— Я и миссис Отис знаем твой вкус. Мы ожидали, что тебе понравится.
Абигейл просыпалась ровно в пять часов утра, набрасывала на себя халат, шла в просторный кабинет Джона, три окна которого выходили на юг, а одно — на восток, где лучи восходящего солнца ласкали ее своим светом и теплом. В это спокойное время она обдумывала распорядок дня, писала письма детям, намечала список приглашенных, составляла меню, читала письма политических друзей и изучала по поручению Джона памятные записки, врученные ему чиновниками.
Здесь же в тихое раннее утро она прочитывала сообщения о событиях во Франции, явно склонявшейся к мысли о мировом господстве, о доминировании над Англией и Соединенными Штатами. В семь часов к ней присоединялся Джон, принявший ванну в комнате рядом с кухней. Вместе с ним появлялся Брислер с кофе и стопкой бумаг.
В восемь часов в столовой на первом этаже подавался завтрак. В нем принимала участие Луиза. Молодой Сэмюел Малькольм, стажировавшийся в Нью-Йорке у Чарлза до того, как стать секретарем Джона, приходил к ним, чтобы получить согласие на порядок встреч, намеченных на день. Выпить кофе приходили давние друзья. Разговоры за завтраком касались в основном политики. Учитывая обвинения в адрес Джона, будто он монархист и аристократ, он стремился представить резиденцию президента как образец демократии.
Для Абигейл такая демократия означала наполненное заботами существование.
До одиннадцати часов она работала за письменным столом, сверяя счета, улаживала конфликты между служанками. В одиннадцать часов одевалась. С полудня и до двух часов, а иногда и до четырех она принимала посетителей. Осенью Джон разрешил ей принимать посетителей в гостиной, которую прежде использовала Марта Вашингтон, но вот позавчера были приглашены тридцать две леди и примерно столько же джентльменов. Сегодня придут с женами иностранные посланники, а также государственный секретарь, казначей и военный министр. В ближайшие дни она должна пригласить на обед весь сенат и палату представителей. Сотни людей просили разрешения навестить президента, и все были уверены, что встретят радушный прием. Ей полагалось вставать, приветствуя каждого визитера словами: «Вы приехали сегодня из Парижа?», «Вы все еще живете в вашем доме на площади Гровенор?». Уверять, что они увидят президента, предлагать лимонад и кексы.
Каждый вечер после приемов или обедов Абигейл была обязана разъезжать по городу, отвечая на визиты или же оставляя визитные карточки. Это следовало делать, если она хотела, чтобы филадельфийское изысканное общество относилось к ней приветливо.
С обязанностями супруги президента она справлялась более успешно, чем ожидала; но радушие Джона явилось для нее неожиданностью. Когда принимал генерал Вашингтон, — а он принимал мужчин только в столовой для официальных обедов, — оттуда выносили все стулья. Президент стоял перед камином, одетый в черный бархатный сюртук, его волосы были причесаны и напудрены. Вашингтон был при сабле с красиво выкованной рукоятью. Секретарь называл имя посетителя. Президент встречал гостя величественным наклоном головы и держал руки таким образом, что визитеру не приходилось ожидать пожатия.
Приемы не были формальными. Джон обычно надевал простой серый или черный костюм, белую сорочку с оборками. Он пожимал руку каждому посетителю, беседовал о доме, семье, местной политике, тонкостях национальных проблем. Такое поведение президента Адамса раздражало его противников-республиканцев в сенате и в палате представителей. В маленькой гостиной для неофициальных приемов Абигейл старалась оказывать чуть больше внимания женам конгрессменов-республиканцев. Джон реагировал на это усмешкой.
— Эти республиканские мужья столкнутся с трудностями, осуждая меня перед очарованными тобой женами.
Президент Адамс не имел сравнимого успеха с тем, что делала она в работе с законодателями, когда ему нужна была их поддержка. Вскоре после приезда Абигейл он приступил к составлению обращения к специальной сессии Конгресса. Обращение касалось отказа Франции принять предложенного президентом Вашингтоном посланника:
«Мне доставляет самое большое удовлетворение иметь возможность поздравить вас с восстановлением мира между европейскими государствами, вражда между которыми угрожала нашему спокойствию… В то время как другие государства переживают несчастья, вызванные войной, или мучаются в конвульсиях внутреннего раскола, Соединенные Штаты являют собой приятную перспективу нации, управляемой мягкими и справедливыми законами… основанными на разуме и покоящимися на единственно прочном основании — приверженности народа…
Права посольства хорошо известны, и они установлены законом и обычаями наций. Отказ Франции принять нашего посланника является в таком случае нарушением права… отказ принять его, если мы не уступим беспрекословно их требованиям… означает отношение к ним как к не союзникам, не друзьям, не суверенному государству».
Джон призывал к строительству сильного военно-морского флота; к пересмотру законов об «организации, вооружении и дисциплинировании милиции» и к финансированию посредством прямых налогов в интересах обеспечения безопасности страны. «Не должно быть места сомнениям, поддержит ли народ Соединенных Штатов правительство, установленное с его добровольного согласия и назначенное согласно его свободному выбору…»
Казалось, что основная задача администрации Джона Адамса в том, чтобы удерживать Соединенные Штаты в стороне от европейских конфликтов, союзов и войн, обеспечить защиту своих судов в открытом море. Внутренние вопросы, касавшиеся штатов и их частных интересов, потонули в потоке взаимных обвинений, какими обменивались сторонники Англии и сторонники Франции, Официальный ответ сената и палаты представителей на обращение Джона Адамса был вроде сердечным, но обе палаты потратили уйму времени, а затем отклонили большинство его просьб.
Джон Адамс хотел укрепить мощь Америки. Вице-президент Томас Джефферсон в роли лидера оппозиционной партии утверждал, что предлагаемое президентом Адамсом законодательство озлобит Францию и приведет к войне. Конгресс не пожелал поддержать требование Джона об организации артиллерии, кавалерии и более сплоченной милиции. Джон смог добиться всего лишь права ассигновать восемьсот тысяч долларов на цели обороны и просить губернаторов нескольких штатов вооружить и держать наготове милицию численностью восемь тысяч человек. Ему также удалось добиться направления во Францию трех комиссаров для заключения договора: Чарлза Котсуорта Пинкни, возглавившего посольство в Голландии после некрасивого отказа Франции принять его, Фрэнсиса Дана, отклонившего предложение и замененного Элбриджем Джерри, и Джона Маршалла, виргинского адвоката, справедливого и уважаемого, которого называли наиболее организованным умом в стране.
— Эти три человека должны заменить армию, в которой мне было отказано, — признался Джон Абигейл.
В качестве подарка от миссис Копли из Англии был доставлен красивый портрет Джона Куинси. Джонни был изображен с длинными волосами, высоким лбом патриция и лучистыми глазами, с профилем римского сенатора, выражающим решительность подбородком. Абигейл повесила портрет в малой гостиной.
— С портрета так и пышет подлинный характер Джонни, — прошептала она.
— Он свидетельствует также, что наш сын необычно красивый чертяка, — ответил Джон. — Он так похож на тебя той поры, когда я влюбился в тебя.
— Неужели я была такой красивой?
— Да, дорогая, была. И остаешься.
— Мистер президент, это самая милая прокламация, изданная вами сегодня.
Кульминацией светских мероприятий Абигейл явились празднования 4 июля юбилея Декларации независимости. Джон Вашингтон ввел в обычай приглашать губернатора Пенсильвании и должностных лиц штата, членов городского совета Филадельфии, глав деловых фирм и общественных деятелей, иностранных дипломатов, секретарей с женами.
— К которым я добавлю членов Конгресса и их жен, — сказала Джону Абигейл. — Это на сто пятьдесят человек больше. Мы поставим в саду и в доме длинные столы. Марта Вашингтон заказывала двести порций кекса, два бочонка вина, не говоря уже о виски. Этот день обходился семье Вашингтона в пятьсот долларов; нам обойдется значительно дороже.
Джон присвистнул:
— А в прошлом месяце хозяин дома поднял стоимость аренды вдвое по сравнению с той, что платил Вашингтон.
— Поскольку нам не разрешается просить у Бога деньги, я сведу свои молитвы к просьбе, чтобы четвертое июля было прохладным, — усмехнулась Абигейл.
Контролер казначейства прислал тысячу долларов выплаты, задержанной Джону за годы пребывания на посту вице-президента; и прием 4 июля прошел четко, без накладок. Абигейл оделась в белое атласное платье, зачесала локоны на лоб, надела драгоценности, купленные ею для первого приема у королевы Шарлотты в Лондоне, — пару жемчужных заколок для волос, жемчужные ожерелья и серьги. Джон надел сюртук, в котором он приносил присягу президента.
Джон присвистнул:
— А в прошлом месяце хозяин дома поднял стоимость аренды вдвое по сравнению с той, что платил Вашингтон.
— Поскольку нам не разрешается просить у Бога деньги, я сведу свои молитвы к просьбе, чтобы четвертое июля было прохладным, — усмехнулась Абигейл.
Контролер казначейства прислал тысячу долларов выплаты, задержанной Джону за годы пребывания на посту вице-президента; и прием 4 июля прошел четко, без накладок. Абигейл оделась в белое атласное платье, зачесала локоны на лоб, надела драгоценности, купленные ею для первого приема у королевы Шарлотты в Лондоне, — пару жемчужных заколок для волос, жемчужные ожерелья и серьги. Джон надел сюртук, в котором он приносил присягу президента.
Гости посетили в первую очередь президента в официальных апартаментах, расположенных внизу, выпили с ним вина и пунша, закусив кексами. Затем все, кто был с женами, поднялись в малую гостиную Абигейл, чтобы выразить свои поздравления, после чего все гости вышли в сад. Прием длился с полудня до четырех часов дня. По оценке Брислера, на приеме было около тысячи гостей. Всех их ожидала любезная встреча. В конце концов это был народный дом. Ведь именно народ ввел семью Адамс в этот дом.
4По окончании специальной сессии Конгресса они выехали из Филадельфии в Куинси.
Обстановка в Истчестере резко ухудшилась со времени визита туда Абигейл. Поездка полковника, рассчитанная на две недели, растянулась на три месяца. Приближался конец июля, а Нэб не получила от него ни словечка. Она больше не делала вид, что знает, где он и как долго будет отсутствовать. Ее сыновья одичали. Нэб пала духом и потеряла контроль над ними. Ферма выглядела запущенной. Абигейл прошептала Джону:
— Бедная девочка, видно, она страшно одинока.
— Тогда заберем ее и детей к себе домой.
— Пригласить — да, но не забрать.
Они сидели на кухне за ужином, и позднее июльское солнце светило в окно, выходившее на запад. Абигейл спросила:
— Нэб, не хотела бы ты побыть у нас несколько недель, встретиться с давнишними друзьями в Куинси?
Нэб наклонила голову:
— Спасибо, мама, но я не могу уехать отсюда. Полковник может появиться в любой день. Я не могу оставить ему пустой дом.
— Как желаешь, Нэб, — голос Абигейл звучал твердо. — Но позволь мне взять мальчиков к твоей тете Элизабет и преподобному Пибоди. В Аткинсоне, где служит преподобный, есть хорошая академия. Твоя тетя приютит мальчиков. Преподобный Пибоди позаботится об их образовании. Мы заберем Уильяма, сына тетушки Элизабет, в Писфилд, он будет секретарем твоего отца.
Нэб встала, подошла к окну, наблюдая, как прячется солнце за деревья на краю поля.
— Да, — прошептала она, — мальчиков надо отправить в школу. Они и так потеряли уже два года. Мне будет тяжело остаться одной с Каролиной, но я не могу больше заставлять их жертвовать собой.
Она повернулась лицом к родителям.
— Спасибо, мама и папа. Уверена, что мальчики будут счастливы у тетушки Элизабет и дядюшки Пибоди.
Поздно ночью, когда Абигейл не могла сомкнуть глаз, она спросила мужа:
— Как нам спасти ее?
— Откровенным непотизмом. Я найду для непоседы полковника работу в Филадельфии, даже если придется изобрести ее… Его жалованье мы оплатим из собственного кармана.
На следующий день они отправились в путь вместе с мальчиками.
Семья Портер содержала ферму Писфилд в безупречном состоянии, однако мыши пробрались в кладовку, изгрызли часть сахарных голов и устроили свои гнезда в свернутых коврах. Мэри Кранч отыскала ключ, выбила ковры и почистила сахарные головы. Кусты английских роз пышно цвели. Коттон Тафтс придирчиво надзирал за батраками; однако 14 июля прошла буря с градом и уничтожила часть овощей, прибила ячменное поле и нанесла ущерб посадкам кукурузы. Ячмень пришлось скосить на фураж.
Почти ежедневно из Филадельфии приезжали курьеры с докладами, письмами, политическими запросами. Нужно было отвечать на личные и официальные письма, на поздравления, одобряющие поведение президента, на выпады, осуждающие его. Джон сам писал ответы, используя любую возможность убедить обращавшихся к нему, что они должны оставаться «преданными союзу наших американских штатов, их конституционному правительству и федеральной администрации… счастливому предзнаменованию будущего мира, свободы, безопасности и процветания нашей страны».
Еще подошел срок для известий, как приняты во Франции три комиссара, смогут ли они добиться искреннего соглашения о дружбе с Директорией.[9] Убедившись, что дела идут нормально и Луиза справляется с приемом друзей и делегаций, приезжающих выразить уважение президенту, Абигейл выехала в Аткинсон со своей сестрой Мэри Кранч и двумя внучатами. Впервые за много лет три сестры были вместе.
Но радость встречи была омрачена трагедией. Младший сын Билли Чарлз Смит, работавший в Хаверхилле около Аткинсона, страдал последней стадией туберкулеза, сведшего в могилу его сестру. Катарина Луиза была при сыне, но состояние парня было безнадежным. Абигейл мрачно заметила:
— Билли умер, его дочь умерла, и теперь умирает сын.
— Пути Господни неисповедимы, Нэбби, — сказала мягко Мэри Кранч. — Почему моя дочь Люси вышла замуж за слепого Джона Гринлифа? И почему ее готовы вот-вот положить в постель, а ведь я предупреждала ее, что могут родиться слепые дети? Почему мой сын Билли вышел из ассоциации адвокатов и ударился в спекуляции землей вместе с семьей Гринлиф, став банкротом? Потеряны годы, потеряна профессия…
— Профессия не потеряна, сестренка. Джон ссудил Билли двести долларов на покупку книг по вопросам права. Он может вскоре вернуться в ассоциацию адвокатов.
Элизабет удачно вышла замуж, ибо пятидесятисемилетний преподобный мистер Пибоди, первый пастор собрания благоверных в Аткинсоне, был энергичным, образованным мужчиной. Ему доставляло удовольствие рассказывать, как после вдовства он посетил Элизабет Шоу, чтобы получить рекомендацию относительно новой жены, способной «разделить его радости и горести». Элизабет рекомендовала ему некую леди в Ньюбери. На пути в Ньюбери с целью сделать предложение преподобный мистер Пибори узнал, что умер преподобный мистер Шоу. Он повернул своего коня назад, вернулся в Хаверхилл на похороны и после скромного выжидания, злые языки утверждали, что он сделал предложение о браке на похоронах, женился на Элизабет.
Абигейл и Мэри отправились сразу в приходский дом. Это было большое двухэтажное здание, с двумя трубами дымоходов и с достаточным числом спален, чтобы приютить восемь пансионеров из соседней академии. Пибоди, и фермер и священник одновременно, был высоким мужчиной с вьющимися черными волосами. Собственными руками он выложил каменный забор и на этом загоне, подобно преподобному Уильяму Смиту в Уэймауте, выращивал крупный рогатый скот. От первого брака у него было двое детей. Поскольку единственная дочь Элизабет, Абигейл Шоу, была в свои семь лет слишком мала, чтобы требовать к себе внимания, он с удовольствием приветствовал сыновей Нэб.
Он тут же занялся делами, связанными с их приемом в академию, оставив сестер в тесном кругу обсудить пережитые годы и поговорить о молодом поколении. Хорошо вновь оказаться под чарами кровных уз. Мэри Кранч было уже пятьдесят пять, Абигейл — пятьдесят два, а Элизабет — сорок семь, они были тем, что осталось от преподобного Уильяма Смита из Чарлзтауна и от Элизабет Куинси из Маунт-Уолластона. Многие годы они сохраняли дружбу, помогая друг другу в тяжелые времена, заботясь о детях. Они держались вместе, говорили тихо, понимая, что их родители счастливы такой прочной связью между ними. Абигейл подумала: «Странно, как нам хочется доставить удовольствие нашим родителям даже спустя столько лет после их кончины».
К началу октября Джон и Абигейл должны были вернуться в Филадельфию. Их пребывание дома было коротким, всего два месяца, и благодатно освежающим. Работа на ферме, сбор плодов, кладка каменной стены у основания Пенн-Хилла восстановили жизненные силы Джона. У Хатфорда и Нью-Хейвена отряды легкой кавалерии встретили карету президента за несколько миль от города, чтобы сопроводить ее до постоя и обеспечить эскорт на следующее угро. Джон воспринял такие жесты как свидетельство верности главному исполнительному лицу. Он подчеркнуто говорил об этом собиравшимся в каждом городке на пути следования.
Когда они подъехали к постоялому двору, ближайшему к Истчестеру, то заметили верхового в униформе. Он проследовал за ними к дому Нэб, вручил письма из Нью-Йорк-Сити и подтвердил сообщения, что в Филадельфии свирепствует эпидемия желтой лихорадки. Люди мрут как мухи; пятьдесят тысяч жителей сбежали в более прохладные, высокогорные места. Но лихорадка продолжает свирепствовать в перенаселенных жилищах, среди только что прибывших ирландских и шотландских иммигрантов.