вдоль улицы и остановился у невысокого каменного забора. Оглянулся назад. КПП бригады с бетонными блоками перед воротами и уложенными в оконном проеме мешками с песком оказался единственным освещенным здесь местом. Стало страшно. Неполная луна путалась в ветвях росших напротив деревьев. Где-то лаяла собака. На окраине раздался выстрел. Он несколько раз глубоко вздохнул, стараясь унять дрожь. Славику никогда не приходилось в одиночку, да еще ночью, бродить за пределами части. Сердце стучало, словно он пробежал не один километр. Дежурному по роте сержант соврал, что пошел на узел связи, там сказал, будто собирается спать в казарме. Несмотря на то, что практически весь полк состоял из контрактников, даже офицерам запрещалось выходить без разрешения за пределы части. Самовольная отлучка могла закончиться избиением, убийством или похищением. Оружие Грымову не полагалось. Он не на выполнении боевой задачи и не в наряде. Но на всякий случай Грымов, по примеру многих своих друзей, носил на брючном ремне, под курткой, в чехле выкидной нож с небольшим фонариком в рукоятке. Большей частью он использовал его как отвертку, да еще зачищал провода.
– Солдат! – еле различимый шепот заставил Грымова вздрогнуть. Немея от страха, он развернулся на звук и увидел у забора силуэт женщины. Это была Хаят.
– Я думал, ты не придешь, – выдавил он, озираясь по сторонам.
– Пойдем со мной, – она развернулась и направилась вдоль улицы.
Они прошли до калитки и оказались во дворе небольшого саманного дома.
Хаят поднялась на невысокое крыльцо, осторожно открыла дверь и посторонилась, пропуская Грымова вперед. В доме было темно, пахло кислым молоком, бараньей шерстью, хлебом и дешевыми духами.
Грымов вытянул вперед руки, сделал два шага и замер. Хаят закрыла двери. Он развернулся и тут же почувствовал, как ее ладони легли на его плечи, скользнули выше, к затылку. Пальцы стали теребить волосы.
– Почему ты молчишь? – обжигая Славика горячим дыханием, спросила она.
Он неуклюже обнял ее и ткнулся, как слепой котенок, в лицо. Она тихо засмеялась и отстранилась:
– Погоди!
Он почувствовал, как ее гибкая талия выскользнула из рук. Вспыхнувший свет заставил вздрогнуть и зажмуриться.
Когда Грымов открыл глаза, то увидел выкрашенные коричневой краской двери. Он развернулся. Хаят стояла, склонив голову набок.
– Ты одна? – осторожно спросил он.
– Раньше здесь еще жила бабушка.
Он огляделся. Комната была поделена напополам тонкой перегородкой. У небольшого, закрытого шторой из плотного материала окна стоял старый, застеленный скатертью стол. По бокам два стула. На стене, напротив, полки с посудой. В углу железная печь. Стены и потолок были покрашены белой краской, которая местами отслаивалась от штукатурки.
– Ты будешь чай? – Хаят выжидающе уставилась ему в лицо.
– Я же совсем недавно ужинал, – напомнил он и подошел ближе.
Она взяла его за руку и увлекла в соседнюю комнату.
Когда глаза привыкли к полумраку, он увидел стоящую у стены железную кровать, ковер на стене и небольшой, узкий, как пенал, шкаф.
– Так я живу, – дождавшись, когда он оглядится по сторонам, сказала она. – Бедно?
– Скажи, почему ты пригласила меня к себе?
– Странный вопрос, – она тихо засмеялась. – Ты мужчина, я женщина.
– Не боишься? – срывающимся голосом спросил он.
– Я смелая, – она юркнула в комнату. Свет в доме снова погас. Через минуту он вновь ощутил ее появление.
– Раздевайся и ложись.
– И все-таки, – не унимался Славик, расстегивая трясущимися руками куртку. – Почему?
– Ты мне нравишься, – прошептала она.
– Правда? – он торопливо стянул штаны, нащупал кровать и сел. Как оказалось, сетка отсутствовала, вместо нее лежали доски, а сверху – старый матрац.
– Так не скрипит, – она села рядом.
Он тронул ее рукой и понял, что она раздета. «И когда успела»?
Грымов затрясся от возбуждения и, целуя в шею, медленно навалился на девушку. Она тихо засмеялась и забралась под одеяло. Грымов лег, прижался к ней, перевернул за плечо на спину и стал целовать лицо. На улице что-то грохнуло. Его словно ударило током. Он вздрогнул и замер.
– Кто это?
– Наверное, просто упало что-то. Ты испугался?
– А ты как думаешь?
– Я должна сильнее бояться, – прошептала она. – Ты мужчина. Знаешь, как переводится мое имя на русский язык?
– Конечно, нет.
– Жизнь, – ответила она. – Вот я и хочу жить.
Он провел ладонью от ее шеи вниз. Голова закружилась. Приятная истома переполнила до краев. Грымов зарычал и подмял Хаят под себя. Едва слышно хрустнули доски. Она выгнулась и застонала. Ему вдруг показалось, что их слышно на улице. Они с исступлением занимались любовью. Молча, словно в последний раз, Грымов терзал ее упругое тело, она с неистовством отдавалась ему.
– Хаят! – прошептал он в который раз.
Окружавшая его темнота вдруг пропиталась запахом крови, воздух колючим комом застрял в легких, а мысли и чувства разом растворились в нестерпимой боли. Какое-то время Грымов бесформенным облаком парил в леденящей душу тишине. Было холодно. Он открыл глаза. Первое, что Славик увидел, это обутые в туфли ноги. Их обладатель был в серых брюках и стоял у головы лежащего на полу Грымова.
– Ожил, шакал? – раздался откуда-то сверху скрипучий голос.
Славик подтянул под себя колени и резко сел. Пол медленно качнулся и поплыл. К горлу подступил комок. Он стиснул зубы, пытаясь сосредоточиться. В какой-то мере ему это удалось. Как оказалось, он, абсолютно голый, сидел на полу в луже чего-то липкого. Откуда здесь варенье? Он огляделся и едва не лишился рассудка. Все вокруг было залито кровью, но не его. Рядом лежала мертвая Хаят. За всю свою сознательную жизнь он не испытывал такого леденящего душу состояния. Восковое лицо чеченки было в бурых пятнах, веки неестественно и странно прикрыты, а рот, из которого между посиневших губ торчал язык, застыл в крике. Спутавшиеся мокрые волосы прилипли к щеке.
– А-ааа! – он попытался вскочить на ноги, но получил сильный удар в челюсть, поскользнулся и рухнул на бок. Брызги крови разлетелись в разные стороны. Мир вдруг стал черно-белым. От ужаса язык одеревенел. Во рту пересохло. Его трясло так, что казалось, он раскрошит зубы.
– Зачем ты это сделал? – раздался тот же голос.
Славик поднял взгляд. Обладатель туфель, невысокий, смуглый чеченец с нескрываемой ненавистью смотрел на него так, словно разглядывал животное в зоопарке.
– Аэ! – Славик со страхом понял, что не может говорить.
– Что, язык проглотил? – раздался другой голос.
Славик перевел взгляд на второго чеченца. Он стоял слева, в проходе.
– Это не я, – наконец с трудом оторвав прилипший к небу язык, просипел Славик.
– А кто?! – взревел стоявший перед ним чеченец и нагнулся. – Может быть, я? Говори! Разве меня нашли с ножом в руках рядом с трупом женщины? Может быть, это я развлекался с ней до самого утра, а потом убил?
– Вы это подстроили! – пролепетал Славик и только тут увидел в руке свой собственный нож. Он отбросил его в сторону.
– Казим, долго мы еще будем смотреть на него? – снова заговорил стоявший в дверях чеченец. – Давай убивать?
– Куда ты торопишься, Мовлади? – мужчина, которого назвали Казимом, присел на корточки и, брезгливо морщась, осторожно взял двумя пальцами Славика за подбородок. – Зачем ты ее убил?
– Я не трогал никого! – Славик затрясся.
Казим с силой повернул его голову влево.
– А это что?
Рядом лежало изуродованное тело девушки. Славика вырвало. Казим едва успел убрать руку.
– Может, вызовем милицию? – неожиданно предложил Мовлади.
– Зачем? – удивился Казим. – Так убьем. Надо отомстить за бедную девушку. Совсем молодой была. Еще и семнадцать лет нету.
– Как? – вздрогнул Славик. – Неправда!
– А почему ты так испугался? Какая теперь разница, сколько ей лет? – усмехнулся Казим. – Хоть десять. Ты ее убил.
– Наверное, когда он ее насиловал, она сказала, что несовершеннолетняя, – выдвинул еще одно предположение Мовлади. – Этот ишак понял, что посадят, вот и убил.
– Да вы что?! – из глаз Славика брызнули слезы. До сержанта, наконец, дошло, во что он вляпался. – Зачем?
– Встань! – потребовал Казим.
Славик стал подниматься. Ноги и руки скользили, голова кружилась, болела шея. Стараясь не смотреть на труп Хаят, он с трудом выполнил команду. Колени подгибались.
– Боишься? – довольный произведенным эффектом, спросил Казим.
– Д-да, – честно признался Славик и прикрыл руками пах.
– Футболистом был до армии, – пошутил Мовлади.
– Отпустите меня, – жалобно проблеял Славик и посмотрел на окна. Уже было светло. Скоро построение. Его наверняка хватятся.
– Ты человека убил и хочешь, чтобы мы тебя отпустили, – покачал головой Казим. – Пойдем.
Мовлади развернулся и направился к выходу. Славик сначала хотел взять хотя бы штаны, но Казим толкнул его рукой в шею.
– Иди.
Во дворе никого не было. Славик с надеждой посмотрел в сторону улицы. Ведь когда он стоял у забора, тот едва доставал ему до подбородка. Значит, сейчас его могут увидеть. Однако ошибся. За десятки лет со двора вымели столько земли, что он был намного ниже улицы.
– Живее! – поторопил шедший сзади Казим.
Они прошли через запущенный сад к развалинам кошары. Здесь оказался еще один чеченец. На нем был спортивный костюм и армейская куртка. Чеченец распахнул висевшую на честном слове дощатую дверь. Мовлади пригнулся и шагнул в проход. Славик замешкался. Он вдруг подумал, что его привели сюда затем, чтобы убить.
– Поторопись! – прошипел шедший следом Казим. Было понятно, он не хотел марать руки о выпачканного с ног до головы в крови солдата.
Слава вошел в кошару. Освещенный лучами восходящего солнца, проникавшими сюда через щели в стенах и пролом в крыше, на полу лежал человек. Черное от грязи лицо было в ссадинах, заплывшие глаза гноились, спутавшиеся волосы торчали в разные стороны. На нем были остатки военной формы. Славик оторопел. Он узнал пропавшего месяц назад сапера. Солдат собирался в отпуск и ушел на рынок. Больше его никто не видел.